Со своего места на крыше девушка видела: по широкой улице, что вела к штаб-квартире Единого новостного канала, движется целый поток машин. И, судя по тому, что огни фар она видела исключительно жёлтые — не красные, — все эти электрокара ехали в одну сторону: к башне небоскрёба со спутниковыми антеннами.

Отсюда, с этой высоты, Настасья также сумела разглядеть здание гостиницы «Ленинградская», где сейчас Гастон наверняка места себе не находил от одиночества и беспокойства. И еще — Настасья увидела очертания Большой Никитской улицы, где они с Максом так недолго прожили в квартире его отца. Который так хотел, чтобы у них всё сложилось!

И Алексей Федорович Берестов, будто уловил, что Настасья подумала о нем: шагнул к ней откуда-то из-за спин серьезных людей в штатском, что обступили её сейчас со всех сторон. Девушка ожидала, что отец Макса будет выглядеть расстроенным, разозленным, возможно — станет глядеть на неё с осуждением. Однако Алексей Федорович смотрел на Настасью так, словно она по-прежнему была невестой его сына. Взгляд Берестова-старшего выражал нечто вроде скрытого одобрения, но ещё больше в нем содержалось хмурой сосредоточенности.

— Прости, Настасьюшка, — сказал он, — что я не подошёл к тебе раньше. И что я всё это допустил. Но, видно, такова уж моя планида — не выходит у меня защитить тех, кто мне дорог. И этот субъект, — он кивнул на человека с плакатом, так и стоявшего на парапете крыши, — явно меня имеет в виду. Ну, то есть — меня имел в виду тот, кто его этим плакатом снабдил. Во всем виноват отец.

Настасья решила: Алексей Фёдорович ничего не знает о том, что произошло вчера.

— Я бросила Макса, — сказала она. — Причем бросила по телефону, можете себе такое представить? — Она издала смешок, хотя больше всего ей в тот момент хотелось разрыдаться.

— Я всё знаю, — кивнул Алексей Фёдорович с таким спокойным выражением на лице, словно речь шла о какой-то малозначительной глупости. — Твой отец признался мне: это он убедил тебя поступить так.

— Мой отец тут не при чем! — Настасья прямо-таки взвилась; она даже сама не ожидала от себя такой бурной реакции. — Это я пошла у него на поводу! Я! И не надо и это сваливать на него! Вы ещё скажите, что надпись на том плакате — и о моём отце тоже!

— Я так не думаю. — На сей раз Алексей Фёдорович отрицательно покачал головой. — Если он во всем этом бардаке и виноват, то всего лишь косвенно. А ты, Настасьюшка, и подавно не должна ни в чем себя винить!

— Да с чего вы взяли, что я себя виню? — возмутились Настасья.

Однако Алексей Берестов будто и не слышал её слов.

— Максимка, — проговорил он, — очень тебя любит. Сильнее любит, чем хочет самому себе признаться. Но он слишком поглощен в последнее время… другими делами. Это его стремление реабилитироваться в собственных глазах — оно его прямо-таки ослепило его. Он должен был понять, что твой отец попробует манипулировать им через тебя. И что ты попадешь под удар независимо от того, станешь ты слушать своего отца или нет. Погоди, не перебивай! Но Максимка предпочел думать, что он этого не понимает. Наверное, иначе ему было бы слишком страшно стоять на своём — добиваться внедрения реградации любой ценой.

— Макс уж точно ни в чем не виноват, — произнесла Настасья тусклым голосом, а потом — больше для того, чтобы сменить тему разговора, спросила: — И, кстати, а вы не видели Ирму фон Берг? Она запропала куда-то…

Настасья хотела сказать: сразу после моего заявления, но Алексей Фёдорович и так её понял.

— Я заметил, как она уходила с крыши вместе с тем полицейским полковником — Хрусталевым, — сказал он. — Это было с четверть часа назад.

— С кем, с кем? — изумилась Настасья. — С Хрусталевым? Но как же его отсюда выпустили? Ведь он…

Договорить она не успела. Будто из воздуха перед ними возник господин Ф. — который, как и Макс, выглядел несообразно молодым.

— Мне только что сообщили, — сказал он. — Они все едут сюда.

