Тибальдо улыбнулся, его лицо удивительно похорошело.

— Я не оспариваю этот тезис, дорогой Джоэле, поверьте. Он просто для меня, человека искусства, не является насущным.

Женевьёв краем уха слушала аббата, восхищённо разглядывая его ресницы и бездонные глаза.

Между тем Жюстин д'Иньяс, поймавшая три недели назад в гостиной маркизы герцога Габриэля де Конти, осталась весьма недовольна уловом. Его светлость не сумел оценить её достоинства. В спальне он грубо опрокинул её на постель и обошёлся с ней, как с кухаркой, если не хуже, не подумав даже что-либо оставить в залог любви. Теперь вдова твёрдо решила совратить того, о ком и раньше думала с восторгом — красавца-аббата де Сен-Северена. Она торопливо оттеснила от священника дурочку Женевьёв и бросила на него нежнейший взгляд.

Аббат Жоэль, сравнивая себя с другими мужчинами и замечая женскую назойливость, знал, что красив, да и в зеркало иногда смотрелся. Потому был утроено осторожен, стараясь даже случайно не произнести ничего, что женщина могла бы истолковать как комплимент, и вообще держал ухо востро.

Черта лысого ему это помогало! Жоэль знал, что для некоторых особ женского пола само монашество мужчины являлось соблазном неодолимым, искусом прельстительнейшим. Их распирало высшее тщеславие — отбить мужчину не у соперницы, но соперничать с самим Богом. Мысль о том, что её красота заставила монаха преступить обеты целомудрия, возбуждала подобных блудниц до дрожи, а сама идея о соитии с тем, кто столь долго постился — пьянила и будоражила воображение.

Замечая авансы мадам Жюстин, аббат обычно старался делать вид, что ничего не видит, однако на сей раз, напуганный вниманием чёртова содомита Брибри и заинтересованный разговором с Тибальдо ди Гримальди, он утратил обычную бдительность и рисковал оказаться добычей хищной вдовы.

Спасла же священника милость провидения, ну, а так как неисповедимы пути Господни, то явилось это спасение в облике скромного полицейского — мсье Антуана Ларю.

Когда маркизе де Граммон доложили о визите полицейского, разговоры в гостиной смолкли. Вошедший, невзрачный человек с глубоко посаженными серыми глазами, склонившись в неумелом поклоне, вежливо осведомился, не ввели ли его в заблуждение, сказав, что гостем маркизы является мсье Тибальдо ди Гримальди?

Банкир недоумённо обернулся в кресле и сообщил, что Тибальдо ди Гримальди — это он.

Тут он вздрогнул и, злобно блеснув глазами, нервно осведомился, не значит ли визит полицейского…

Банкир резко вскочил.

— Не ограблен ли мой банк, чёрт возьми? — прошипел он. — Ведь только вчера привезли лионский заем!

От лица ди Гримальди стремительно отлила кровь, он побелел. Все невольно задумались, в какой же сумме оный заем выражался?

Но мсье Ларю поспешил успокоить банкира. Грабежей этой ночью не было, но…

— К несчастью, я вынужден обратиться к вам, как к опекуну мадемуазель Люсиль де Валье. Час назад… патруль обнаружил тело мадемуазель на кладбище Невинных. Безумный маньяк начал множить свои жертвы. Мадемуазель обглодана до скелета.

Повисло страшное молчание, столь полное, что стали слышны тихое постукивание в оконное стекло ветки старого клёна и размеренное тиканье напольных часов. Ошеломлённый банкир тупо смотрел несколько минут в пол, потом с трудом опустился в кресло. Аббат кинулся было к нему, но тут Шарло де Руайан проявил несвойственную ему заботливость, поспешно наполнив бокал вином. Однако Тибальдо тупо покачал головой.

Габриэль де Конти присел рядом с банкиром и сдавил его запястье.

— Держитесь, Тибальдо, ради всего святого, держитесь.

Банкир потёр пальцами виски. Тяжело дыша, несколько минут сидел с закрытыми глазами. Его побелевшее лицо медленно приобрело почти нормальный цвет. Аббат подумал, что Тибальдо не напуган, ибо подлинно его устрашила несколько минут назад только мысль об ограблении его банка, но просто ошарашен.

