— Меня зовут Настасья Рябова, — проговорила девушка. — Мой биогенетический паспорт при мне. — И она жестом фокусника извлекла его из кармана шубки. — А этот человек — мой отец, Филипп Рябов. — Она свободной рукой указала на Фила. — И в смысле отцовства он не самозванец. Иное дело — его президентство в корпорации «Перерождение». У него нет никакого права этой корпорацией руководить. А саботировать внедрение реградации он хочет по сугубо личным причинам. Опасается, что поведение реградантов его скомпрометирует. Что все сложат два и два и поймут: сам он нелегально применил эту технологию еще полгода назал.

Полковник Хрусталев нехорошо ухмыльнулся при этих словах Настасьи. Ирма фон Берг нахмурилась — почти что с выражением отвращения на красивом личике. А вот Алексей Берестов глянул на Фила уже даже не с сочувствием — с состраданием.

— Он скажет вам, — продолжала между тем говорить его красавица-дочь, которую слышала и видела сейчас вся Евразийская конфедерация, — что реграданты склонны проявлять неконтролируемую агрессию. Возможно, даже покажет вам видеозаписи, на которых возвращенные переходят черту — убивают людей. Но задайте моему отцу вопрос: принял ли в расчет возможность подобных эксцессов, когда возвращал мою мать?

И это был уж чересчур! Таких вещей его Настасья не должна была говорить. Ни при каком раскладе.

— Неконтролируемая агрессия тут ни при чем, — вполголоса выговорил Фил.

Однако на нем тоже был микрофон. И его голос, усиленный телевизионными динамиками, разнесся по всей крыше штаб-квартиры ЕНК. Да что там! Ясно было: гигантские тарелки спутниковых антенн разнесли голос Филиппа Рябова по всей Евразийской конфедерации.

— Ах, ну да, — кивнула Настасья; она будто этих слов и ожидала. — Сейчас мой отец скажет вам, что этот несчастный, — она указала подбородком на реграданта с плакатом, — взорвет бомбу по распоряжению моей матери, если его не остановить.

У Фила сдавило сердце. И не столько даже из-за обвинений, выдвигаемых его дочерью, сколько из-за того, что она почти всё время говорила о нем в третьем лице. Как будто он и не стоял в паре десятков шагов от неё. А Настасья продолжала:

— Вот только эта бомба — такое же вранье, как и та, которую будто бы заложили в санатории «Перерождения».

И Фил понял: полковник Хрусталев поделился с его дочерью всей информацией, какой владел.

— А вот в этом, — выговорил Филипп Рябов в полный голос, — ты ошибаешься, дочка. У твоей матери и вправду имеется бомба. Только совсем не такая, как все думают. Полагаю, даже его, — он перевел взгляд на господина Ф., — ожидает сюрприз.

5

Максим Берестов ждал — понятия не имел, какой будет реакция на его заявление. Тот соратник герра Асса, который давеча пугал Макса ампутацией ступни, глядел на него теперь так, словно обдумывал идею: а не оттяпать ли ему ногу прямо сейчас? Чтобы он уж точно не сбежал. Да и остальные — кто прибежал в застекленный бокс — никаких признаков дружелюбия не выказывали.

— Ладно, — кивнул, наконец, тот, кто угрожал оставить Макса без ноги. — Сделаем вот что. — Он сунул руку в карман джинсов и вытащил маленькое приспособление, похожее на ключ-брелок для электрокара. — Сейчас я перепрограммирую устройство на вашей лодыжке, доктор. Когда мы выйдем отсюда, ваша нога не отвалится. Но одно ваше неверное движение — и я приведу в действие лазерную пилу. Немедленно. И с большим удовольствием.

И в этот момент снаружи раздался гудок электрокара. Громкий, но не оглушительный. И содержащий даже оттенки мелодичности. Так звучал клаксон только одной машины, известной Максиму Берестову: «Руссо-Балта», собранного на конвейере возрожденного АЗЛК.