2

Красный «Руссо-Балт» летел по ночной Москве, явно превышая все скоростные лимиты. Хорошо ещё, что улицы в этот предрассветный час были почти что пустынны. И Макс не мог взять в толк, для чего им нужно так гнать сейчас? Их явно никто не преследовал. А подчиненные герра Асса теперь при всем желании не смогли бы выполнить указания своего босса.

Впрочем, Макса беспокоила отнюдь не перспектива того, что дорожная полиция остановит их за превышение скорости. На такие вещи в Москве давно перестали обращать внимание — слишком уж невысокой стала теперь интенсивность движения в Первопрестольном граде. Нет, стыдясь самого себя, Макс должен был признать, что он слишком опасается скорой встречи с Настасьей. И рад был бы оттянуть эту встречу хотя бы ненадолго.

При этом он, Максим Берестов, почти не удивился, когда увидел на переднем сиденье «Руссо-Балта» своего знакомца Александра Герасимова, который то и дело оглядывался, чтобы бросил на Макса преисполненный презрения взгляд. Тот поначалу хотел заговорить с Сашкой: извиниться за своё вранье. Но потом решил: этому молодому человеку его извинения даром не нужны. А потому вместо этого Макс предпочел по-быстрому разобраться со своим ножным браслетом. Марья Петровна Рябова явно заметила, как он снял и куда положил это свое украшение, но ничего по этому поводу не сказала.

Она вообще почти ничего не говорила с того момента, как «Руссо-Балт» отъехал от окруженного ангара. И даже не удосужилась представить друг другу тех, кто катил сейчас по Москве в красном электрокаре.

Максим Берестов, пожалуй, не испытал бы удивления, если бы в машине с ними оказалась еще и фокусница Наташа Зуева. Однако женщину, что вела сейчас электрокар по ночным московским улицам, он, Максим Берестов, никогда прежде не видел. Хотя черты лица незнакомки упорно казались ему знакомыми. И вот это, пожалуй, удивляло его по-настоящему.

Марья Петровна наконец-то заметила, как пристально Макс разглядывать отраженное в зеркале лицо этой женщины. И решила всё-таки этикетом не пренебрегать.

— Разрешите представить вас друг другу, — проговорила она. — Ольга Андреевна, как вы, вероятно, уже поняли, наш новый пассажир — это Максим Алексеевич Берестов. А вам, доктор Берестов, я рада представить Ольгу Андреевну Булгакову, которая любезно согласилась довезти всех нас до пункта назначения. В обычное время — когда Ольга Андреевна не участвует в подобных приключениях, — она заведует литчастью Художественного театра. Который, между прочим, носит имя одного из её родственников.

«Так вот оно что! — подумал Макс. — Вот почему это лицо мне показалось смутно знакомым! Фамильное сходство даже через столько поколений заметно».

А вслух сказал:

— Да, колода и вправду тасуется причудливо…

Даже в зеркале было видно, как лицо Ольги Булгаковой озарило приятное удивление.

— Так вы тоже поклонник творчества Михаила Афанасьевича — как и ваша матушка? — спросила она.

— А откуда вы знаете, каковы были литературные пристрастия моей матушки? — изумился Макс.

И по выражению лица Ольги Булгаковой он тотчас понял, что этот вопрос отчего-то смутил молодую женщину.

— Видите ли, — выговорила она, наконец, — несколько часов назад ко мне в театр приехал ваш отец. Собственно, из-за этого я и оказалась в итоге за рулём этой машины. Она ведь принадлежит Настасье, вашей невесте, не так ли?

— Да, машина принадлежит Настасье, дочери Марьи Петровны. — Он вдруг страшно разозлился и ощутил адскую, непереносимую усталость.

3

Когда господин Ф. назвал имена всех четверых, что ехали сейчас к башне ЕНК на Настасьином «Руссо-Балте», у Алексея Фёдоровича Берестова вырвался отчётливый вздох облегчения. А вот сама Настасья ощутила такой страх, какой испытывала всего лишь пару раз в жизни — в прошлом году. Один раз — когда она и её тогдашний жених Ивар Озолс едва не попали в лапы к колберам. И ещё — чуть позже, когда ныне покойный Мартин Розен, лидер пресловутых «Добрых пастырей», пытался изнасиловать её на площадке для выгула собак за мотелем «Сириус».