— Да разве я не понимаю? Только ножки–то надо тянуть по одёжке, замахиваться по силе–возможности, а не наобум. Колтубовцы и мне душу растравили… А разве мы им ровня? Ты же член правления, знаешь, сколько у нас в кошельке, так чего зря говорить!..

— Мы тому кошельку не сторожа, а хозяева, — как–то неопределенно говорит Федор Елизарович.

Иван Потапович вместо ответа хлещет лошадь, и разговор больше не возобновляется до самой деревни.

Катеринка растравила нас еще больше: она без конца рассказывала, как много света было у них в городе, как еду готовили на электрической плитке, как ходили трамваи и что даже бывают вывески из электрических лампочек или красных и синих трубок.

— Трубки — шут с ними! — сказал Генька. — Нам бы только станцию…

Мы пошли к Даше, чтобы поговорить с ней о вчерашнем, но не застали ее: еще поутру она вместе с Федором Елизаровичем уехала в Колтубы.

Они приехали днем, и не одни, а вместе с Коржовым и техником. Даша и техник сразу же ушли к Тыже, поднялись до излучины, потом повернули обратно и спустились по Тыже километров пять или даже больше, то и дело останавливаясь и осматривая берега.

Катеринка догадалась первая.

— Ой, ребята! — закричала она. — По–моему, они место выбирают. Для станции!

Даша, должно быть, по дороге рассорилась с техником, потому что, когда они вернулись, лицо у нее было сердитое. Мы не решились спрашивать, а просто следом за ними юркнули в правление.

— Ну как, Василий Федорыч? — встретил техника Коржов.

Техник начал объяснять, и с каждым его словом один за другим гасли огни, которые в нашем воображении уже горели над деревней.

— Режим Тыжи, — сказал он, — крайне неустойчив, поэтому надо строить водохранилище большой емкости и мощную плотину, метров в пятнадцать высотой и метров в пятьдесят длиной. Такое сооружение колхозу не поднять. Удобное место для плотины расположено в пяти километрах ниже деревни, но, если там ставить плотину, вода зальет поля, а частью и самую деревню. Станцию можно построить значительной мощности, но это будет впустую, так как ее мощность колхоз не использует и на одну пятую, а строить в расчете на другие колхозы нет смысла из–за больших расстояний.

Коржов еще о чем–то расспрашивал техника, но ответы были так же неутешительны. Все ужасно расстроились.

— Вот она, надеюшка! — вздохнул Захар Васильевич. — Поманила — и зась!

— Ничего, товарищи, — сказал, вставая, Коржов. — Не падайте духом. Не годится такой путь — поищем другой…

Сказано это было, наверно, просто для утешения, — так все и поняли.

Через несколько дней Федор Елизарович и Даша опять уехали в Колтубы и оттуда прислали нарочного за Иваном Потаповичем и моим отцом — их зачем–то вызывали в сельсовет. Вернулись они все вместе, и с ними опять были Коржов с техником, а верхами прискакали Антон и председатель «Зари» Лапшин. Иван Потапович разослал нас по деревне сказать, чтобы все немедля шли на очень важное собрание.

За стол сели приезжие и все наше правление.

— Товарищи колхозники! — сказал Иван Потапович. — Мы было с вами обнадежились завести у себя такую же гидростанцию, как в Колтубах. Ничего из той надёжи не вышло, потому дело это для нас непосильное. Однако наши соседи, то есть колхоз «Заря» и сельсовет, по инициативе товарищей коммунистов и комсомольцев, решили нам помочь, чтобы и у нас в Тыже загорелись лампочки Ильича.

Что тут было! Все закричали, захлопали, и такое поднялось, что Иван Потапович попытался было утихомирить, а потом махнул рукой и сам начал хлопать гостям.

Когда немного поутихло, председатель сельсовета Коржов сказал, что станция «Зари» рассчитана на две турбины. Сейчас пущена одна, и ее мощности хватит на все нынешние нужды колхоза с избытком; значит, и сейчас у них есть избыточная мощность, а при пуске второй турбины ее будет еще больше. Поэтому «Заря» без ущерба для себя может снабжать электрической энергией Тыжу. Для этого придется провести немалую работу и понести затраты, но они с нашими руководителями прикидывали, и выходит, что это вещь реальная и вполне достижимая, и теперь они интересуются, какое будет наше мнение а согласны ли мы начать такое большое дело.

