— Я не солгала тебе ни единым словом, — тихо и твёрдо сказала Монифа. — Я знавала его до свадьбы с Эвридием и была с ним после. Он не человек.
— Эт-то правда, — заикнувшись, встряла Гидра. — Я сама видела его.
Она не хотела вызывать на себя гнев Энгеля, но такова уж была её невезучая натура.
— Это безумие и бред, — прорычал Энгель уже ей. А затем бешеными глазами посмотрел на мать. — Я верил тебе. Я, чёрт возьми, был надеждой страны. А из-за тебя теперь корона достанется Тавру. Бастард не осквернит трон Рэйки.
— Ну, Гидриары тоже происходят от бастарда Гагнаров, — заметила Гидра. — Какая раз…
— Большая! — в сердцах выкрикнул Энгель. — И что я пытался стать доа?! Какой дракон подпустит к себе дитя грязной крови, порождение женщины и… демона!
Он взмахнул плащом и кинулся прочь. И, замерев у арки, обернулся и исступлённо посмотрел на мать.
— Ты погубила Рэйку, — выпалил он. — Твоё распутство уничтожило её. Ведьма.
И рванулся к дверям. Громкий хлопок заставил волосы Гидры и Монифы схлестнуться.
Обе стояли молча, скрестив пальцы внизу живота.
Диатрис была убита горем. Но, будто погибший слон, продолжала стоять недвижимо. Её взгляд был устремлён в мозаику на полу.
А Гидра, коей было несвойственно слишком долгое переживание из-за подобного, вновь вперилась в неё глазами.
— Ваша Диатрость, — сказала она. — Но нас-то с Авророй зачем?
— Я не знаю, о чём ты, — устало ответила диатрис. — Наш уговор с Мелиноем был лишь об Энгеле. Я никогда не просила его убивать, да и не было у меня над ним такой власти.
«Вот и приехали», — совсем запуталась Гидра.
— Так кто ж тогда это сделал? Кто разорвал лорда-канцлера Магра Денуоро, кто велел подбросить мне и Авроре по лилигрису?
— Я не знаю.
— Но это был именно Мелиной, — затаив дыхание, Гидра вспомнила жуткое явление лхама. — Это была самая страшная ночь в моей жизни. Глаза, как две бездны вечной ночи. Кисти и пальцы, вывернутые будто как… у чудовища. И улыбка одним прищуром… вот так.
Монифа вдруг посмотрела на неё тепло и ностальгически.
— Ужасный и прекрасный, не правда ли? — кивнула диатрис. — Сила, которая царствовала в мире задолго до прилёта Кантагара и стаи Аара. Величавая, не требующая никаких доказательств. Затаившая на нас вечную обиду… — и её взгляд устремился вновь в пустоту зашедшего солнца. — …и ждущая, когда вновь воцарится здесь.
— Ну, если верить Писанию, саваймы — жестокие хозяева людей, — поёжилась Гидра. — Если дать им волю, они подчинят себе нас и будут упиваться нашим страхом, а может и нашей кровью, или как там говорится…
— Кто составлял Писание? Тот, кому власть диатров и Иерофанта милее звериной? — развела руками Монифа. — Не напрасный ли труд — искать ответы на вопросы у тех, кто никогда не скажет правду? Лес возьмёт своё. Воспротивлюсь я — поддашься ты. Устоишь ты — сдастся твоя дочь. Рэйка давно уже обречена, и для неё не столь важно, в этом поколении или в грядущем Мелиной вновь станет владыкой своей земли.
— Если Энгель взошёл бы на трон, замысел Мелиноя исполнился бы буквально завтра, — Гидра не давала ей уйти в философские размышления.
Но Монифа была слишком отрешённой.
— И это не было бы плохо, — сказала она. — Посмотри на своего отца. Садист и деспот, разоривший всю Аратингу. Вероломный потомок вероломных предков. Последние драконы в его руках, как последний козырь в рукаве. Он ещё будет с их помощью пытаться покорить страну ради собственной безумной жажды власти. И тысячи мёртвых тел станут его лестницей ко дворцу Рааля. Если он преуспеет, кому от этого станет лучше?
«Никому», — это Гидра понимала и так.
— Теперь, боюсь, Энгель не примет корону, — губы Монифы сжались в тонкую линию. — И это всё из-за тебя, Ландрагора.
Гидра застыла, ощутив страх. Из нутра диатрис будто вырастал доселе ждавший, полный ненависти демон.
