— Волка учуяли, — предположил Сидор Павлович. — Частенько, разбойник, наведывается… Медведи залегли, а волки бродят, мясо чуют. Вот Рыцарь и повел свою четвероногую братию.

Оба командира поспешили к штабу, где стоял «газик». И внезапно остановились: ночную тишину распорол грохот самолета. Затарахтело и засвистело над тайгой, загремело в горах, будто гром ударил. Постепенно грохот начал затихать, и уже совсем издалека, со стороны моря, доносился только тяжелый металлический гул.

Самолет-перехватчик набирал высоту.

— Встречайте колонну, а я узнаю, что там такое, — сказал Поддубный Сидору Павловичу и вошел в штаб.

С КП доложили: вблизи государственной границы «Краб» засек чужой самолет. На рубеж перехвата пошел 777-й — капитан Телюков.

Несколько минут спустя КП дивизии поднял в воздух капитана Махарадзе.

Поддубный сел в дежурную машину, помчался на аэродром. Там уже сидела вторая пара истребителей в готовности номер один.

И вдруг — отбой. Телюков и Махарадзе получили распоряжение возвращаться на аэродром. Чужой самолет, пройдя вблизи границы, повернул назад. Обычное явление. Одно лишь было необычным: в горах снова подавал сигналы неведомый радиопередатчик. По данным последнего пеленгования, он находился на расстоянии шестидесяти километров от аэродрома. На таком расстоянии радист-шпион мог и не слышать взлетающего перехватчика и, таким образом, не предупредил, очевидно, экипаж чужого самолета.

Было во всем этом что-то загадочное. Тем более что в районе, где действовал радиопередатчик, на карте не значилось ни одного населенного пункта.

Тем временем в городок прибыла колонна.

Расторопный и ловкий Челматкин «организовал» шоферов и с их помощью тащил Лилино пианино на второй этаж. Всю дорогу от Кизыл-Калы до Холодного Перевала он наблюдал за вещами командира полка, сам ведал их погрузкой и разгрузкой. Эта работа нисколько не утруждала солдата. Он считал себя своим человеком в семье командира полка, а на Лилю смотрел как на старшую сестру. Он мог когда угодно зайти в квартиру командира и чувствовал себя там как дома. И Поддубный знал: Челматкин — честнейший человек; не полезет туда, куда не следует, не возьмет того, чего нельзя брать.

Одно лишь не нравилось Поддубному в Челматкине — это его стремление угодить начальнику. Боясь, что ему привьются дурные навыки, командир полка часто заводил с ним разговор о человеческом достоинстве, о взаимоотношениях в армии между начальником и подчиненным. И если он и возложил на шофера заботы о своих вещах, то лишь потому, что иного выхода не было. Командир авиационного полка — это прежде всего летчик. Даже зубную щетку не разрешается летчику брать с собой в кабину. Следовательно, если у командира нет жены, то кто-нибудь же должен присматривать за его хозяйством во время перебазирования! Тут уж ничего не поделаешь!

Убедившись в том, что Челматкин действует по-хозяйски и в указаниях не нуждается, Поддубный решил проведать семейных офицеров, посмотреть, как они устраиваются, и узнать, все ли довольны жильем. Посещение квартир офицеров он считал своим служебным долгом. Ведь летчик живет в семье, и от того, какие у него отношения с семьей, во многом зависит успех по службе. И не одну офицерскую семью сохранил он от распада своим вмешательством.

Прежде всего командир полка решил зайти к капитану Маркову — отцу четырех малолетних дочерей и мужу больной жены.

Капитан Марков занимал квартиру на втором этаже первого подъезда. В тот момент, когда Поддубный поднимался по лестнице, его неожиданно перехватила Вера Иосифовна.

— Обходите нас, командир? — в шутливом тоне, но с ноткой обиды в голосе спросила она. На лестнице было темно. Вера Иосифовна неожиданно обняла Поддубного за шею, прижалась к нему и осыпала горячими поцелуями.

— Ох, соскучилась! — трепетно вздохнула она.

— Вы что, Вера Иосифовна, не ошиблись часом? — пробормотал он.

— Чш-ш…

— А где Степан Михайлович?

— С Вовкой возится. Сын для него — это все. Да зайдите же к нам хоть на минутку! — Она крепко схватила его за руку и потащила к себе в квартиру.