1

Сашка Герасимов не одобрял план своей спасительницы с самого начала. И решил участвовать в его исполнении вовсе не из солидарности реградантов, о которой давеча сам же и говорил. Согласился он пойти на поводу у Марьи Петровны Рябовой по одной-единственной причине: из благодарности. Причём — даже не за спасение собственной жизни. Хотя он знал наверняка: не приди она тогда к нему на помощь со своим кастетом, и та четверка мордоворотов забила бы его насмерть прямо на заснеженном тротуаре. Но — нет: по-настоящему он был благодарен Марье Петровне за другое. Благодарен до слезного комка в горле. Он, быть может, разрыдался бы даже по-настоящему, когда услышал то, что она сказала ему. Однако понимал, как смешно и постыдно он будет выглядеть со стороны: здоровенный мужик, утирающий слёзы, словно дитя.

Это жгучее, захлестнувшее его чувство благодарности Александр Герасимов испытал, когда Марья Петровна сказала ему:

— Твой старый знакомец, Петр Иванович Зуев, тоже сейчас там, куда мы едем: в штаб-квартире Единого новостного канала. Совершил восхождение на самую верхотуру. И, полагаю, этим восхождением всего его похождения завершатся. Да и будет уже с него! Я устроила так, что он со вчерашнего дня и безликим успел побыть, и реградантом. Но вот покойным директором зоопарка — ещё не успел. Однако ждать ему осталось недолго. Ты ведь хочешь увидеть, как всё произойдёт?

Сашка и сам не знал, хочет он этого или нет. Но вот за то, что Наташкин отец прошел трансмутацию без наркоза, он готов был исполнить для Марьи Петровны всё. Даже за одно это! А если она сдержит слово и устроит бывшему директору зоопарка настоящую, всамделишную казнь — тогда никаким участием в сумасбродных планах этой женщины Сашка не расплатился бы с ней сполна. Так имел ли он право теперь кочевряжиться и отказывать ей в помощи?

«Руссо-Балт» остановился возле самых дверей ангара — почти вплотную к ним. Женщина-водитель, назвавшаяся Ольгой Андреевной, вдавила кнопку гудка. А Сашка Герасимов распахнул дверцу электрокара, выскочил наружу и высоко вскинулруки, демонстрируя широкие пустыеладони.

И тут же смутные тени, которые они наблюдали несколько минут назад, начали одна за другой обретать материальность. Пространство перед ангаром, помимо фонаря над входом, освещали только фары «Руссо-Балта», однако у элитного электрокара ближний свет был — как дальний. И света этого вполне доставало, чтобы Сашка Герасимов разглядел: его окружил десяток мужчин в зимней камуфляжной форме белого цвета. Все они направляли на Сашку одинаковые пистолеты, марка которых была ему не известна. Метель наконец-то утихла, и только отдельные снежинки ещё мельтешили в воздухе — вспыхивали в свете фар крохотными заполошными искрами.

— Стоять на месте! — отдал приказ один из белых людей.

— Не стреляйте! — Сашка попытался придать своему грубому голосу взрослого мужчины жалкую и подобострастную интонацию — неплохая тренировка перед тем делом, которое предстояло ему вскоре с подачи Марьи Петровны Рябовой. — Я не вооружен! Не представляю угрозы. Не цельтесь в меня, если можно!

2

Ольга Булгакова была ошарашена до такой степени, что на несколько мгновений даже перестала вдавливать кнопку клаксона. И уставилась на то, что происходило снаружи. Марию Рябову она видеть уже не могла: та успела сделать то, что задумала. Зато Ольга Андреевна отлично разглядела, как вооруженные люди в белом, которые только что направляли пистолеты на Александра Герасимова, начали один за другим своё оружие опускать. Причём — почти синхронно, как по мановению невидимого дирижера.

Александр Герасимов стоял так, что Ольга могла видеть его лицо в зеркале. И на лице этом она разглядела такое же удивление, какое, вероятно, отображалось сейчас и на её собственном лице. Александр уж точно не ожидал, что его просьбу не целиться в него эти люди исполнят незамедлительно. Ольга встряхнула головой — как если бы хотела отогнать наваждение. А потом снова вдавила кнопку гудка.

И тут же один из людей в белом распахнул переднюю дверцу «Руссо-Балта».