А теперь я устала, Агнар. Давно уже мне не приходилось вспоминать так много. Проведи остаток этого дня как хочешь. Прокатись верхом по холмам. Молодому человеку не стоит проводить целый день в четырёх стенах. Давай же, ступай. Я хочу побыть одна, а завтра ты снова найдёшь меня здесь.

Четырнадцатое июля

Июль в Братталиде. Гудрид Торбьёрндоттир сидит у порога дома Эрика Рыжего вместе с его дочерью Фрейдис. Они выскабливают овечьи шкуры, чтобы сделать их мягче, но работают не слишком усердно. Белые облака медленно проплывают над фьордом, в просветах между ними сияет солнце. Фьорд цвета голубого льда, небольшие волны облизывают одинокий айсберг, выброшенный на берег. С другой стороны фьорда возвышается гора под названием Бурфьелл, от неё тянется цепочка айсбергов, кажется, что они загораживают выход в открытое море. Но здесь, в Братталиде, самый разгар лета. Двери длинного хлева распахнуты настежь, накопленный за зиму навоз вынесли наружу и разбросают по лугам. На пастбищах зеленеют травы, вокруг дома бродят куры, разрывая утоптанную землю. Дягиль возле двери уже вырос до уровня крыши, его цветы опутывают связки рыбы, подвешенной для вяления. Над выброшенными на берег водорослями роятся мухи, а двое на берегу латают днище перевёрнутой лодки.

Гудрид Торбьёрндоттир счастлива. Усадьба Эрика построена в защищённом месте, позади неё вздымаются скалы, толстые стены домов возведены из камня и торфа. Пастбища Эрика обширны, у него двадцать семь коров и примерно пятьдесят овец с ягнятами, родившимися уже в этом году. Каждый день его люди возвращаются с рыбной ловли с полными лодками трески и лосося, а вчера его сыновья вернулись с удачной охоты с богатой добычей — северный олень, тюлени и китовое мясо. Будет много еды, кажется, что голод и дурные сны остались далеко позади.

Гудрид — красивая молодая женщина, она здесь новенькая. В этой новой стране не хватает женщин, а у Эрика Рыжего трое сыновей. Ему нужны внуки, потому что он рассчитывает положить начало династии правителей Зелёной страны и остальных земель, лежащих дальше на западе. Западные земли полны богатств, и лишь ждут храбрецов, готовых их взять. Эрик обосновался здесь двенадцать лет назад, Зелёная страна принадлежит ему и его сыновьям навеки. Сейчас он подыскивает подходящих молодых женщин. Его сын Лейф отплыл в Норвегию тремя днями ранее, прежде чем прибыл Торбьёрн вместе с дочерью. Такова судьба — будь Лейф дома, Эрик устроил бы свадьбу Лейфа и Гудрид ещё до конца лета. Он всегда может отдать Гудрид в жёны Торвальду или Торстейну, но чутьё говорит ему подождать следующей весны, когда вернётся Лейф. Жена Эрика, Тьёдхильд тоже ждёт возвращения Лейфа. Хотя старший сын и посмеивается над её новой верой, он привязан к матери, и выполнит данное ей обещание привезти на обратном пути из Норвегии священника, а вместе с ним и освящённую утварь для церкви. Эрик не догадывается об этом, но видит, что его младшие сыновья Торвальд и Торстейн не сводят с Гудрид глаз, как и другие неженатые мужчины. Эрик присматривается к Гудрид, и оказывает её отцу такой радушный приём, что Торбьёрн просто поражён. Он и понятия не имел, что так много значил для Эрика, и тот с таким нетерпением ожидал его приезда все эти долгие годы.

Гудрид сидит возле двери дома Эрика и размышляет о тёплом приёме, оказанном ей и её отцу. Топот копыт отвлекает её от раздумий: на тропе, идущей к берегу, появляется малорослая лошадка и пускается в галоп. Верхом на ней Торстейн, младший сын Эрика. Всадник свободно сидит в седле, без стремян, держа уздечку в одной руке. Он, не оглядываясь, скачет галопом, пересекает гребень и скрывается из вида за холмом на противоположном берегу ручья. Гудрид наблюдает за ним.

Гудрид Торбьёрндоттир счастлива, и всё же, её приёмные родители погибли из-за нее, и она не может смириться с тем, что не искупила вину за их смерть. С тех пор миновала лишь одна зима. Прошлое ужасно, настолько ужасно, что она заперла его в самом дальнем уголке своей памяти, чтобы оно никуда оттуда не делось. Лишь временами она осознаёт, что должна была сделать что-то, чего не сделала, и, живя в этом залитом солнце мире, будто невинная девушка, навлекает на себя ещё более худшую судьбу. Иногда ей снялся дурные сны, но когда она просыпается, то видит в отверстии дымохода свет, а рядом тихо посапывают женщины семьи Эрика. На расстоянии вытянутой руки спит Фрейдис. Это рослая, широкоплечая девица, лишь фигурой напоминающая своего отца, но в остальном совсем на него не похожая. Она кажется довольно безобидной, если бы не безжалостное упрямство в достижении своего. Похоже, дурные сны её не беспокоят.

