Когда я вернулась домой вместе с Карлсефни, Исландия изменилась, хотя прошло всего несколько лет. Но за эти годы наша страна приняла христианство, и вместе с тем действительно заработали четвертные суды. Я не говорю, что междоусобицы прекратились, но они постепенно угасали. Конечно, это хорошо, но таких мужчин, которых я знала в молодости, теперь уже не встретишь. Оглядываясь назад, они кажутся мне намного больше, чем сейчас. А в историях они представляются ещё более грозными. А ведь я знаю толк в историях. В Глауме меня считают хорошим рассказчиком, и я постаралась, чтобы мои дети и внуки узнали достаточно историй из нашего прошлого. Истории живут своей жизнью. Они растут, так же, как и дети, и вероятно, мы забываем, какие незначительные события лежали в их основе когда-то. Но мы подпитываем их потому, что уважали то, что положило им начало. Сейчас я радуюсь, что происхожу из того мира, хотя, полагаю, вам то время кажется диким, языческим.

Я могу поведать немало о семьях, живших на Снайфельснесе, когда я была девчонкой. Это были тревожные годы, и всё мужские разговоры, что я слышала, касались войны и убийств. Вряд ли кто-то после отъезда Эрика произнёс хоть пару слов о новом мире и богатстве, все обсуждали лишь тайные планы мести. Разговоры женщин были такими же, как всегда и везде, — о ферме и домашнем хозяйстве, о лете и зиме, этот образ жизни не менялся год от года.

Несмотря на дикие времена, я провела в тихом Арнастапи десять лет. Странники приносили вести о распрях и убийствах, но для меня имела значение лишь ферма и то, чему учила меня Халльдис. У неё я научилась всему, что должна уметь хорошая жена фермера. Она научила меня относиться к земле так, чтобы та год за годом давала хороший урожай. Я думаю, что по своей натуре я была расторопной, но именно Халльдис наделила меня опытом. Я вспоминала о ней, когда пользовалась какой-нибудь уловкой, которой она поделилась мной: например, когда мы обустраивались на Хопе, или, когда делали вино из диковинных ягод. Но, конечно же, у неё я научилась не только этому. Я уже упоминала, люди называли её ведьмой. Думаю, это означает лишь то, что есть люди, которым дано заглянуть за границы нашего мира немного дальше, чем остальным. Даже тогда я понимала, что колдовство, как и любую другую силу, можно пустить как на добрые дела, так и на злые. Мне исполнилось всего шесть, когда Халльдис предупредила меня, что я должна использовать свою силу только на добрые дела. Злую ведьму, что жила в Хольте, по другую сторону гор, однажды насмерть забили камнями, и Халльдис привела этот пример, чтобы донести до меня свои слова. Ей это удалось; позже я с ужасом поняла, что легко могла совершить ошибку. Халльдис учила меня только доброму: как видеть и использовать то, что лежит за пределами нашего мира.

Когда я рассказываю о своём детстве, я понимаю, что не помню событий, а лишь то, как всё было. Тогда это не было историей, жизнь просто шла своим чередом. Когда я задумываюсь о каких-то конкретных событиях, то обычно припоминаю, как Халльдис обучала меня. Колдовство, скажете вы. Не знаю, но для меня это были важные моменты. Что-то новое, а в остальном, в обыденных делах ничего не менялось.

Два огонька, их образы, встречаются там, где масло соприкасается с воздухом. Светильник из мыльного камня и локон рыжеватых волос, мягких и прекрасных.

Горечавки, их воронки поникли, и марьянник, пахнущий сенокосом. Халльдис говорит сидящей рядом маленькой девочке.

— Возьми левой рукой по одному цветку от каждого.

Ребёнок протягивает руку и берёт два цветка.

— А теперь волосы.

Она помещает прядь волос между стеблями. Халльдис протягивает ей лоскут льняной ткани.

— Свяжи их вместе.

Ребёнок кладёт белый свёрток перед масляной лампой.

— Теперь произнеси над ним слова.

Девочка слушается и старательно выговаривает трудные слова.

— Очень хорошо. Теперь мы размешаем то, что осталось, в вине, и скажем Турид давать снадобье ребёнку на ночь перед сном. При судорогах нужно средство, соответствующее их силе.

Маленькая девочка кивает.

— Произнеси заклинание, и спрячь это в укромное место.

Ребёнок берёт льняную ткань и аккуратно кладёт свёрточек в нишу в стене за ткацким станком. Она прячет её подальше, между других вещиц.

Халльдис, так же, как и Орм, брала меня с собой. Она относилась ко мне как к взрослой, когда представляла своим друзьям. В доме своего отца я всегда казалась тенью на заднем плане, тенью женского рода. Халльдис научила меня радоваться быть самой собой.

