…Летом минувшего года мы встретились в 18-й школе. На мой вопрос, что привело его сюда, В. Г. Миронов ответил:

— Проверяю готовность школы к началу занятий.

Василий Гаврилович — депутат областного Совета. К тому же, он член цеховой группы содействия партийно-государственному контролю. И дел у него общественных — непочатый край. Вот почему его можно встретить в школе и в горисполкоме, у директора завода и в книжном магазине, в инструментальном отделе и в парткоме завода. Всюду у него дела — важные, государственные, и брака, как и и слесарном деле, допускать нельзя.

Давно отгремели залпы сражений. Но время не в силах стереть из нашей памяти страницы воинской славы. Великий подвиг советского народа складывался из ратных подвигов миллионов людей. До сих пор какое-либо событие вдруг осветит неожиданным светом судьбу одного человека. Отбросит этот свет свои лучи в прошлое и вновь (в который раз!) заставит нас с благоговением думать о тех, кто в грозную годину с оружием в руках не щадил себя во имя нашего сегодняшнего счастья.

…Это было двадцать лет назад. Шел январь 1945 года. Наши части теснили врага с польской земли.

К вечеру в подразделении появился заместитель командира батальона капитан Решетников. Солдаты занимались своим делом. Кто еще раз протирал автомат или высвобождал в вещмешке место под боеприпасы, кто просто отдыхал перед боем.

— Что, письмо на родину написал? — поинтересовался заместитель комбата, заметив, как младший сержант Патраков свертывал треугольником лист бумаги.

— Так точно, товарищ капитан.

— Небось, невесте?

— Нет, матери… Жив-здоров, мол, не волнуйся. А Гитлеру скоро будет крышка.

Офицер уважал этого рослого красивого сержанта, отличавшегося большой храбростью.

— Насчет Гитлера ты верно сказал, — заметил капитан, — а вот повоевать нам с тобой еще придется.

На передовой, как всегда перед большим сражением, стояла зловещая тишина. Лишь изредка на флангах раздавался сухой треск одиночных винтовочных выстрелов.

— Друзья! — обратился к солдатам капитан Решетников. — Перед нами поставлена задача: завтра овладеть деревушкой, что впереди, и принять участие во взятии Кракова.

Командир разъяснил исключительную важность и сложность предстоящей операции.

— Будем бить врага, как повелевает воинский долг и присяга, — выразил общую мысль Иван Патраков.

— Товарищ капитан, — обратился боец, который был ближе других к заместителю командира батальона. — У нашего помкомвзвода завтра праздник.

— Какой?

— День рождения.

— Это здорово! Сколько же тебе стукнет, младший сержант?

— Двадцать, товарищ капитан.

— Да, круглая дата, — офицер задумался на минуту, но тут же добавил: — Ну, что ж… Вот возьмем Краков и тогда по всем правилам отметим…

— Есть товарищ капитан, перенести именины, — приложив руку к ушанке, шутя отрапортовал Патраков.

В ночь перед боем младший сержант Иван Патраков не сомкнул глаз. Тишина навевала дорогие сердцу воспоминания. В мыслях он был далеко-далеко. Там, за Уральской грядой, на берегу озера раскинулась маленькая деревушка Патраково, где он родился и рос. Ваня рано, с пятнадцати лет, познал труд. Сначала в колхозе пристроили его учетчиком к механизаторам в бригаду, а потом сам научился управлять трактором. Здесь в сороковом году вступил в комсомол.

На второй день войны отец ушел на фронт. Минул год. Помнит Иван тот вечер, когда возвращался домой после сева. Шел полем и вдруг больно кольнуло сердце, когда увидел бегущих навстречу мать и младшую сестренку Валю. «Что случилось?»

— Ой, Ваня, отца убили… — обливаясь слезами, сказала мать, протягивая какую-то серую бумажку: «Похоронная».

— Не плачь, мама, — утешал он ее, — я отомщу за него.

Добровольцем ушел Иван Патраков на фронт. Воевал на Ленинградском, где сложил голову отец. Служил в разведке. Достал первого «языка». Получил первую медаль «За отвагу». Потом первое ранение. После выздоровления — снова на передовую. В разведке под Выборгом тяжело ранило. Почти пять месяцев пролежал в госпитале. Поправился. И вот завтра снова в бой.