Иногда Гудрид переполняет счастье. Теперь она вновь ощущает себя молодой привлекательной девушкой, и мужчины заглядываются на неё. Возможно, она выйдет замуж за одного из сыновей Эрика. Может родит детей и будет работать вместе с остальными женщинами на этой ферме в хорошо защищённом фьорде, укрытом ледяными горами. Она будет жить как все. Все её страхи где-то далеко от усадьбы Эрика Рыжего. Конечно же, в этом неспокойном мире есть и другие опасности. Домочадцы Эрика ссорятся со своими соседями, и друг с другом, но убийств в Зелёной стране ещё не бывало. Они мечтают о богатстве и, похоже, не испытывают чувства вины. На данный момент их новый мир — мир солнечного света, и Гудрид безмятежна. Хотела бы она жить в этом мире вечно.

Агнар, скажи, а ты был счастлив?

Я рада, что ты не считаешь зазорным иногда побеседовать со мной. Похоже, мы оба были счастливы в прошлом. Я не всегда чувствовала себя счастливой в Братталиде, или где-то ещё, как и ты не всегда был счастлив в Реймсе. Но всё же в жизни бывали беззаботные периоды, как и наоборот. Ты поймёшь это, когда состаришься. Порой былая молодость так близка, и я совсем не удивлюсь, если однажды летним утром открою глаза и обнаружу, что я — молодая девушка, проснулась в Братталиде. Знай, эта девчонка всё ещё живёт, и не только в мыслях и воспоминаниях.

А теперь я ещё думаю о мальчике в соборной школе в Реймсе, который, обучаясь чему-то новому, обнаружил, что границы мира гораздо шире, чем он предполагал. Я ни разу не слышала об авторах, о которых ты упоминал, но ты говоришь о них так же, как Карлсефни говорил о Бьярни Херьёльфсоне, или о Бьёрне, лучшем бойце из Брейдавика. Ведь ты исландец, и, конечно же, ты идёшь по жизни, как по морским дорогам. Это у тебя в крови. Те люди, о которых ты говорил: Цицерон, Сенека и остальные, они подсказали тебе путь в незнакомый мир. Да, я понимаю, тебе тоже было нелегко и больно, и я должна сказать, что на самом деле, это неизбежно. Мы всего лишь люди, и нуждаемся в некоем авторитете, что поведает нам о границах мира. О да, я понимаю, ты нарушал правила. А как же иначе? Очередной мыс, другой остров, ещё один залив манит богатствами, и если ты осмелишься пойти дальше, то мечты станут явью. Подобные богатства в нашей жизни могут оказаться несметными, но всё же опасно заходить слишком далеко.

Никогда не жалей о том, что сделал. Я не доверяю советам. Никто не принимает их, обычно тебя ненавидят за то, что ты даёшь их, но будь ты моим сыном, я бы сказала тебе, о чём думаю. Ты навредишь себе, если повернешься спиной к дороге, что открылась перед тобой. Ты никогда не простишь себя за это. Я ничего не знаю о твоих клюнийцах; я всегда ненавидела любую вражду, но люди не могут без неё. И пусть те люди говорят, что ты заблуждаешься, изучая языческих богов. Твой учитель, которого ты любил, бросил вызов своему архиепископу и отправился очень далеко, в страну сарацин, и обратился к неверным в поисках древних писаний и знаний о звёздах. Карлсефни поступил бы также. Я знаю, для тебя он ничего не значит. Карлсефни не принадлежит твоей церкви, и для тебя он не авторитет. Но ему знаком так же, как и тебе, зов идти вперёд, всё дальше и дальше, за границы, которыми мы сами себя ограничили. Он знал, как важно уметь читать звёзды, хотя никогда не слышал слова, которое ты употребляешь — астрономия. Ты называешь это искусством. А для меня это самая суть тайны, постигнув которую, можно идти под парусом в любом направлении, что мы и стараемся делать, несмотря на всё наше невежество. Ты вздрогнул; ты подумал, что я богохульствую, может это и так. Нас постигло наказание, конечно же, не телесное, ты услышишь об этом. У нас не было ни Папы, ни кардинала. Но я думаю, нас с тобой преследует одно и то же. Мы оба зашли слишком далеко. Мы повидали слишком много призраков. Разве твоя беда, Агнар, в том, что церковь взъелась на тебя за то, что ты обратился к языческим знаниям? А не в том, что мир, о котором они говорят тебе, совсем не таков? Ты принёс из дикой страны кое-что внутри себя, что подтачивает твою веру. Я права?