«Вот сумасшедшая!» — Поддубному вся кровь бросилась к голову, так ему было неловко и неприятно.

Вера Иосифовна тем временем окликнула мужа:

— Погляди, Степа, кого я поймала на лестнице. Чурается нас, ни за что идти не хотел. Приглашаю на новоселье, а он упирается, как некое животное…

Дроздов, играя с сыном, ползал по полу, подбрасывая на спине Вовку и изображая из себя лошадь. Увидев командира, поднялся, извинился.

— Кто это там дразнит наших? — спросил он, имея в виду вылет двух перехватчиков.

— Известно кто. Тот, кого вы из рук выпустили.

— Было нарушение границы?

— Нет, до этого не дошло.

Поддубный, разговаривая с Дроздовым, старался не смотреть на Веру Иосифовну. А той хоть бы что! Юлой крутилась перед ним, пышная ее прическа так и мелькала… «Ой, Степан Михайлович, не зевай, а то наставит тебе женушка рога…» — подумал Поддубный.

— Вы, Иван Васильевич, как будто помолодели и посвежели здесь, — не унималась Вера Иосифовна, бросая на Поддубного кокетливые дразнящие взгляды. — Да, похорошели и помолодели. Видно, на пользу вам холостяцкое житье!

— Да и ты, мамочка, не того… — заметил Дроздов и повернулся к Поддубному. — Посмотрите только, что делают чудеса химии…

Только сейчас командир обратил внимание на то, что Вера Иосифовна уже не светловолосая блондинка, какой была раньше, а самая настоящая Кармен.

— О, да вы обновились! Прямо как чудотворная икона… А я и не заметил, — сказал он насмешливо, скрывая свое смущение, и провел ладонью по щеке — не осталось ли на ней следов помады…

— Прическа «фантазия»! — с артистическим жестом воскликнул Дроздов. — Последний крик моды. А ля Париж.

— Смейтесь, черти языкатые! — Вера Иосифовна схватила швабру и ринулась в атаку на мужчин. — Не для себя же мы, женщины, стараемся красоту наводить, а для вас, черти полосатые! А ну спасайтесь!

Вовка сперва не разобрал, в чем дело, а потом, сообразив, рассыпался звонким смехом.

— Чудотворная икона! Ха-ха! Чудотворная икона!

— А тебе чего, сорванец ты этакий! — напустилась на мальчика Вера Иосифовна. — Если бы вы знали, Иван Васильевич, до чего он вредный, этот мальчишка! Что он вытворял в дороге — трудно себе даже вообразить! Ох, намучилась я с ним, не приведи бог! — и Вера Иосифовна, жеманясь, закатила глаза и глубоко вздохнула.

Дроздовы были простые, веселые люди. С ними шути сколько угодно, никто не обидится. И Поддубный любил проводить свой досуг в этой семье. Но сегодня он никак не мог отделаться от неприятного ощущения, вызванного нелепыми поцелуями Веры Иосифовны и этим ее «ох, соскучилась!», сказанным столь недвусмысленным шепотом. Он очень неловко чувствовал себя перед Дроздовым, будто виноват был в чем-то, и поспешил ретироваться:

— Простите, добрые люди, но мне еще нужно кое к кому зайти.

— Убегаете? — съязвила Вера Иосифовна.

— Приходится, — многозначительно ответил командир, затворяя за собой дверь.

— Ну, раз вы уходите, — крикнула ему вдогонку Вера Иосифовна, — то можете и не возвращаться. Я обиделась. Понятно?

Поддубный ничего не ответил.

Капитан Марков все еще возился с багажом, проталкивая в дверь какой-то тяжелый, обшитый мешковиной ящик. Поддубный подсобил ему, затем помог внести швейную машину.

— Ну, как будто все, — капитан провел рукавом тужурки по взмокшему лбу. — Спасибо за помощь, товарищ подполковник.

Его маленькие дочери уже спали. Жена была в спальне. Но, услышав в передней голоса, выглянула из-за двери, прикрывая полами халата округлый живот.

— С приездом, Лина Трофимовна! — поздоровался Поддубный. — Как вы себя чувствуете? Как дочери?

— Ничего, спасибо, — ответила женщина. — Но объясните мне, за какие грехи привезли нас сюда? Мало мы наглотались в пустыне песка, что нас сюда на трескучий мороз…