Везде было глубоко, и мы нашли единственное место, где сумели подвести корабли к плоскому камню. Птичьи утесы возвышались над нами, и наши голоса отдавались эхом. С утесов острова Бьярни каждую весну можно было собирать необычайно богатый урожай птичьих яиц, и ещё больше с гагачьих кладок на вершине острова. Карлсефни отыскал путь наверх, и пока его люди поднимались на скалу, я перелезла через фальшборт на второй корабль, чтобы поболтать с четырьмя женщинами, которые плыли вместе с командой Снорри. Все они были простыми жёнами поселенцев, и говорили со мной уважительно, но не заискивали, как рабы. Хельга — жена кузнеца из поместья Снорри в Дюрнесе. Она мне понравилась — хоть и молодая, но бойкая и толковая. Волны мягко покачивали корабли, а кранцы из тюленьей кожи поскрипывали, касаясь скалы. Над нами без устали кричали птицы, порой роняя вокруг помёт. Мы стояли в тени утёса, который, казалось, нависал над нами. Море было спокойным и чёрным, словно чернила.
— Я ждала удобного случая поговорить с тобой, — сказала я, после того, как мы немного поболтали. — Ты когда-нибудь принимала роды?
Её глаза округлились, и взгляд упал на мою талию.
— Я знаю, что делать, — сказала она. — Несколько раз я видела, как рожали. Когда это должно произойти?
— Думаю, к Йолю.
— На Йоль. И где мы будем к тому времени?
— Надеюсь, в домах Лейфа.
— Я тоже на это надеюсь, — сказала она, а затем, — как ты думаешь, в этой стране кто-нибудь рожал ранее?
— Я не знаю, — сказала я ей, — но здесь умер Торвальд.
Когда люди вместе с Карлсефни спустились со скал, то сказали, что на юге увидели берега Винланда, а земля, которую мы оставили позади тем утром, исчезала в серой дымке облаков, а ещё они почувствовали дуновение холодного ветра, который предупреждает о скором изменении погоды. После чего на обоих кораблях начались спешные сборы, и через несколько минут мы снова подняли паруса, на этот раз, чтобы достичь Винланда.
Мы с Карлсефни очень хорошо ладили в том путешествии. Когда я вспоминаю те ранние дни, я вижу долгое плавание, тогда мы не знали, где окажемся дальше. Мы провели в путешествии четыре года, а потом поселились в Глауме. Больше половины жизни я хозяйничала в большом поместье, будучи женой и вдовой одного из самых уважаемых мужей Исландии. Я знаю, мне повезло, но иногда мне приходилось бороться со страшной пустотой внутри. Обычно это продолжалось недолго. Эта пустота часто приходит осенью, и в течение нескольких дней я боролась с ней. Я никогда никому не рассказывала об этом. Самое худшее, когда она посещает меня после Йоля, и тогда сидит глубоко внутри, и мне приходится мириться с ней месяцами.
Я волнуюсь, рассказывая тебе это. Я чувствую дрожь, и если сейчас подниму руку, думаю, она задрожит, видишь? Разве это одержимость? Нет, я говорю, что пустота внутри. Есть черви, что заводятся в кишках у человека и медленно грызут их изнутри. Их можно подхватить, если питаться травами с овечьих пастбищ. Ужасно. Но пустота приходит не оттуда. Возможно, это в каком-то роде душевный червь. Он гложет меня где-то под ребрами, и у меня не остаётся ничего внутри, чтобы радоваться жизни, лишь пустота, которую я любой ценой должна скрывать. Теперь я знаю, что пустота уйдет, как только я перетерплю её, зная, что она уйдёт, пусть и на время, когда солнечный свет вернётся снова.
В Винланде я освободилась от этого демона; и более того, я никогда не ощущала его хватку, пока мы не поселились в уютном месте — в Глауме, у нас было всё, что только можно пожелать в жизни. Путешествия в Винланд по большей мере были пугающими, опасными и неудобными, но тогда я была довольна жизнью. Я никогда не ощущала, что мне нужно что-то большего, чем то, что мне пришлось пережить. Я испытывала боль, но только не разочарование.
