Поезд медленно подъезжал к повороту рядом с Крэнфилд-Холт. Иногда он делал там остановку, а иногда — нет. Сегодня собирался остановиться. На открытой платформе стояло около дюжины пассажиров. Четверо из них устремились именно в тот вагон, где мисс Силвер рассчитывала продолжить столь интересный разговор. Они втиснулись между ней и бледной девушкой, которая только что рассказывала такую душещипательную историю, — разговорчивая миловидная матушка с тремя детьми от шести до шестнадцати. Они ехали в город на день, чтобы навестить родственников. Все они заговорили одновременно, высказывая свои мнения, неудовольствия, предположения. Их голоса заполнили вагон.

Лайл Джернингхэм откинулась на спинку своего углового сиденья и закрыла глаза. И зачем только она поехала в Маунтсдорф? Крэйны ведь совсем не были ее друзьями. Она их едва знала. Они — друзья Дейла. А в конце концов Дейл передумал и заставил ее поехать одну. Дела в Бирмингеме — деньги Лидии. Теперь от них остаюсь не так уж много, она знала. Деньги Лидии… Лайл попыталась не думать о Лидии. Мистер Крэйн показался ей очень милым — такой большой, веселый и добрый. А миссис Крэйн ведет себя так, что тебе все время кажется, будто у тебя пятно на носу. Ей нравился Дейл — как и многим женщинам, — но она злилась на него за то, что он снова женился. Ей нравились холостые и обожающие ее мужчины. Ей нравилось, когда за ней ухаживали. Преданная мужу, она любила, чтобы другие мужчины были преданы ей. А Дейл женился на Лайл. Поэтому ей не нравилась Лайл.

Дейлу не стоило заставлять ее ехать в Маунтсдорф без него. Ей нужно было отказаться, тогда ничего бы не случилось. Она бы никогда не стояла у тисов, вдыхая их запах, чувствуя жар солнца на спине и слыша голоса: «Удачный несчастный случай для Дейла».

Лайл отбросила эти мысли. Вчера в это же время она провожала Дейла. Потом отправилась по магазинам и встретилась за ленчем с Хильдой. А затем, в середине дня, — путешествие в нагретом солнцем поезде в Маунтсдорф… Лайл представила себя в серебристом платье и изумрудах своей матери. У некоторых женщин, если они надевают изумруды, глаза становятся зеленоватыми. Но цвет ее глаз неизменно остается серым. Ее глаза не меняются. В ней самой есть что-то, что не может измениться. Даже если все это правда, Лайл не способна стать другой. Даже если Дейл хочет ее смерти.

Она попыталась отмахнуться от этих мыслей. Обед. Восхитительный стол. Мистер Крэйн очень плохо рассказывает шотландские анекдоты, зато сам смеется над ними очень весело, ему, похоже, не важно, смеется ли еще кто-нибудь. Множество незнакомых ей людей. Толстый мужчина, приглашавший ее полюбоваться на розовый сад в лунном свете и ответивший: «Тем лучше», когда она указала ему, что никакой Луны нет. Бридж, долгая, утомительная игра в бридж. И, наконец, постель. Ей снился Дейл… Дейл смотрит на нее, его глаза смеются, он целует ее… Она не должна об этом думать…

Но о чем бы она ни думала, мысли ее неизбежно возвращались к Дейлу.

Она вспомнила сегодняшнее утро, такое чудесное, с моря поднимался туман и исчезал, растворялся в воздухе, открывая взгляду бледную, сияющую, совершенную голубизну неба. И солнце так жарко светило ей в спину, когда она стояла, спрятавшись за изгородью.

Удачный несчастный случай для Дейла…

Бесполезно, она без конца возвращается к этому.

В противоположном углу мисс Силвер отложила вязанье и снова раскрыла журнал Этель на тех же страницах, что привлекли ее внимание в прошлый раз. Там была помещена большая, в полный рост, фотография девушки в серебристом вечернем платье. Ниже стояла подпись: «Прекрасная миссис Дейл Джернингхэм в своем прекраснейшем платье». Вокруг фотографии извивались неравные строчки наполненного сплетнями письма. Начиналось оно с набранного курсивом обращения «Дорогая» и заканчивалось словами «С любовью» и большим вопросительным знаком. Анонимность может означать либо слишком широкую известность, либо что тебя вовсе никто не знает. В любом случае она дает некоторые преимущества, и автор письма вовсю ими воспользовался. Дейл Джернингхэм стал просто «Дейлом» после первого упоминания его фамилии. «Счастливец, не только потому, что владеет Тэнфилд-Кортом, содержать который нужна куча денег. Но и потому, что заполучил двух очень богатых женушек — о, конечно, не двух сразу, это было бы слишком большой удачей даже для такого счастливчика, как Дейл. А вдовцом он пробыл на удивление недолго. Первым его предприятием стал брак с бедной Лидией Барроуз, которая погибла, лазая по горам в Швейцарии, много-много лет назад. Теперешняя миссис Дейл раньше была Лайл ван Декен. Неужели у нее тоже полно денег? Ах, друг мой! Она так же хороша, как на картинке, или даже чуть красивее. Отец — американец и уже умер. Вот откуда взялись деньги! Бабка — скандинавского происхождения, отсюда и платиновые волосы, которые выглядят прямо-таки неправдоподобно прекрасными, но не…»

Мисс Силвер не смогла сдержать гримасы отвращения, искривившей ее губы. Вульгарно, в самом деле очень вульгарно. Куда только катится пресса! Пожилая дама бросила взгляд в угол напротив и увидела, что Лайл прислонилась к спинке и прикрыла глаза. Но она не спала. Лежащая на коленях рука сжалась в кулак, костяшки побелели. Нет, она не спит. Просто охвачена отчаянием.

Некоторое время спустя, когда поезд замедлил ход, девушка открыла глаза и устремила взгляд на мисс Силвер. И вновь сомкнула ресницы.

Мисс Силвер расстегнула сумочку и извлекла оттуда аккуратную визитную карточку, гласившую:

Она захлопнула сумочку, решительно щелкнув замком, когда поезд скользнул в полумрак вокзала. Носильщик распахнул дверь. Женщина с тремя шумливыми детьми собрала свой выводок и покинула вагон. Миссис Дейл Джернингхэм поднялась во весь рост и повернулась, чтобы последовать за ними.

Она уже была на платформе и успела сделать несколько шагов, когда почувствовала чье-то прикосновение к своей руке. Рядом с ней шла та маленькая, коренастая женщина, с которой она проговорила весь путь. Да, она говорила с ней, но Лайл не могла вспомнить о чем. Сейчас ей уже не хотелось с ней говорить. Она отсутствующим взглядом посмотрела вниз и поняла, что ей протягивают визитную карточку. Лайл взяла ее и опустила в сумочку. Голос, вызывавший в ней воспоминания обо всех ее гувернантках, произнес мягко и отчетливо: