Не зная до того других детей, я воспринимала Снорри, каков он есть. Он не произнёс ни слова, пока ему не исполнилось два года, но он очень хорошо понимал нас, лучше, чем другие дети. Возможно, он не знал, кем он должен быть, будучи единственным ребёнком в том мире. Он слушал нас, и в некотором роде развивался не по годам, и мне кажется, ему просто не приходило в голову, что он может говорить сам. Но когда он заговорил, а это случилось в последнюю зимовку в домах Лейфа, то очень скоро мог произносить целые предложения. Его первым словом было "лодка", а затем "камень". "Мама" и "папа" последовали позже. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, как мешала его развитию, из-за того, что он постоянно находился рядом со мной. Я не замечала этого, просто мы так жили, но когда я вспоминаю то время, то понимаю, что вряд ли уходила даже за милю от нашего лагеря в Винланде. Всё что я делала, казалось, происходило в замедленном движении. Он часами играл на берегу камушками, раковинами и кусками дерева, но стоило мне на миг отвести взгляд, он запросто мог побежать к морю. Поэтому я стояла рядом и не сводила с него глаз. Интересно, о чём я думала теми часами. Уже и не вспомню. Когда мы наконец-то вышли в море, то привязывали Снорри. Больше всего он любил стоять рядом с кормчим возле рулевого весла и помогал править кораблём, особенно когда там находился его отец. В плохую погоду очень трудно было заставить его спокойно сидеть в трюме, а ещё он никогда не знал морской болезни.
Ах да, скреллинги. Мы должны были уплыть, Агнар, после того как убили одного из них. Я не видела, как это произошло. Карлсефни сказал, что несколько скреллингов бродили возле заготовленной древесины. Когда Снорри увидел, что они прикасаются к инструментам, лежащим там, он бросился к ним. Но прежде чем он успел добежать, один из скреллингов взял топор и стал пробовать остроту лезвия. Торбранд попытался выхватить топор, но скреллинг отдёрнул руку. Кто-то из наших замахнулся на него мечом, и дикарь отбил удар топором. Когда дикарь снова поднял оружие, другой северянин выхватил топор сзади, а когда скреллинг развернулся, сразил его одним ударом. Скреллинги увидели, как остальные наши, вынимая мечи из ножен, бросились туда. После чего дикари побежали к лодкам, как раз это я и увидела, привлечённая шумом.
Мы знали, что ещё увидим их. Мы не только убили одного из них, но они также оставили все свои меха и товары, которые привезли для торговли. И я, и Снорри считали, что мы должны немедленно покинуть это место, но Карлсефни не согласился. Мы уже заготовили брёвна нужной длины, чтобы погрузить на наш корабль, но он категорически отказался оставить здесь хоть щепку из срубленных нами деревьев, что потребуются нам для постройки корабля. Я сказала, что мы можем заготовить лес где-нибудь ещё, но не могла не согласиться с тем, что заготовленная древесина уже частично высохла. Он убедил всех, что нам нужно закончить работу, иначе, задержка грозит тем, что нам придётся остаться в Винланде ещё на год. А этого уже никто не хотел. Я думаю, к тому времени все мы заскучали по родным домам.
Большинство мужчины, которые поддержали Карлсефни, считали, что вполне готовы к битве со скреллингами. В конце концов, это были свободные люди, обученные сражаться, и у них не было возможности проявить себя в бою с тех пор, как они покинули Исландию. Они старались избегать междоусобиц, потому что даже самые горячие головы понимали, что нужно как-то уживаться друг с другом и оставаться единой командой, если они хотят вернуться в дома Лейфа. Северяне не страшатся смерти в бою, ты это прекрасно знаешь, Агнар, думаю, они больше боялись остаться здесь, живыми или мёртвыми, и навечно скитаться в этой забытой богом стране. Если же они погибнут в битве, то, конечно же, им не грозит одиночество, потому что они проделают последний путь вместе с товарищами, а их души не будут блуждать неприкаянными, а перенесутся туда, где будут до самого конца света. Полагаю, даже в Винланде смерть в бою — избавление от вечного одиночества. Но я женщина, и думала о своём сыне, так что подобная судьба совсем не для меня, поэтому я уговаривала Карлсефни уплыть отсюда как можно скорее.
Вместо этого мы возвели вокруг лагеря частокол и наблюдали за округой днём и ночью. Кроме этого, мы лихорадочно продолжали заготовку древесины. Прошло три спокойные недели, и ничего не происходило. Наша работа уже подходила к концу, и я уже начала надеяться, что нам удастся покинуть это место до возвращения скреллингов.
