– Здравствуй, – сказал подошедший. Внешность и одежда обличали в нем грека. – Кто тебе нужен?

– Я ищу дом Метакса. Константина Метакса.

– Это здесь. Заходи, гостем будешь, – сказал грек, отворяя калитку.

Сандро вошел во двор и остановился.

– Прошу тебя в дом, – настойчиво повторил хозяин. Сандро поблагодарил .

В комнате никого не было. Но только что здесь находились люди. На столе стояла еда и стаканы с вином. На большом, обитом железом сундуке, лежала бурка. Подушка еще сохраняла вмятину от головы. Из-под сундука высовывалось голенище сапога, со скамейки раскачиваясь, свешивался пояс. Стоя у дверей и рассматривая комнату, Сандро понял, что его появление вспугнуло обитателей дома. И не только хозяев, но и гостей. Вот хотя бы того, который спал на сундуке на своей бурке. Можно было догадаться, что этот гость не грек, как хозяин дома, потому что греки не носили бурок. Взглянув на открытую дверь в другую комнату, Сандро мысленно представил себе, как за стеной стоят эти гости и напряженно прислушиваются. В сенях загремел засов, хозяин закрывал входную дверь. И сейчас же Сандро услышал его голос:

– Проходи, садись, пожалуйста!

Сандро сел у стола. Продолжая улыбаться, напротив сел хозяин. Теперь Сандро не сомневался, что это Метакса.

– Ты Метакса? – спросил он.

– Да.

– Константин?

– Константин! – подтвердил он. – А ты кто?

– Мне нужен Хута, – не отвечая на вопрос, сказал Санро.

Метакса перестал улыбаться и с плохо деланным удивлением спросил:

– Какой Хута?

– Я пришел к Хута, – упрямо повторил Сандро, – от Арама Минасяна. – Увидев, что Метакса делает вид, что не понимает его, он добавил: – Если ты не знаешь Хута и Минасяна, прости меня, я пойду. – И встал.

– Подожди, – заторопился хозяин; – я сейчас. Он выскочил из комнаты. Сандро снова сел и услышал, как за стеной зашептались.

«Здесь! Ну, теперь держись, Сандро», – подумал он. Наконец шепот затих, в дверях показался хозяин.

– Ты прости, пожалуйста. Сейчас придет тот, кто тебе нужен. – Сказал он и извиняющимся тоном добавил: – Сам знаешь, какое время! Кушать будешь? – Не ожидая ответа, он налил вина, подвинул хлеб и мясо. Сандро поблагодарил и уже собирался выпить, но в дверях показался рослый горец. Сандро взглянул и поставил стакан на стол.

В прошлом году, когда Сандро включили в состав оперативных группы и знакомили с делом «шакалов», Дробышев показал ему фотокарточку Эмухвари.

Интересная была история, как удалось снять этого матерого диверсанта. Осенью 1930 года на одну из многочисленных свадеб в Очемчирском районе явился гость. Никто не спрашивал, кто он и откуда. Приглашенный из Очемчир фотограф в надежде на заработок без конца щелкал затвором, снимая молодых, родителей и многочисленных гостей. Вернувшись в город, он отпечатал наиболее удавшиеся снимки и стал ожидать заказчиков. Но вместо них однажды в его фотоателье с громким названием «Ренессанс» явился сотрудник ГПУ и забрал все фотографии и негативы. После допроса фотографу вернули фотокарточки и негативы. Все, кроме одной, о чем перепуганный хозяин ателье так и не догадался.

Внимательно разглядывая фотографию, Сандро хорошо запомнил черты этого красивого, продолговатого лица. Все в нем было крупным и запоминающимся – и нос с хищным вырезом ноздрей, и большой рот, и темные глаза, и огромные, как крылья летучей мыши, уши. Исключением были маленькие, коротко подбритые усики, открывавшие большие пухлые губы.

Прошел год, и вот теперь перед Сандро стоял этот человек, пировавший когда-то на свадьбе.

Интерес к Хута был так велик, что заставил Сандро на минуту забыть об опасности. Эмухвари в чустах на босу ногу, в серых брюках и синей шелковой рубашке с растегнутым воротом, с руками, заложенными назад (конечно, с оружием), стоял в дверях и пытливо смотрел на нежданного пришельца.

Когда Чиверадзе окончил свой доклад, Березовский поднялся, прошелся по комнате и остановился у кровати больного.

