Тавр ускользал из-под ударов Энгеля. Раз за разом он отступал и едва успевал контратаковать. Пот выступил у него на лбу, но зелёные глаза его застилало бешенство.

Даже сейчас он считал себя истинным владыкой Рэйки, а её коронованного правителя — жалким бездраконьим узурпатором на своём пути. Он отрывисто выкрикивал оскорбления, и это помогало ему наносить удары; но Энгель хладнокровно их парировал и наседал на противника, тесня его к краю импровизированной арены из ожидающих солдат.

Кровь стучала в ушах Гидры. Она повторяла снова и снова, не смея помыслить о поражении: «Великие Трое в величии своём…»

Вдруг по стоптанной земле двора пронеслась местная кошка. Как и все хвостатые на Аратинге, тощая, короткошёрстная, с торчащими рёбрами. Кажется, она проделала путь через весь город. Она пролетела стрелой через двор из последних сил и яростно закричала, и когтями впилась в подол леди Ланхолии Гидриар.

Слова, которые та шептала, были вовсе не молитвой!

Гидра ринулась вперёд, подстёгнутая, будто кнутом. Но наговор марледи уже направил руку Тавра. С необычайной для себя ловкостью марлорд развернулся и мечом пронзил горло Энгеля. А после пихнул его локтем, и диатр, подавившись собственной кровью, рухнул наземь.

Секунда промедления Гидры стоила ему жизни.

Солдаты диатра взвыли, раздались стенания и ругань. Гидра оглохла от горя и ужаса. Она кинулась к Энгелю, упала на колени перед его могучим телом и успела увидеть угасающий взгляд своего солнца.

— Ми… лая… — захлёбываясь кровью, выдохнул он. Его рука дёрнулась, желая коснуться лица супруги — но было уже поздно. Глаза закатились, и жизнь оставила его на глазах у собственного народа и собственной безутешной жены.

«Нет», — подумала Гидра. — «Нет-нет-нет!»

И, прижав к себе его перемазанную в крови голову, пронзительно взвыла к небесам. Так сильна была её боль, что потемнело в глазах. Рёв Мордепала, печальный и протяжный, ответил ей с городской площади.

Шаги марлорда прозвучали над ухом, как поступь смерти.

— Примолкни, — фыркнул Тавр над её головой. — И сними эту вещь. Тебе никто не позволял облачаться в шкуру диатрийских драконов. Эй, вы! Корону мне. Сейчас же! Давайте, принесите её со своих жалких судёнышек, я не собираюсь ждать, пока Иерофант сам соизволит надеть её на меня!

Руки Гидры застыли, будто это она умерла и окоченела. Они стискивали голову холодеющего Энгеля, обнимая её, и никто не мог расцепить их.

«Ты нарушил законы богов и людей», — эхом звучали мысли в голове. — «Ты позор Гидриаров, позор марлордов, позор всей Рэйки, и всех, кто под этим небом».

— Ты победил… колдовством… — шептала она, ничего не видя перед собой. И попыталась придать своему голосу силу, прохрипев громче:

— Ты победил колдовством!

Но подкрепить свои слова ей было нечем. Тавр одержал победу при множестве свидетелей, и даже иксиоты признавали, что он дрался честно.

Гидра прихрамывала, следуя за иксиотами. Те подчинились требованию Тавра и несли корону вглубь его паласа. Диатрис осталась без своего облачения из синей чешуи — Тавр забрал его. Волнами расходились слова о том, что он не имеет права надевать корону до благословления Иерофанта. Другие печально подтверждали, что дуэль была выиграна так, как это делали ещё до Троих по завету Кантагара — а значит, трон он получит в любом случае.

Она едва заставила себя оставить тело Энгеля — она доверила его только сэру Леммарту. Но Тавр потребовал её присутствия, поэтому леди Ланхолия потащила её под локоть за собой.

Фигуристая, роскошная, дьявольская женщина, что была повинна во всём. Изгиб её тёмных губ и острых бровей сводил с ума. Гидра смотрела на неё красными от боли глазами и не находила слов.

— Ты ведьма, — шептала она. — Ты всё это время была ведьмой. Ты хотела убить меня ещё тогда.

— Да, но ты, как ни странно, отвертелась, — певуче отвечала мать и влекла её за собой вверх по ступеням Оскала. — И отмазала эту грязную девку, отродье поганой Сагарии.