Мы сошли на берег, увидев дома Лейфа на закате; оказывается, солнце там заходит даже в июне. Остров Бьярни скрылся за дымкой облаков, и путь, которым мы прибыли, растаял в тумане, а перед нами лежала твердая земля. Мы обнаружили два острова в открытом море, о которых нам было известно, а потом, почти сразу увидели пирамиды из камней, которые сложили люди Лейфа на хребте за домами. И точно, между островами и хребтом лежала бухта, её дно поднималось так полого, что наши суда сели на мель в сотне или больше ярдов от берега. Как только кили коснулись дна, нас окутал тёплый воздух, насыщенный лесными ароматами. Море было спокойным, без волн. Мы увидели пологие зеленые берега и серый песчаный пляж. Животные, стоящие в деревянных стойлах, почуяли землю и забеспокоились — овцы принялись блеять, а коровы мычать. Бык заревел и начал неистово лягаться в стойле, пытаясь мотать головой. Веревка лопнула, кто-то закричал: "он становится берсерком!" Лошади в соседних стойлах пронзительно заржали и пытались встать на дыбы, обрывая недоуздки. Нам не оставалось ничего, кроме как побыстрее выставить сходни. Животным приходится нелегко в море — им холодно и голодно, так что обычно они ведут себя спокойно. Так как путешествие выдалось лёгким, возможно, наш скот был в более лучшем состоянии, но я никогда больше не видела такой ужасной высадки. Как только быка вывели из стойла, он одним махом рогов разметал мужчин, которые держали его, и неуклюже направился к ближайшему берегу. Мужчины тянули по сходням отчаянно мычащих коров, а их лепёшки шлепались в море. Одна из лошадок, оказавшись в воде, заржала, перепуганная бурлящей водой, которую она взбаламутила вокруг себя, словно рядом с ней оказалось какое-то чудовище, которое пыталось утащить её вглубь.
К тому времени, как мы добрались до берега и вывели животных, наша лучшая корова захромала, и лошади тоже, а мы сами взмокли от пота. Бык скрылся из виду, но мы не беспокоились, скоро он вернётся к своим коровам. Корабли, сидящие на мелководье, глубиной по колено, выгляди с берега далёкими и хрупкими. Мы очутились на вогнутом на восток пляже, а затем взобрались на прибрежные дюны, песчаный тростник царапал мне ноги. С благоговением я посмотрела на зреющие колосья. Дикая пшеница, как и говорил Лейф. Никогда в жизни я не видела, как растёт пшеница. Теперь я насмотрелась на пшеничные поля в Европе, и знаю, что пшеница в Винланде совсем иная, но для нас она казалась настоящим сокровищем. Колоски с будущими зёрнышками касались моей юбки, и я подумала о Халльдис и запахе свежеиспечённых хлебов, и в этом благодушном настроении я впервые увидела дома Лейфа.
Дома стояли на лугу, за ними через болото протекала река. По правую сторону пролегал хребет, на его гребне высились пирамиды из камней. Пологие холмы покрывали деревья, за исключением расчищенного пространства перед нами, где по кривой, повторяющей очертания пляжа, расположились три дома: такие знакомые низкие стены, зелёные крыши, совсем как дома, в Зелёной стране, но эти из-за запустения казались чужими. Раньше я никогда не видела пустого поселения, наоборот, повидала немало новых, возникших на ранее пустынных землях. Никогда в жизни я не входила в покинутый дом. Я боялась, эти дома казались такими загадочными и опустевшими. Двери не было видно. Карлсефни решил обойти вокруг среднего дома, я отправилась с ним. Двери в домах, конечно же, были, но с западной, противоположной от моря стороны. Я заметила, как он быстро перекрестился, прежде чем поднять засов. Дверь распахнулась, внутри — темнота. Мы совсем не подумали и не взяли с собой ни лампы, ни огня. Карлсефни вошёл внутрь, я следом. Потребовалось некоторое время, чтобы глаза привыкли к темноте, а затем я разглядела холодный очаг, наполненный пеплом. Пять лет назад люди Торвальда разжигали здесь огонь. Карлсефни отыскал верёвку и попытался открыть дымовое отверстие, но доски, закрывающие дыру, заколотили от непогоды. Голые лавки, стены увешаны верёвками, корзинами и инструментами, всё так, как оставили здесь люди. Яма, над которой готовили пищу, полна пепла, сверху навалены горшки. Мне показалось, что-то темнеет в бочке для воды, но если бы её тогда наполнили до краёв, то за столь долгое время она испарилась. Этот дом покинули пять зим назад, в нём пахло землёй и сыростью, будто в подземелье, но холодно не было. Я была первой женщиной, которая вошла в этот дом, я снова взглянула на горшки, в которых готовили пищу, и подумала о людях, что зимовали здесь. Никогда в жизни я не видела, чтобы свободный мужчина готовил пищу, ведь так не принято, и никогда больше не увижу. Но здесь были горшки, яма, плоские камни и очаг, они поведали мне историю, частью которой я никогда не была. Тебе не кажется это нелепым, а, Агнар? Я никогда раньше не задумывалась, что расскажу об этом кому-нибудь.