Они напали на рассвете. Должно быть, враги прокрались по берегу в утренних сумерках, потому что они появились одновременно из леса и со стороны берега, окружив нас. Наши часовые наблюдали за морем, а не за лесом, так что скреллингам удалось застать нас врасплох. Но нас спас бык. С тех пор, как мы высадились на сушу, нам так и не удалось поймать его. Иногда его замечали рядом с лагерем, когда он пощипывал траву вместе с коровами, но как только кто-нибудь пытался поймать его, он вскидывал рога и бросался в атаку. Если его начинали преследовать, он пугался и скрывался в лесу. Мы оставили его в покое, у нас и так хватало дел, чтобы ещё заниматься его поимкой, к тому же коровы всю зиму паслись сами. В конце концов, его буйный нрав и выручил нас. В тот утро он пасся в дюнах вместе с остальными животными, и вышло так, что скреллинги столкнулись с ним между лагерем и морем. Мы услышали его рёв, и тут же увидели скреллингов, они находились не более чем в ста ярдах от нас, и тогда же мы увидели, как бык бросился на них.
Я не знаю, за какое чудище они его приняли, но их ряды смешались, и дикари бросились наутёк. Думаю, бык достал одного из них. Мы видели, как он поддел одного дикаря на рога, а затем затоптал его, после чего побежал к лесу и скрылся в чаще.
Вскоре мы услышали звуки трещоток, что ранее предвещали появление скреллингов, и заметили другой отряд, они бежали к нам с другой стороны. Это всё, что я успела разглядеть, потому что по нашему частоколу забарабанил град камней, я схватила ребёнка и укрылась в хижине. Внутри было ещё хуже, я слышала, но не видела ничего, кроме спин лучников, которые, находясь под защитой частокола, стреляли в приближающихся скреллингов. Снаружи стоял ужасный шум: крики и завывания, вопли раненых, стук и топот, а иногда и удары по частоколу, от которых сотрясались брёвна, и дрожала вся ограда. Я не могла сдвинуться с места. Снорри не плакал, а прижался ко мне, словно моллюск. Он не прятал лицо, как обычно делают испуганные дети. Вместо этого он держал голову прямо, глаза широко открыты, казалось, он вслушивается всем телом.
Что-то ударило в частокол, раздался треск раскалывающегося дерева и дикий ритмичный вопль. Я вскочила и вытащила нож. Не знаю, смогла бы я причинить вред ребёнку, обвившему мою шею, но встала на пороге с зажатым в руке ножом. Я не испытывала страха, всё вокруг казалось каким-то ненастоящим. Внутри меня — странное ледяное спокойствие, я была способна на всё.
А тем временем, звона оружия я так и не услышала, эта мысль показалась мне забавной. Не было звона металла о металл, лишь стук, удары и крики. Я помню чей-то пронзительный и протяжный вопль за стеной, этот звук звучал у меня в голове, и я очень хотела, чтобы он умолк. Наконец, вопль прекратился, а потом я увидела скреллинга, пригвождённого к частоколу, из его живота торчал меч, который он не мог вытащить. К тому времени, как бой закончился, тот скреллинг уже умер.
Казалось, всё это продолжалась довольно долго, но, когда наступила тишина, только встало солнце. Шум прекратился, и я услышала исландскую речь, тем временем уже открыли ворота.
Скреллинги убежали, но между частоколом и морем лежало пять мёртвых окровавленных тел. Одним из убитых оказался не скреллинг, — человек в шерстяной одежде лежал неподвижно. Карлсефни перевернул тело. Одежда пропиталась кровью, но побледневшее лицо не пострадало. Карлсефни волоком потащил его, голова убитого неестественно болталась на сломанной шее. Я сразу увидела, что это Торбранд — сын Снорри. Очень медленно подошёл его отец и встал, глядя сверху вниз на тело сына. Карлсефни неподвижно сидел на корточках рядом. Все молчали. Затем Снорри наклонился и поднял сына на руки, будто не взрослого мужчину, а ребёнка, и зашагал прочь, бережно неся тело на руках. Все наблюдали как Снорри, с тяжким грузом на руках, пинком открыл дверь своей хижины. Никто не бросился ему на помощь. Мы видели, как за ним закрылась дверь, и тогда Карлсефни медленно поднялся. Песок под его ногами пропитался кровью Торбранда.
