Вскоре их нашли рыцари диатра Эвана, и сам диатр к рассвету тоже прибыл на их опушку. Та уже опустела от котов — ушла даже Лесница. Только трое безжизненно задумчивых беглецов продолжали смотреть на отпечатки лхамовых ног. Каждый размышлял о своём.

Копыта диатрийского коня смяли следы. Эван сказал резко:

— Ландрагора, не стоит испытывать мою благосклонность. Сегодня в полдень мы венчаемся. Но я начинаю думать, что ты не хочешь моей руки, раз посреди ночи покидаешь Лорнас, почти как вероломный Вазант.

«Я и правда не хочу», — подумала Гидра. Сэр Леммарт помог ей подняться с травы, но руки и ноги не слушались. — «Но теперь я знаю, к кому обращаться. Мне нужно найти способ связаться с диатрис Монифой. Я скажу, что я тоже владею этим знанием, что Мелиной пощадил меня из-за кошачьего заступничества, что я на её стороне…»

Но в глазах Эвана загорался тёмный огонь злобы. И Гидра поняла, что уже не может возражать ему.

— Простите, Ваша Диатрость, это всё моя паранойя, — растерянно пробормотала она. — Мы сейчас же вернёмся в Лорнас.

«Понятия не имею, что делать», — подумала Гидра. — «Похоже, свадьбы уже не избежать, а это только ещё сильнее настроит диатрис против меня. Может, притвориться, что у меня женские дни? С ними не венчают».

Однако пугающая злость в голосе диатра развеивала все иллюзии о возможности договориться:

— А вы, сэр Леммарт Манаар, вместо того чтобы дать знать моей гвардии, участвовали в этом сомнительном мероприятии. Вы больше не капитан иксиотов, а иксиоты теперь подчиняются моему командующему. И он с вами поговорит как следует.

С каждым новым словом он всё больше походил на Тавра, а не на Эвридия. Торчащие скулы, резкие движения рук; он теперь не мямлил, как когда-то, а день за днём отдавал всё более суровые приказы.

И далёкий рёв дракона над горами жутко оттенял его голос.

Так Гидра была отправлена готовиться ко второй своей свадьбе. Она молча терпела то, как Лаванда затягивала ей корсет и припудривала лицо. И попыталась, конечно, сказать, что плохо себя чувствует, падает в обмороки и вообще заболела. Но одного досрочного визита Эвана было достаточно, чтобы она прекратила ёрничать.

Было видно: с ним шутки плохи.

Сэр Леммарт и Аврора, её товарищи после пережитой ночи, были отделены от неё будто нарочно. Они не сумели толком обменяться словами о случившемся. Но Гидра понимала: она одна видела лхама, и лишь Аврора, наверное, поверила бы ей.

Но бедная фрейлина бы околела от страха, опиши ей Гидра, как всё происходило.

День был жарким и душным, суета вокруг делала всё случившееся сюрреалистичным. Множество дел не позволяли погрузиться в мысли.

Гидра обнаружила себя в полумраке экипажа посреди площади перед Малха-Мар. Платье было другое, но такое же белое и для неискушённого глаза казалось всё тем же. Самой диатриссе оно жало на рёбра не меньше прежнего.

Рядом вновь сидел марлорд Тавр, весь в белом. Облокотившись о дверцу, он смотрел на конвой: три ряда рыцарей в патине и золоте, охраняющих знать и триконх от немногочисленной, но подозрительно недружелюбной толпы. Мелинойцы были возмущены поведением Эвана и Рыжей Моргемоны: их сердца навеки были отданы почившему Энгелю.

Очнувшись от липкого, длительного кошмара приготовлений, Гидра вдруг подняла голову и безумно уставилась на отца.

— Тавр, — звенящим от подступающей истерики голосом рявкнула она. Тот лениво скосил на неё свой зелёный взгляд. А она придвинулась и схватила его за рукав:

— Тавр, ты… ты даже не убил меня! Ты совсем ошалел? Мне что, правда замуж выходить? Тавр!

Тот, однако, не ударил её в ответ, а лишь расхохотался:

— Проснулась, девочка моя?

— Я серьёзно! — в ушах зашумел накат паники. — Ты… может хоть сейчас? Сделаешь это и скажешь, что убитая горем невеста бросилась на нож? Ну папа!

— Ты никогда не называла меня папой до этого. Какая прелесть.

Гидра поняла, что ничего не добьётся, и, всплеснув руками, прижалась к своей дверце.

