Бизнесмен бесконечно винил сам себя во всём случившимся. Он кругом был виноват. Перед Калерией виноват ужасно. Сделал больно, разрушил их едва начавшееся счастье с этой удивительной девочкой, которая готова была за него отдать жизнь.

Он, приложив ладони к лицу, потёр переносицу. Было неизвестно, как жить дальше. Дальше без неё? Разве это возможно?

В Дижоне было солнечно. Он оказался небольшим, французским городком, уютную атмосферу которого, формировали уникальные фахверковые дома, готические соборы и улочки, будто не изменившиеся со средневековых времён. В отличии от многих небольших европейских городков, там кипела жизнь и встречалось довольно много кафе, магазинов и музеев. Старинные архитектурные сооружения представляли собой незабываемые страницы истории.

Город сохранил особое очарование, хвастаясь ухоженными особняками, имеющими изящные фронтоны, обвитые душистыми кистями цветов и обладающими яркими крышами, выполненными из керамической плитки. Что ни дом, то, казалось, — картинка.

Они гуляли с Петей, готовясь к расставанию перед лериным рейсом.

— Мам, — окликнул её сын, выдернув из паутины мыслей. Они сидели в кафе. — а вы с папой теперь не вместе? — положив в рот ложечку мороженого, в упор спросил мальчик.

«И как только ты это понял? Ведь никто ничего не говорил, скрывали, уводили подальше при разговорах… Почувствовал что-ли?» — пронеслось у Леры в голове.

— Так получилось, сынок. Но мы тебя оба очень сильно любим и это неизменно. Мы будем прилетать к тебе по очереди, общаться. Для тебя ничего не изменится, Петь. — откровенно ответила девушка, попытавшись убедить его в стабильности ситуации.

— Мне тебя жалко. — как-то просто, буднично, констатировал сын.

— Почему? — удивилась она, с нежностью взглянув на ребёнка.

— Ты с папой другая была, не такая, как сейчас. Тебе с ним было хорошо, а сейчас плохо. — Петр, с каждым словом, поражал своими проницательными выводами всё больше и больше.

— С чего ты взял?

— У тебя с ним даже глаза другие были. — вздохнул мальчик.

— А какие у меня с ним были глаза? — осторожно поинтересовалась Лаврова.

— Счастливые. — снова ответил он, в перерыве между очередной порцией клубничного мороженого.

Не в бровь, а в глаз. Счастливые. Вот, что значит художник, пусть даже и юный.

— Кушай, выдумщик мой! — улыбнулась Лера и, наклонившись к сыну, поцеловала его в макушку, понимая, что от того, чтобы сорваться в пропасть, её, пожалуй, удерживает лишь он один.

Спустя несколько дней, уже в Москве, Калерия приняла твёрдое решение, которое далось ей не легко, но уже никто и ничто не смог бы отговорить её от этого шага.

— Нет, нет и ещё раз нет! — кричал Леднёв, тряся в воздухе пальцем. — Ты с ума сошла?

— Не сошла. — спокойно держала оборону девушка, которая морально подготовилась к беседе с учителем. — Просто помогите мне, пожалуйста. Я же знаю, вы можете. В эту организацию не так просто попасть, особенно без опыта работы. А у вас есть знакомые.

— Лера, какие врачи без границ? Ты кардиохирург! Принять тебя к нам, да пожалуйста, с распростёртыми объятиями! Работай, оперируй, я помогу, подскажу, посоветую, научу! Но туда?! — продолжал бурно высказывать эмоции профессор.

— Да, туда. Мне надо, поймите! — стояла на своём Лаврова.

— Ты, девочка, думаешь, что я своими руками тебя в этот ад отправлю? — подойдя ближе и посмотрев в глаза ученицы, переспросил он.

— Если вы не отправите, отправят другие. Я упёртая, вы же знаете. Я добьюсь.

— Ты мне не угрожай! Ты вообще понимаешь, куда просишься? Это не женское дело! Там война, там адовая работа, тяжёлая, мужчинам иной раз не под силу!

— Я знаю. Меня это не пугает. Я точно уверена, что мне нужно туда. — заупрямилась Калерия.

— Я не понимаю. Почему ты так упорно ищешь смерти, девочка? — с грустью глядя на неё, спросил Леднёв.

— Наоборот, хочу спасать жизни. Там люди нуждаются в помощи.