Все опять захлопали и закричали, что какие могут быть разговоры, все согласны, надо начинать и нечего долго разговаривать.

Иван Потапович поднялся и сказал, что горлом такое дело не решают, он будет голосовать и просит поднять руки всех, кто «за».

Все руки сразу же взвились вверх. Иван Потапович начал считать и, увидев, что я, Генька и другие ребята тоже подняли руки, рассердился:

— А вы чего? Люди серьезное дело решают, а вам забава? А ну, опустите руки!

— Одну минуточку, товарищ Фролов, — сказал Антон. — Они, конечно, несовершеннолетние и покуда права голоса не имеют. Только в данном случае, по–моему, нельзя подходить формально… Они этого не меньше хотят и работать будут. Так что, выходит, вроде и они имеют голос.

— Правильно! — поддержал Федор Елизарович. — Это и для них жизненный вопрос.

Иван Потапович растерянно оглянулся на Коржова.

— А ты лучше «против» голосуй, — посмеиваясь предложил тот.

Все даже притихли, когда Иван Потапович предложил поднять руки тем, кто против, и стали оглядываться назад, как бы опасаясь, что там такие найдутся…

— Значит, принято единогласно, — сказал Иван Потапович.

— А теперь, товарищи, позвольте мне, — сказал Антон. — В прошлом году вы помогли отстоять колтубовские хлеба от пала. И нынче вы хотя и по ошибке, а снова кинулись нам на подмогу. Мы это помним. В том и сила наша, товарищи, что и в беде и в радости мы действуем сообща… Самая трудоемкая работа — это прокладка линии от Колтубов к вам. Мы, колтубовцы, тоже примем участие в этом деле. Комсомольцы и молодежь поручили мне передать вам, что они предлагают вести линию с двух концов сразу и вызывают молодежь Тыжи на соревнование…

Ах, Антон, Антон! Как только он уцелел тогда! Поднялся такой крик, так его тискали и мяли, а потом так подбросили вверх, что, не оттолкнись он вовремя от потолка, его бы ушибли о потолочный брус…

И в нашу жизнь вошло прекрасное, как песня, и горячее, как сражение, строительство.

Иван Потапович и мой отец на другой день отправились в Колтубы, чтобы подписать межколхозный договор, а потом ехать дальше, в аймак, добывать провода и все, что требуется. Техник, Антон и трое наших парней пошли пешком, чтобы наметить трассу линии. Мы хотели идти с ними, но Даша нас не пустила, сказав, что наше дело сейчас — помогать готовить инструменты.

Когда–то робкая, застенчивая, боявшаяся при всех сказать слово, Даша Куломзина совсем переменилась. Она и теперь была застенчива, говорила по–прежнему мало, но если, краснея и смущаясь, что–нибудь говорила, то потом сбить ее с этого было уже невозможно. Когда пестовскую избу переделывали под читальню, она не командовала и не распоряжалась, а первая бралась за самое трудное, и потом, если что–нибудь предлагала сделать, ее всегда слушались.

Она настояла в правлении, чтобы голубоглазую Пашу, вернувшуюся с заимки, отправили в аймак на курсы пчеловодов, а теперь, когда заварилась вся каша со строительством, стала первой помощницей Федора Елизаровича и Антона…

Мы собрали топоры, лопаты и под наблюдением дяди Феди наточили их до невиданной остроты. Сам дядя Федя приготовил ломики и кайла, так как в некоторых местах ямы для столбов, наверно, придется долбить в камне.

Пашка все–таки убежал на трассировку линии и, вернувшись, с ученым видом рассуждал об опорах простых и анкерных, о просеках, которые нужно делать, о поворотах, удлиняющих и удорожающих линию.

Трассу наметили. Антон и техник предложили выслать вперед бригаду парней прорубать просеки. Вести линию вдоль дороги, сказал техник, не полагается, но так как у нас движение слабое, то это неопасно, мы будем в основном держаться дороги. Лишь там, где она начинала петлять и уходила в объезд, линия отрывалась от нее и шла напрямик, если участок был не очень труден. Парни должны были прорубить просеки на этих, как сказал техник, «спрямлениях», заготовить и подтащить к трассе столбы для опор. Следом отправлялись мы — девушки и ребята — копать ямы в отмеченных колышками местах.