«Кто бы ни были изобретатели, мы находим, что каждый век прибавил что-нибудь к кораблям и ко всем его принадлежностям. И в мое время конструкция английских судов значительно улучшена. Еще не прошло много времени с тех пор, как изобретена постановка стеньги (поразительно легкая на больших кораблях как в море, так и в гавани); введена кетенс-помпа, берущая воды вдвое более, чем обыкновенная. Мы недавно прибавили лиселя. С течением времени мы придумали лиселя, брамсель, топсели… Поднятие якорей шпилем есть также новая вещь. Мы много обдумывали кораблей, но он не имеет кораблей для организации постоянной обороны, как имеет его величество в Англии, и, сказать правду, у него нет обеспеченного места для содержания кораблей; но для всех своих военно-морских операций он принужден заимствоваться от тех наций, которые заходят в его порты для торговли.

Венецианцы, в то время как они заботились о своих флотах и пользовались ими в своих восточных завоеваниях, доставляли величие и могущество своим правителям в морских портах Хорватии, Далмации, Албании и Эпира; они были господами Пелопоннеса и прилежащих островов: Кипра, Кандии и многих других мест. Но после того как они искали средств усилиться в самой Италии, допуская иностранцев на должности командиров своих армий, турки мало-помалу начали выживать их из их счастливых стран и теперь ограничили их (за исключением Кандии) владениями нескольких малых греческих островов, которые они присоединили с большими издержками и затруднениями.

Первый почет приобрели они в военном походе на Истрию морем, и будь они верны своей супруге, т.е. равнине вод, с которой они некогда породнились, турки никогда бы над ними не имели перевеса и не были бы способны к осаде какого бы то ни было из их владений, куда они должны были перевозить свои армии на галерах.

Генуэзцы были также чрезвычайно могущественны и владели многими пунктами на Востоке и часто состязались за превосходство с венецианцами, поочередно одерживая верх в продолжительных морских войнах. Поистине, генуэзцы были наиболее знаменитыми коммерсантами во всей Европе, как на море, так и на суше, в течение многих лет.

Французы в делах против Англии усиливали свои войска отрядами генуэзских стрелков из луков; так, например, в сражении при Кресси у французов было двенадцать тысяч таких стрелков; в море они также часто усиливали свои флоты большими генуэзскими судами, называемыми карраками. Но после того как Магомет II взял Константинополь, они потеряли Каффу и весь Таврический Херсонес со всей торговлей Эвксинского моря. И хотя они посылали много запасов через Геллеспонт, но уже, претерпевая часто поражение от турецких пушек, они начали ослаблять свои подкрепления и скоро после этого были вытеснены из этих вод. Венецианцы, однако, и до сего дня хорошо удерживают свое богатство морскими силами, хотя теперь они слабее, чем были прежде; и со стороны христианских королей, их соседей, было слишком опрометчиво, что они составили лигу против венецианцев, в то время как не могли не видеть, что последние представляли и представляют теперь самый сильный оплот Европы в борьбе против турок. Генуэзцы же, имеющие теперь только несколько галер, совершенно как будто выродились и сделались торгашами денег и булочниками испанского короля.

Все государства и королевства мира изменили свой строй и политику. Самая империя, которая давала свет всем княжествам, подобно Фаросу, или служила маяком всем морякам, теперь погрузилась до уровня моря… Так что теперь она сделалась самым расстроенным государством в мире, будучи империей лишь по титулу, но без территории, – свободных и ганзейских городов, которыми принцы не более желают управлять, чем они им повиноваться. Будучи значительно менее в численности теперь, чем ранее, и слабее по силе и достоинству, они, если не очень способны ожидать других, то, как весьма разрозненные, имеют достаточно дела для самообороны…

Кастильцы тем временем возвеличиваются и ошибочно мнят себя самыми великими; браками, завоеваниями, покупкой и происками они поглотили все королевства в пределах Испании, с Неаполем, Сицилией, Миланом и Нидерландами, и много мест, принадлежащих империи и ее князьям, кроме Индии – восточной и западной, островов Западного океана и многих других мест в Берберии, Гвинее, Конго и в других странах.