— Нет, моя хорошая. Нет там жизни. И это ты поймёшь сама, только поздно будет. А я, просто знаю всё наперёд и, признаться, не хочу потерять тебя. Ты моя лучшая ученица. Пожалуй, самая лучшая.

— Помогите мне, я сама себя теряю. — жалобно попросила Лера.

— Хорошо. — сдался профессор, хоть ему было нестерпимо тяжело соглашаться с ней.

Прошло время. Калерия ожидала своего рейса в аэропорту. Начинался новый этап её жизни. Опасный, интересный, этап, который должен был помочь забыть старую жизнь, забыть себя прежнюю, помочь перестать самой себе сыпать соль на раны. Пользуясь покровительством Леднёва, она сразу же попросилась в самое жерло, туда, где было страшнее и тяжелее всего. Чтобы наверняка.

Рейс уже объявили и девушка с неохотой пошла к своему двадцать седьмому выходу.

— Лера! — раздался на весь зал ожидания родной голос.

Она обернулась: Игорь. И как только он здесь очутился? Здесь, куда никого не пускали?

Калерия растерялась. С одной стороны, хотелось со всех ног бежать скорее к выходу и спрятаться от него в самолёте, с другой, было глупо делать вид, что они незнакомы. В итоге, Лаврова подошла к нему.

— Что ты здесь делаешь? — спокойно, без эмоций, спросила она.

— Лер, не делай того, о чём потом будешь жалеть! Не надо! Ну какие врачи без границ? — спросил мужчина, взяв её за плечи, совсем так, как Леднёв.

— Откуда ты знаешь? — процедила Лера.

— Мы развелись, но я никуда не исчез из твоей жизни, как бы тебе этого не хотелось. Я продолжаю наблюдать за тобой. — ответил он. — Зная, сколько ты дров можешь наломать со своим характером… И я хочу просто уберечь тебя от ошибки, поэтому я здесь.

— Послушай, чужой муж, — с горечью в голосе подчеркнула девушка. — отстань от меня, а? Я взрослая девочка и сама справлюсь со своей жизнью! — слегка ожесточённо произнесла она и сбросила его руки с плеч.

— О Пете ты подумала? — в который раз за последнее время, задал вопрос Истомин.

— У него двое родителей. А я буду прилетать. — ответила Калерия и ушла к выходу, предъявлять билет.

Игорь понимал, что не остановит её.

* Пиррова победа — выражение, обозначающее ситуацию парадокса, когда победа достаётся слишком высокой ценой; либо даже когда победа, в итоге, ведёт к общему поражению.** Пандора — в греческой мифологии — источник бед, несчастий.

Прошло два с половиной года. За это время, Калерия привыкла больше не принадлежать себе. Она объездила с миссией достаточно много стран, побывав в самых разных условиях: начиная от работы «в полях», заканчивая хорошо оборудованными европейскими клиниками, где они оказывали медицинскую помощь мигрантам. В её личном списке значились: Испания, Либерия, Дарфур, Эфиопия, Мьянма, Греция, Италия, Ливан, Индия. Во всех этих странах задачи были разными, но цель всегда одна — помогать людям.

Лавровой, порой, казалось, что она прожила уже целую жизнь, пройдя, как говорится, и Крым, и Рым, и медные трубы!

Насколько это было возможно часто, девушка прилетала в Дижон к сыну. Порой вместо отдыха, вместо сна. Хоть на сутки, но срывалась. Мальчику нравилось учиться там и он совершенно прекрасно адаптировался к новым условиям, по истечению полутора лет — выучил французский и свободно на нём говорил, а ещё, стал рисовать вдвое лучше, чем раньше и постоянно писал мамины портреты.

— Ты уедешь, а портрет останется. Я буду постоянно на тебя смотреть! — с восторгом рассказывал Пётр, до слёз умиляя этим Леру.

В Дижоне было хорошо, спокойно, но она уже не могла там находиться долго. Казалось, что спокойствие это — мнимое, что вот-вот и случится беда. Отголоски профессии, беспокойной жизни врача без границ!

Конечно, новое дело не спасло её от тех самых навязчивых мыслей об Игоре, от воспоминаний. Где бы она не была, всё время возвращалась назад, в прошлое. Да и Петя частенько в их разговорах упоминал отца. Когда папа приезжал, где они были, что делали, что и с какой интонацией Истомин говорил и многое, многое другое. И снова Калерия понимала неминуемость того, что прошлое будет продолжать её преследовать, так или иначе.