— Не только ваш род владел драконами, чтобы поучать нас, марлорд!

— Тогда чего же вы боитесь?

Но сухая рука диатрина Энгеля вдруг сжала руку Гидры крепче. Он обернулся к Тавру и произнёс отчётливо:

— Марлорд. Я полагал, мы договорились: во время церемонии дракон должен был быть занят чем-то иным. Поведение при такой толпе предугадать невозможно.

— Лукавый счёл церемонию интереснее своих занятий, — невозмутимо отозвался Тавр. — Это не собака, которой можно кинуть кость.

Но их спор разрешил вышедший на крыльцо диатр Эвридий. При виде правителя Рэйки взволнованная толпа перестала так быстро рассеиваться по окрестным улочкам.

Обожжённый король-диатр посмотрел на дракона, сидящего на крыше. И неожиданно улыбнулся. И заговорил громче. Севший, повреждённый голос на несколько мгновений приобрёл мощь истинного военачальника:

— Я вижу зелёный мрамор триконха Малха-Мар! Вижу серые стены Мелиноя и синие черепицы! Вижу порты и пристани, — он развёл руками, и их предательская дрожь не была заметна людям. — Я вижу замок Лорнас — и дракона на городских крышах. Это Мелиной, возродившийся на берегах великой реки Тиванды! Это — Рэйка!

Успокоенные его речью, люди вновь возликовали. И хотя диатрин Энгель едва заметно покачал головой, слова диатра были необходимы. Страх он превратил в гордость, опасность — в величие. Риск рассердить дракона был для него не столь существенен, сколь риск массовой паникой сорвать праздник.

Люди подбрасывали в воздух платки и цветы, и стая белых голубей вновь закружилась в небе. Церемония была совершена.

«Ну вот и приехали», — рассеянно подумала диатрисса Ландрагора Астрагал.

В трапезном зале старинного замка Лорнаса проходили сопутствующие свадьбе торжества. Лорнас был не старше Оскала, но всё же казался неуловимо приятнее, просторнее. Глухие тёмно-серые стены постоянно выводили к небольшим гостиным в округлых башенках, сменялись то галереями, то верандами. Это был замок, но замок действительно женский, замок-палас.

Трапезный зал служил одновременно бальным, а потому был самым большим залом Лорнаса, но всё же куда более тесным, чем следовало бы для такого количества знатных гостей. Лорды в длинных парчовых плащах с прорезями для рук, леди в тугих корсетных платьях с расшитыми шлейфами юбок; всяк одет по моде Рааля, дворца Астрагалов на острове Дорг. Ни одного привычного глазу сари.

Шудры сновали меж лордов, боясь ненароком пролить вина на чей-нибудь подол. Вино это легко было узнать из тысячи по пьяно-пряному цитрусовому запаху. Это было особое мандариновое с Аратинги, привезённое по велению Тавра. Сей жест доброй воли, однако, был для марлорда Гидриара лишь поводом стяжать благодарность и комплименты своему изысканному вкусу.

Но Гидре это вино было противно. Она видела, как в аратингских садах рабочих бьют зазубренными палками, и воображение живо рисовало ей прямую связь мучителей с отцом. «Буду пить красное лавильское», — решила она.

Гости же подобных предрассудков не имели. Янтарно-оранжевое вино с красными бликами расходилось по бокалам. Лорды и леди угощались десертами и деликатесами Мелиноя. Главным блюдом была особым образом запечённая плащеносная акула длиною почти в три метра, что выловили к свадьбе из великой реки Тиванды. Кроме того, к пиру щедро выносили приготовленные с перечным уксусом лебедей, речных креветок акоцилов, солёные зерновки кукурузы и многое другое.

Гидра так бы и вгрызлась в угощения — хоть бы даже в хлеб со спирулиной! — но вид родителей отбивал у неё аппетит. Она слишком привыкла, что мать больно тыкала её в бок или в живот, если замечала, что Гидра тянется к чему-нибудь вкусному. Так Гидра и привыкла не хотеть ничего съестного в её присутствии.

«Но вы уедете, и я сожру весь стол», — пообещала себе Гидра.