Ночь прошла спокойно. Но едва на востоке занялась утренняя заря, как сотни стволов обрушили свой огонь на врага. Земля ожила, застонала. В воздухе стоял сплошной гул, вверх взлетали комья мерзлой земли, исковерканное железо и бетон. Снег почернел от копоти и гари. Стало трудно дышать. С полчаса длилась артиллерийская подготовка.

Потом по цепи пронесся приказ командира:

— Приготовиться к атаке!

— За Родину, вперед! — раздался голос политрука.

— Впе-р-е-е-д!

Сотни людей в едином порыве с автоматами наперевес устремились к траншеям врага. Впереди — холмистая равнина без единого кустика, лишь темными пятнами на белом снегу то тут, то там зияли воронки от снарядов и мин. Противник яростно сопротивлялся. Бешеным огнем ощетинились уцелевшие огневые точки. Немецкая артиллерия вела беспорядочный огонь по наступающим цепям наших войск.

Бежавший рядом с Иваном Патраковым молодой пулеметчик упал на землю, тот, что напомнил вчера о дне рождения. Тяжело в живот ранило командира взвода.

— Вперед, братцы! — успел крикнуть капитан Решетников, находившийся в атакующей цепи, и тут же свалился замертво, сраженный осколками разорвавшейся поблизости мины.

«Эх, капитан, видно не суждено нам отметить мое двадцатилетие», — подумал Иван.

— Вперед!..

Уже недалеко немецкие траншеи. Иван Патраков швырнул в ту сторону противотанковую гранату и, сходу перескочив через одну из траншей, побежал дальше, Вот и вторая линия обороны. Дальше дзот. Патраков видел, что его амбразура дышала огнем. Немецкий пулемет сеял смерть. «Надо заставить его замолчать», — мелькнуло в сознании помкомвзвода. Он выдернул чеку и метнул гранату туда, в амбразуру дзота.

— Получай, гад!..

В этот момент Иван почувствовал, как полоснуло огнем. Он как-то сразу обмяк, и, не сделав больше ни шага, рухнул на землю. Перебиты ноги, правая рука. Пуля, прошив комсомольский билет, едва не задела сердце. В помутневшем от боли сознании билась леденящая душу мысль: пришел конец. Истекая кровью, Патраков потерял сознание. И не слышал Иван, как после взрыва брошенной им гранаты товарищи вновь поднялись в атаку, смяли сопротивление врага, заняли безвестную ему деревушку под Краковом. Сколько пролежал Патраков на снегу — никто не знает. Подобрали его поляки из той деревни, на которую наступал батальон. Думали захоронить вместе с убитыми солдатами, да оказалось, что в этом бездыханном, израненном теле чуть слышно билось сердце. Жизнь еле-еле теплилась. И тогда доставили Ивана крестьяне в один из армейских госпиталей.

Младший сержант Патраков считался безнадежным. Девять пулевых ран. Большая потеря крови. Неизбежна газовая гангрена. Одна за одной следуют тяжелейшие операции. Сначала отняли правую ногу, через три дня — левую, еще через неделю — ампутировали правую руку. Неделями не отходили врачи от Патракова и вернули, да что вернули! Вырвали его жизнь из цепких объятий смерти.

Долгое время Патраков был прикован к больничной койке. Солнце заглядывало в окна палаты почти каждый день. И Ивану порой казалось, что жизнь, по существу, не изменилась. Но стоило сделать малейшее усилие — попытаться перевернуться с боку на бок, как раны начинали нестерпимо ныть и в глазах исчезало все: и солнце, и палата, и товарищи, лежавшие рядом. Казалось, что обрывается сама жизнь… И так долгие мучительные месяцы, пока всем в госпитале не стало ясно, что безнадежный будет жить. Но как жить? Какую выбрать цель в жизни? Хорошо сказано — цель жизни. Чтобы научиться ходить на протезах, требуются долгие месяцы и даже годы… Годы!