– Ты не находишь, Иван Алексадрович, что в вашей работе много кустарщины?

– Чего? – Чиверадзе даже приподнялся с подушки.

– Кустарщины, – повторил Березовский. – Смотри! На захват Минасяна ты посылаешь одного сотрудника.

– В окружении принимало участие семь человек, – перебил Чиверадзе. Василий Николаевич улыбнулся.

– Ты понял, что сделал ошибку, и подключил шестерых. – И, увидев протестующий жест своего собеседника, продолжал:

– Ну, что сделано, то сделано. Возможно, в данном случае у тебя не было другого выхода. Заметь, я говорю – возможно. Теперь дальше. В Афон поехали четыре человека.

– А Строгов, а Чиковани, а шофер?

– Ну, если ты будешь считать шофера, я вынужден буду скинуть Дробышева. Одной рукой в такой операции много не сделаешь.

– Он знает обстановку лучше других! – с горячностью сказал Чиверадзе.

– Не сомневаюсь! Но в момент ареста помощь его будет не велика. И потом, его состояние.

Зазвонил телефон. Березовский снял трубку.

– Это тебя, – сказал он, пододвигая аппарат к кровати. Чиверадзе долго слушал, потом спросил – Взяли? – Через некоторое время он повторил снова: – Взяли? – Березовский понял, что звонят из Афона.

– Что, что?! – голос у Чиверадзе сорвался. – Как ушел? – Его лицо покрылось пятнами.

Через минуту он положил трубку и рассказал Березовскому, что произошло в Афоне.

– Кто это был? – спросил Василий Николаевич.

Чиверздае пожал плечами.

– Приедут – узнаем!

– Видишь, кто-то ушел. Кто же? Где сегодня ночевал Назим?

– Нет, это не он. Он в Сухуме, но в курсе всех событий. Об аресте Жирухина ему в этот же день сообщил Шелия.

– А этот узнал от кого?

– Вечером к нему приезжал из Михайловки заведующий сельмагом. Как только он ушел, Шелия позвонил по телефону, вышел из дома и на набережной встретился с Назимом. Разговаривали минуты две-три и разошлись. Назим пошел домой и больше не выходил.

– А Шелия?

– С ним сложней, – Чиверадзе усмехнулся. – Покрутившись по улицам, он у Союзтранса взял с ходу машину и поехал в Гудауты.

– Машину установили?

– Да. По дороге он заезжал в Афон.

– К монаху?

– В том-то и дело, что нет. Зашел в ресторан, побыл у заведующего минут десять и поехал дальше.

– К Гумбе?

– Да. С машины слез у дома отдыха кожевников, рассчитался с шофером, дал ему двадцать пять рублей. Как только шофер уехал, начал опять крутить по улицам. Ходил, ходил и привел-таки к дому.

– Ну?

– Гумбы не было, но, видимо, оттуда позвонили на работу и он скоро пришел.

– Долго Шелия там был?

– Часа полтора. Потом к дому подошла машина райотдела, и Шелия уехал на ней в Сухум.

Березовский засмеялся.

– Вот это здорово! Машина милиции перевозит диверсанта и шпиона. И учти, не в качестве арестованного, а по личным делам. Забавно! Приехав в Сухум, он, наверно, еще шоферу-милиционеру дал на чай.

Чиверадзе обидчиво поджал губы и промолчал.

– И Назим, и Шелия, и Шегелия исключаются, – нахмурился Березовский и вопросительно посмотрел на своего собеседника. – А Майсурадзе?

– Тоже! Все они в городе. Я с них глаз не спускаю, – пробормотал Иван Александрович. Настроение у него было отвратительное. Одно к одному. Заболел, да еще в такую минуту. «Столько лет работали, готовили – и на тебе! – думал он. – Мало людей, но разве нехватка их может служить оправданием? Вот и результат: Минасян застрелился. Взять Жирухина поторопились. Надо было позволить ему еще „погулять“, – сколько интересного он бы дал в эти тревожные для них дни. Да побоялись, как бы чего не вышло. Еще хорошо, что успели предотвратить диверсию», – оправдывал себя Чиверадзе.

– Не будем гадать, подождем настоятеля. Но вот с Бешкардашской ударной группой из двух человек надо что-то делать. И сейчас же! – после долгого молчания продолжал Березовский. – Ты хотел послать туда еще людей?