Музыка флейт свивалась с гармоничным бренчанием десятиструнных чаранго. Приходил голубник с полными клетками птиц, и подпитые гости стали выкидывать в окно белых голубей. Но некоторые разлетелись по холлу, накидав повсюду мелких перьев. Танцы в тесноте то и дело оборачивались курьёзами, а на традиционную для свадьбы раздачу милостыни был выделен мелинойский казначей, потому как, по заявлению диатра Эвридия, «из этого окна самолично кидать монетки — только в Тиванду попадёшь».

И действительно, замок, венчавший город, одновременно отстоял от него на возвышении поросшего манграми холма. Большая часть спален выходила на речную пойму. Словно стрелка в солнечных часах, Лорнас составлял с холмом утёс, что тянулся к Тиванде и бросал тень на строящиеся кварталы.

Множество прочитанных за здоровье молодых тостов перешло в иного рода разговоры. Диатрийская чета расположилась во главе стола. Диатрину Энгелю и его новоиспечённой супруге были отведены резные стулья с украшениями из слоновой кости, старинные, когда-то использовавшиеся как троны правителей Мелиноя.

Сидящая меж членов своего нового семейства Гидра чувствовала себя величественно. Справа от неё был диатрин Энгель, за ним — диатр и диатрис; а слева от неё — диатрин Эван, который мило общался с марлордом Вазантом Мадреяром и его четырьмя дочерями.

Эван и марлорд Вазант Мадреяр, налегавший своим пузом на стол, а аппетитом — на сочное мясо пекари, вели оживлённый разговор о расширении торгового порта на острове Благовест. По другую сторону диатр Эвридий провозглашал, что назначает Энгеля марлордом Мелиноя, таким образом возрождая прибрежное марлордство Рэйки спустя шестьдесят лет после уничтожения титула. И хотя Гидре больше нравилось слушать разговоры слева о том, как из Цсолтиги в порт Благовеста привозят редких тигров, внимание всех остальных гостей было устремлено к диатру Эвридию и его младшему сыну.

Постепенно голоса диатрийской семьи заглушили беседу Эвана и Вазанта. И Гидре невольно пришлось внимать тому, что происходило с правой стороны от неё.

— Это надо пресекать жёстко, но не жестоко, — гудел голос диатрина Энгеля. — Пускай будет усилен гарнизон всех горных границ Рэйки.

— Сын мой, — хрипло отвечал ему диатр Эвридий. Он почти не прикасался к еде и был полностью увлечён их беседой. — Ты сам был в чужих странах. Знаешь, что люди, никогда не седлавшие драконов, куда более привычны к людским тактикам. Их полки собираются на зов не за лунар, а за несколько дней. Им известны миллионы стратегий против фортов ли, или против засад. Единственное преимущество Рэйки перед их куда более многочисленными армиями — это драконы. И мы должны на малейшее проявление агрессии ответить им огненным дождём.

Диатрин Энгель упрямо сдвинул белые брови и поднял голову. Видимо, привык смотреть на собеседника сверху вниз; но, осознав, что беседует с собственным отцом, чуть исправил свою горделивую позу.

— Ваша Диатрость, я потому и говорю, — настаивал Энгель. — О Рэйке даже вспоминать забыли. Всякая сказка о драконах имеет место быть «в далёком восточном краю», но не в Рэйке как таковой. Многие искатели и исследователи далёких земель просто не знают о том, что здесь наша земля. Обозначить это гарнизонами будет мудрее, чем настраивать против себя гигантские державы севера и запада.

— Святая наивность, — качал головой старый диатр. — Надо пользоваться тем, что им о нас почти ничего не известно. И драконы испугают их куда больше, чем гарнизоны. Или ты, уча историю северных держав, не знаешь, что маленькие незнакомые страны для них — словно корм? Они разграбляют их и занимают, не задумываясь об их названии.

— Отец, я уверен, это ошибка. Я знавал много знати из Барраката и Ририи. Искатели золота действительно не путешествуют без сопровождения, но это не захватническая армия. Инцидент на горной границе — это недоразумение. Они не заслужили утонуть в огне из-за произошедшего недопонимания.

— Нет, нет, нет…. — обожжённое лицо диатра жутковато кривилось. — Послушай меня и не верь в чужое благородство, никогда не верь…

«Кто о чём, а мужчины — о войнах», — Гидра незаметно закатила глаза. — «Хотя, как говаривала Пиния, пусть лучше воюют со своим воображением, чем с лицом жены».