— Боги, боги, — шептала она, таращась на залитую солнцем площадь. Почти как тот же самый день. Только охраны больше. Людей меньше. А солнце то и дело гаснет от сходящихся над городом грозовых туч.

«Это словно кошмар, который будет повторяться раз за разом до тех пор, пока моё измождённое сердце ещё бьётся».

— Не волнуйся ты так. Барракиты наверняка скоро будут в городе, — вальяжно протянул Тавр. — Повеселитесь ночью, а утром они, быть может, уже отрежут вам головы.

— Славно, а ты, чёрт возьми, что будешь делать?

— Уеду… — пожал плечами марлорд. — Оборонять Мелиной нет смысла. Стены недостроенные, оборонительные башни старого образца. Не выдержат пушек. Если б Эван выбрал Лару, я бы ещё поборолся за его жизнь и его разум. А сейчас видно, что он лишился рассудка.

Гидра посмотрела на него устало и печально.

— А что подразумевает ваш с ним брачный договор?

— Мою поддержку драконами. То же самое, что и с Энгелем, но без передачи; я больше ни одного дракона не доверю криворуким Астрагалам. Пускай довольствуется тем, что я ему вроде как пообещал.

— Но зачем это тебе теперь?

Тавр фыркнул.

— Как — зачем? Падёт последний Астрагал. С кем он был роднёй перед смертью? У кого драконы? У кого права на трон? У меня.

Диатрисса протяжно вздохнула и покачала головой.

«Верно говорят, есть что-то пострашнее драконов. Иначе бы во времена Гагнаров савайм не истребляли так отчаянно. Мелиной — жуткая сила, и, увидь ты его глаза, ты бы забыл все свои речи о мужской храбрости. Хотя и ты наверняка что-то знаешь».

— А вот диатрис Монифа считает иначе.

— Пусть хоть обсчитается. Она детей уже не родит, за кого бы ни вышла. Ну, пойдём.

Колокол ударил одновременно с его словами.

На сей раз Гидра, дрожа, вылезала из экипажа и уже не отвергала подставленную руку марлорда. Помятые ноги в сандалиях, плывущая белизна перед глазами, тяжёлый шаг; словно первая свадьба через призму дурного сна. Летиция вновь несла её подол, но почти никто не бросил ей под ноги цветы. Лорды молчали, перешёптываясь о том, сколько дней осталось хилой Моргемоне, а она брела вперёд под руку с отцом и не думала ни о чём.

Лишь о двух безднах глаз убийцы-лхама.

Малха-Мар была достроена. Тусклый свет облачного дня едва освещал зелёные своды через витражи. Внутри было темно, и Гидре почему-то подумалось про склеп.

Скамьи были наполнены редкими гостями. Все они таращились на неё, и разговоры об её дурном здоровье тихонько гудели в отсутствие музыки. Диатр Эван ожидал у потрёпанной свадебной арки не в церемониальном белом шервани, а в светском сюртуке с патиной и золотом. С чуть съехавшей набок короной.

Глаза его блестели жутью. Он пожирал ими измождённую Гидру, будто не мог дождаться, когда овладеет её немощным телом.

«Эта свадьба куда жутче той», — не могла не признаться Гидра, рассмотрев нервного диатра сквозь кружева фаты. — «Он весь дёрганый, будто у него скоро начнётся тик, и его рука ляжет мне не на щёку, а на горло».

Но, как и прежде, она не могла ничего изменить. Встала напротив него, понурив голову, и стала слушать скрипучий голос Иерофанта Рхаата.

— Приветствую вас, честные люди, в триконхе Малха-Мар в столь светлый праздничный день! И почтение вам, Ваша Диатрость.

«Как надоело это всё».

— Брачующиеся предстали пред тремя Богами и взором Великой Мар-Мар. Марлорд Тавр Гидриар, ручаетесь ли вы, что сие есть ваша дочь, леди Ландрагора Астрагал, от вашей крови, вашего рода, вступившая в брачный возраст?

«И колокола эти начали бить раньше времени, аж в голове звенит».

— Ручаюсь и клянусь честью своего рода, Ваше Высокопреосвященство, — негромко фыркнул Тавр. Слова о невинности были благополучно исключены из клятвы.

— Вверяете ли вы её в руки диатра Эвана Астрагала, передавая её в его семью, отрывая её от сердца, но полагаясь на милость Богов наших?