Ди Гримальди тем временем повернулся к полицейскому.

— Мсье…  — Он поморщился, забыв имя чиновника, и тот услужливо подсказал. — Мсье Ларю… Не произошло ли всё же ошибки? Мадемуазель де Валье позавчера вечером, довольно поздно, приехала ко мне и сказала, что перед свадьбой несколько дней проведёт в родительском доме, и я сам отвёз её туда в своём экипаже. В доме были только кухарка, лакей и горничная, но мадмуазель поднялась к себе, я это сам видел. Она намеревалась наутро побывать у портнихи, забрать платье, а вечером у неё была ложа в оперу. Сегодня она должна была приехать сюда, но… как она могла оказаться на кладбище? Она вполне разумная и весьма здравомыслящая девица.

Мсье Ларю развёл руками.

— Мы пока не можем сказать ничего, труп обнаружен только что, но…

— Там же, где нашли мадемуазель де Монфор-Ламори? — Этот вопрос, перебив полицейского, задал побледневший Робер де Шерубен.

Тот покачал головой.

— Нет. В другом месте, но тоже на лавке около могилы. С западного входа. Я, мсье ди Гримальди, постараюсь уточнить, когда пропала мадемуазель, была ли она у портнихи и в театре, со своей стороны прошу оказать нам всяческое содействие. Мы расспросим всех в доме, и если повезёт, нам хотя бы опишут это чудовище.

Аббат Жоэль поднял глаза на полицейского и вздохнул, потом, осенённый какой-то неожиданной мыслью, неожиданно столкнулся взглядом со старухой де Верней и закусил губу. Мадам Анриетт тонкой золотой расчёской невозмутимо чесала курчавую шёрстку Монамура. Старуху происходящее уже ничуть не пугало, но потешало, понял он. Судя по её улыбке, теперь ей мерещился на смрад серы, но аромат сдобы.

— Простите, мсье, но… девица тоже… объедена? — осторожно спросила маркиза.

Полицейский замялся.

— Следов зубов, как на первом трупе, нет, но… маньяк освежевал жертву ножом.

Надо сказать, что эта вторая смерть, в отличие от первой, не вызвала обмороков девиц и оторопи мужчин, но ошеломила всех. Единственный, на кого сообщение не произвело ни малейшего впечатления, был барон Брибри де Шомон. Он удобно откинулся в кресле, закинул ногу на ногу и любовался своими изящными туфлями с дорогими камнями на пряжках. Реми де Шатегонтье смотрел на них взглядом недоброжелательным и презрительным, то ли находя обновку безобразной, то ли страдая от изжоги.

Аббат осторожно взглянул на Камиля д'Авранжа. Тот был спокоен и бесстрастен, почему-то продолжая бросать раздражённые взгляды на мадемуазель де Прессиньи. Габриэль де Конти, что делало честь сердцу герцога, уже забыл ссору с банкиром, вызванную их гастрономическими разногласиями и расхождениями в сфере искусства, и продолжал утешать друга с истинной заботливостью. Шарло де Руайан, долго стоя с наполненным для банкира бокалом божоле, начал задумчиво прихлёбывать из него сам.

Все неожиданно заторопились по домам, и маркиза де Граммон была рада такой деликатности своих гостей. Однако деликатность была ни при чём. Каждый жаждал уединиться и в спокойствии обдумать происходящее. Особенно острым это желание было у аббата де Сен-Северена. Он осторожно миновал снующую в гостиной толпу и, не утруждая себя прощанием с хозяйкой, прошмыгнул на парадную лестницу. Благодаря такой мудрой поспешности отец Жоэль первым успел к своей карете, и его кучер, счастливо избежав затора, легко выехал на прилегающую улочку. Аббат приказал ехать вдоль реки, и карета, миновав безвкусную громаду ратуши, понеслась по улице Сен-Жак. Через несколько минут они въехали в Сен-Жермен. Жоэль старался пока выкинуть все помыслы из головы, чтобы предаться им в покое, но ничего не получалось. Мысли путались, наползали друг на друга, рвались и сбивались в клубок.