Франция также расширилась наполовину и присоединила Нормандию, Бретань и Аквитанию, со всем, что Англия имела на том берегу моря, вместе с Лангедоком, Фуа, Арманьяком, Берном и Дофине.

Что касается до королевства Великобритании, то оно сделало сильные приобретения для его величества. Задняя дверь – через которую так часто к нам входили и заставали нас врасплох, – теперь заперта; и впредь мы не будем нуждаться в двуликом Янусе, чтобы смотреть на север и на юг одновременно.

Но ни одно богатство не возросло так быстро, как богатство Соединенных Провинций, особенно в их морских силах, и это сделано путем совершенно противоположным, чем во Франции и в Испании; в последней – вторжением, в первой – притеснением. Я сам припоминаю, когда один корабль ее величества заставил убрать паруса и стать на якорь сорок голландских судов; тогда они не спорили de Mari Libero, но с готовностью признали Англию, как Domini Maris Britannici. Что мы менее могущественны теперь, чем были тогда, это я едва ли могу думать, потому что хотя в настоящее время мы не имеем ста тридцати пяти кораблей, в 500 тонн каждый, принадлежащих подданным, какие, как говорят, мы имели в двадцать четвертый год королевы Елизаветы. В то время, по общему мнению, насчитывалось в Англии около 1172 000 человек, способных носить оружие, – тем не менее, наши торговые суда теперь носят значительно более строевой характер и лучше снабжены, чем тогда, и королевский флот вдвое сильнее, чем в то время…

Наша морская боевая сила теперь не менее той, какую мы имели ранее, если принять во внимание тип и снабжение наших кораблей, потому что в настоящее время у нас имеется 400 коммерческих парусных судов, которые, если бы их приспособить для военных целей, испанцы назвали бы галионами; к этому мы можем прибавить двести парусных гульков («crumstersor noys») из Ньюкасла, из которых каждый может носить шесть 9 1/2 фунтовых орудий, или четыре 5 1/2 фунтовых, не требуя для этого никакой переделки, кроме пристройки легкого спардека в носу и корме, что весьма не трудно. Двести из этих 400 судов, по причине их чрезвычайной поворотливости, способности к лавировке и по малому углублению их, – весьма ценны для службы близ берегов и во всех бухтах и реках. Я скажу, что одни только эти суда при хорошем экипаже и при хорошей команде наделали бы много хлопот самому сильному правителю в Европе при встрече в морях с его флотом. В самом деле, они лавируют так легко и так поворотливы, что если их разбить на маленькие эскадры, так, чтобы три из них сразу могли стрелять залпами по большому судну или вообще занимали бы какое-либо определенное и выгодное для обстрела положение относительно неприятельского флота, то непрерывным огнем из своих 9 1/2-фунтовых орудий они могли бы перебить массу команды неприятеля или даже совершенно расстроить его флот кораблей с прямыми парусами[6].

Мне кажется, что если образовать авангард из таких гульков, которые легко превзойдут в лавировке всякий другой тип судов, с баталией из четырехсот других боевых судов, и арьергард из тридцати кораблей, для поддержки и ободрения остальных, то я не знаю, какая сила может быть собрана во всей Европе для поражения их. И если мне будут возражать, что Штаты могут снарядить гораздо большее число судов, то я отвечу, что сорок кораблей вместе с 600 вышепоименованных судов составляют несравненно большую силу, чем все, что Голландия и Зеландия могут снарядить для войны. И надо сказать также, что большее число внесло бы такое же смущение, какое имело место в сухопутной армии Ксеркса, состоявшей из 1700 000 солдат, так как, в самом деле, существует известная количественная норма для боевых сил как на суше, так и на море, переход за которую вносит только беспорядок и смущение в сражение.

Но отчего возникло это тревожное сравнение наших сил с силами соседей? Не оттого, что последние воспитывают больше моряков, чем мы, и не от увеличения их торговли во всех частях мира. Не оттого, что французы залезают во все уголки Америки и Африки, а испанцы и португальцы занимают торговлей большее число кораблей (исключая рыботорговли), чем делают это Нидерланды; но тревога происходит от неоспоримой алчности таких господ, которые получили патенты и привилегии и открыли путь к транспортировке нашей английской артиллерии».