Однажды после окончания сенокоса она взяла меня с собой на ферму Фродривер. Это была однодневная поездка через холмы, тогда я впервые побывала за Стапафелем. Мы поднимались мимо пещер, где обитают великаны, до самого ледника. Вблизи ледник не выглядит гладким белым конусом, каким он кажется с моря. И тут и там проглядывает лава, а снег покрыт пепельной пылью. Над горой висело облако, выше лёд исчезал в вязком тумане, который нам приходилось вдыхать, когда мы проезжали сквозь него. Наши лошадки плелись через снеговые языки и выбирали дорогу меж камней, пересекая потоки талой воды. Мы долго ехали вдоль ледника, а затем спустились по берегу бурной реки, и вот, на севере я увидела другой берег залива.

— Это Хвамм, что лежит на том берегу Брейдафьорда, — сказала мне Халльдис. — Здесь высадился на берег твой дед вместе с Ауд Мудрой, когда люди только начали заселять Исландию.

Я уставилась на синюю землю, лежащую за морем: я воспринимала её как недостижимое прошлое, о котором знала всё из историй.

Мы спустились вдоль протекающей по лощине на север, к морю, реке Фродривер, прежде чем наступили сумерки. Ферма стояла на равнине, бывшей во времена первых поселенцев солончаковым болотом. Тородд осушил его, и теперь это хорошая земля, но, тем не менее, после Арнастапи я чувствовала себя здесь стеснённо. Невысокие скалы нависают над равниной, а шум водопадов заглушает звуки моря. Я помню, как перепрыгивала через дренажные канавы, заполненные болотными лютиками и шёлковой травой. На этой ферме жила Турид, подруга Халльдис, она была замужем за Тороддом, и приходилась сестрой Снорри Годи. Междоусобицы из моего детства зачастую имели отношение к ней.

Разумеется, Турид была рада видеть Халльдис. Я прижалась к своей лошадке, пока они приветствовали друг друга. Затем Халльдис взяла меня за руку и повела прямо к порогу, и я оказалась среди незнакомых мне людей.

— Это моя приёмная дочь Гудрид, — с гордостью сказала она Турид.

Турид выглядела так нарядно, что я не могла отвести от нее глаз. Это была стройная и светловолосая женщина, и полагаю, очень красивая, но я видела её детскими глазами. Мне показалось, что у её непроницаемое лицо и плотно сжатые губы, что мне не очень понравилось. Она носила синее льняное платье с вышивкой вокруг ворота и по краю подола и тёмно-синюю рубаху. На застёжках её платья красовались головы животных, а на шее — ожерелье из цветного бисера. Голову порывал платок, ткань покрывали узоры из красных и синих нитей, какого я никогда прежде не видела. По сравнению с ней моя приёмная мать казалась слишком рослой и бедно одетой, в простом платье с незатейливыми бронзовыми застёжками, чем-то даже напоминая мужчину. Я почти восхищалась Турид. На миг я подумала, что когда подрасту, то стану такой же, как она. Но потом я устыдилась и почувствовала презрение к себе.

У Турид был ребёнок, Кьяртан, именно его рыжий локон она отправила Халльдис, чтобы та произнесла заговор. Мы напоили её сына снадобьем тем же вечером, как приехали. На мой взгляд, не похоже, что Кьяртан страдал судорогами, однако я была неопытной. Ребёнок не отличался пухлостью, как некоторые маленькие дети, он необычайно шустро ползал по устланному камышом земляному полу возле очага и везде совал руки. Мне он понравился, жаль, что он не был моим младшим братом. Ранее я никогда не играла с детьми младше меня.

Вспомнила: я обещала рассказать, почему наш сосед Бьёрн так и не женился. Он положил глаз на Турид, когда та уже вышла замуж за Торбьёрна Толстого из Фродривер. Для такой женщины как Турид, этот брак вряд ли можно считать идеальным. Торбьёрн слыл шумным, жестоким человеком, который избивал собственных рабов, просто чтобы выместить гнев. Женился он не впервые, и был гораздо старше Турид. Торбьёрна убили во время ссоры из-за пары краденых лошадей, так что его ферму унаследовала Турид, что, в конце концов, окупило все перенесенные ею невзгоды. Бьёрн начал наведываться к ней ещё при живом муже. Теперь, из обрывков разговоров, что слышала тогда, я понимаю, на что надеялись мои приёмные родители, когда узнали о смерти Торбьёрна Толстого: что Бьёрн возьмёт в жёны Турид и привезёт её в Брейдавик. Собирался ли он поступить так или нет, но её брат, Снорри Годи оказался быстрее. Этот хитрец соображал шустрее многих. Теперь мне кажется, что, хотя он и позаботился о своей своенравной сестре, но понимал ли её, или вообще любил ли? Думаю, Турид любил лишь один мужчина в её жизни. К тому же, у Снорри Годи имелись причины ненавидеть отца Турид. Они были братом и сестрой только по матери.