— И ты твердила раз за разом, что не исполняешь волю своего лживого отца, — цедила она. — Но всякий раз, появляясь в делах короны, ты играешь ему на руку. Долго будешь обманывать меня? И своего мужа? Ты паршивая рыжая змеюка. Ты портишь всё, к чему прикасаешься.
Гидра сжалась, ожидая удара, как от матери. Но Монифа рывком шагнула к ней, намереваясь схватить за плечо. Гидра покосилась вбок и увидела скалистую бездну внизу; один толчок королевы — и её тщедушное тело уже летело бы на каменистые пики. Гидра вовремя отпрянула и в ужасе кинулась прочь.
Сердце колотилось в груди как бешеное. «Старуха совсем спятила!» — думала она, выбегая за пределы Аванзала Королевы. — «И всё же это и правда не она, выходит, натравила на меня Мелиноя. Но кто тогда? Отец? Уж если б у него была такая власть, давно бы всю диатрийскую чету растерзали в собственных постелях. Или нет? Ему, как и мне, даётся лишь то, что наиболее вероятно?».
Она рассеянно осмотрелась. Одна из служанок подсказала ей:
— Ваше Диатринство, если вы ищете диатрина, он направился вниз, в усыпальницу.
«Бедолага», — подумала Гидра. На праздник ей возвращаться не хотелось, поэтому она решила пойти вниз по винтовой лестнице, ведущей к захоронениям Астрагалов. — «Должно быть, совсем обескуражен. Я бы была счастлива, если б мне одним днём сказали, что мой отец — это кто-то ещё. Но он… Должно быть, помышляет о смерти, и не только лишь о чужой, но и о своей».
Она быстро спускалась вниз, перебирая ступени своими туфельками. Прихватила канделябр с тремя свечами, чтобы не сбиться в темноте.
«А колдует-то у нас в семействе старая Тамра», — вспомнила она. — «Да только она давно не от мира сего. Сложно представить, чтоб её интересовали политические разборки — если только Тавр не науськал её. Всё же она единственная, на кого я могу думать окромя него самого».
Долгий спуск привёл её в обширный грот под Раалем. Всего их было несколько — под убежища, хранилища и даже тюрьму — но этот был отведён под склепы Астрагалов. Тусклый свет широко расставленных факелов выхватывал то одно, то другое каменное лицо с надгробий. Самые древние могилы, располагавшиеся ближе всех ко входу, имели обычные надгробия, что изображали спящих вечным сном правителей древности. Но чем дальше и новее были захоронения, тем чаще они превращались в отдельные склепы — то были посмертные постели Астрагалов-марлордов и диатров.
Самый последний склеп принадлежал диатру Эвридию. Воздвигнутый вокруг богатого надгробия, склеп венчался статуей самого героя, что держал символически небольшие фигурки драконов в своих руках. В свете свеч изваяние до того напоминало Эвана, что Гидре стало не по себе.
Сам же Эван пока что возлежал без склепа. Лишь надгробие, отдалённо на него похожее, покоилось поверх каменного гроба на возвышении из трёх ступенек.
Энгель сидел рядом, прижавшись спиной к гробу брата. Празднично одетый диатрин в позолоте и патине походил на куклу, забытую в этом мрачном месте какой-нибудь принцессой. И в его глазах была тоска и вина.
«Так это правда, что мать любила меня больше тебя», — словно говорил он сам себе. — «И настраивала на это же отца. Ты был прав, а я не верил тебе».
Запоздало он поднял глаза на Гидру и тяжело поглядел на неё. Гидре стало жаль его; подобное потрясение диатрину было не с кем разделить.
Она успела узнать его наивную, но благородную душу. И поэтому она хотела помочь ему.
— Энгель, — сказала она негромко и села рядом, поставив канделябр на ступеньку подле себя. — Это ужасно. Когда я сказала ей о договоре, я вообще не это имела в виду. Думала, она посылает его убивать неугодных, а оказалось такое… — она вздохнула и хлопнула себя по лбу. — Где я, там всегда какие-то катастрофы. Прости.
Тот моргнул белыми ресницами и посмотрел на неё тяжёлым взглядом.
— А Мелиной, ну… видела я его. На расстоянии протянутой руки! — не выдерживая мрачной тишины, Гидра стала красноречиво рассказывать. — Сел он передо мной, значит. Лицо длинное, как у какого-нибудь диманта, и в глазах два портала в вечную тьму. Протянул ко мне руку — убить хотел! — но тут Лесница как на него мяукнула! И остальные кошки городские как повылезали, и все стали: «мяк, мяк!» — и он изумился, улыбнулся вот так глазами — и ушел, растворившись в темноте, лишь следы остались! Зуб даю, так и было.