«Так это была ревность?» — безмолвно вопрошала Гидра. — «Ты ненавидела меня за то, что я отягощала тебя в твоём чреве. И ненавидела Сагарию, потому что отец любил её. Но колдовство помогло тебе приманить его — и расправиться с соперницей».

— Крестьяне всегда тебя ведьмой называли, — твердила Гидра, словно во сне. — Кто мог подумать, что это будет правдой.

«А я ещё наивно полагала, что ты не способна на убийство. Да ты настоящая хладнокровная змея».

— Колдовство — древнее искусство Нааров, — спокойно отвечала ей Ланхолия. — Даже старая Тамра училась ему у моей бабушки, а моя бабушка постигла его из церковных книг. Если б не оно, наш род давно бы угас среди других таких же, вроде Манааров, обедневших бывших доа.

— Но ваш род и так угас…

— Нет. Лара и Летиция несут лучшее от нашей семьи. Пусть под другой фамилией, но то неважно… истинный талант передался в крови. Но не тебе.

Идти стало совсем тяжело. Гидра запиналась о ковры и стукалась о вазоны, ничего не видя перед собой. Однако мать уверенно вела её за собой.

— Тебе повезло стать доа, ведь в тебе всё от отца, не от меня, — продолжала марледи Ланхолия. Её тёмные очи мерцали, отражая огни факелов, будто тревожные алые звёзды. — И теперь ты, разумеется, полагаешь, что неуязвима. Что связь с Мордепалом не даст тебе умереть. Но тебе придётся, дочь моя. Дождусь я наконец, и у нас с Тавром родится долгожданный сын — и тебе нечего будет делать в мире, который принадлежит нам.

— Да уймись, — простонала Гидра в ответ. — Мне ничего не…

«…не надо?» — перед глазами стояло белое лицо Энгеля, залитое кровью из его рта, и диатрис знала: её смысл был утрачен.

— И без тебя как-нибудь разберусь, — выдохнула она.

Мать холодно улыбнулась и наконец перестала тащить её. Они пришли.

Гидра только сейчас поняла, что они в Прудах. Меж пористых скал, в которых поднимался пар от горячих озёр. Где-то там, как прежде, туман шевелился крылами драконов.

И Тавр был здесь, и иксиоты, и военные командиры Энгеля с покрасневшими от удержанных слёз глазами. И сэр Берег — полководец самого Тавра, весь в бинтах поверх полученных ран. И гвардия в чёрных с серебром одеждах.

Тавр, держа в руках корону, ещё недавно украшавшую Энгеля, сделал несколько торжественных шагов вглубь тумана. Его зелёные глаза пылали упоением. Он видел себя на вершине мира. Ещё бы, ведь он разгадал всё. Подчинил драконов, не будучи доа. Укротил магию руками своей беззаветно влюблённой супруги. Покорил всю страну своей силой и хитростью.

А его хитрая жена при виде него глупела, наслаждалась им и гордилась, с улыбкой следя за каждым движением супруга.

Тавр присвистнул.

— Таа-рэу! — прозвучали нараспев его слова. Рыцари зароптали, и Гидре подумалось, что отец настолько восторжен, что сейчас велит драконам сожрать всех явившихся сюда врагов. Жестокие правители древности иногда приносили подобные жертвы по особо крупным праздникам.

На его зов ответил, как всегда, восприимчивый Лукавый. Болотно-зелёный дракон в лунной лазури казался нефритовым. Он величаво поднялся из озера, став Тавру высокой тенью.

И Тавр развернулся лицом ко всем собравшимся, оставив Лукавого позади себя, будто сторожевого пса.

— При вас, — торжественно произнёс он. — И при тебе, бывшая диатрис.

Гидра изнеможённо посмотрела на него в ответ.

— Я по закону богов и людей надеваю эту корону. И пусть марлорды и марледи придержат все свои свидетельства: меня рассудили сами Боги, и моим единственным заверением будет дракон.

Он поднял корону над своей головой. Он короновал себя сам, как диатр из былых веков, и его дерзость и высокомерие внушали страх покорённым воинам.

Но эхо его слов ещё не отзвучало среди скал, как Лукавый повернулся к нему мордой.

Гидру словно хлестнуло презрением и ненавистью гордого зверя. Она застыла; а Лукавый без промедления выдохнул пламенем на корону и руки, что держали их. Поток пламени сорвал с Тавра всю плоть — лишь ноги повалились на землю.