Отец присел, и они заговорили об урожае, погоде, о том о сем. Наконец Доновэн спросил:

— У тебя нет хороших бычков на продажу?

Бычков у отца не было.

— Могу продать тебе лошадь, — предложил он.

— Какую? — спросил Доновэн. Он знал всех наших лошадей не хуже отца, а может быть, и лучше.

— Гнедого, Фермера.

— Сколько за него хочешь?

— Семь фунтов.

Конечно, наш Фермер стоил верных четырнадцать фунтов, пока не заболел, и Доновэну это было хорошо известно.

— Семь? — переспросил он. — Даю шесть.

Никогда раньше отец не проявлял себя таким ловким притворщиком. Он многозначительно покачал головой и спросил, не хочет ли Доновэн взять лошадь даром.

— Hy, ладно, пусть ни по-моему, ни по-твоему: шесть фунтов десять шиллингов.

Отец встал, выглянул B окно и грустно сказал:

— Он там, в овраге.

— Ну так как же, шесть фунтов десять шиллингов или задаром? — настойчиво спросил Доновэн.

— Ладно‚ — покорно согласился отец, — будь по-твоему. Можешь забирать его.

Доновэн расплатился с отцом, сказал, что Мик на следующий день заберет лошадь, а затем великодушно преподал совет, как сеять пшеницу и откармливать свиней, после чего Доновэны отбыли, восвояси.

На другой день явился Мик. Отец показал ему Фермера, лежавшего под кустарником.

— Вот он, — сказал отец ухмыльнувшись.

Мик, не слезая с коня, оторопело глядел то на Фермера, то на отца.

— Ну, что же ты? — спросил отец, все еще ухмыляясь.

И тут дар речи снова вернулся к Мику.

— Старый мошенник! — яростно крикнул он и, повернув коня, ускакал галопом.

Хорошо, что он с места взял быстрый аллюр, иначе бы ему несдобровать. Но после этого мы долго еще загоняли на ночь наших коров и лошадей, и стойло только собаке залаять, как отец в одной рубашке выбегал на двор.

Наконец мы снова выпустили и в первую же ночь пропали две коровы, а с ними цепь, которой они были привязаны к изгороди. Больше мы о них никогда ничего не слыхали; но отец не мог их позабыть. Он стал частенько задумываться — обмозговывал план мести Доновэну: мы же отлично знали, кто увел наших коров! Сама судьба, казалось, была на стороне отца. Вскоре Доновэны влипли в какую-то историю и попали в тюрьму. Отцу это было, конечно, приятно, но все же полного удовлетворения он не получил. Ему хотелось и самому приложить руку.

Прошло года четыре. Как-то вечером после ужина мы все лущили кукурузу в сарае. Старый Андерсон, его сын Том и миссис Мелони помогали нам. Мы, в свою очередь, обещали помочь им на следующей неделе. Сарай освещался керосиновыми лампами. Свет потревожил пауков и нарушил сладкий сон кур, избравших себе в качестве насеста балки под крышей.

Миссис Мелони все спорила с Андерсоном, уверяя, что успевает очистить два початка, пока он возится с одним. Вдруг собаки неистово залаяли. Отец выполз из-под кучи кукурузной шелухи и вышел из сарая. На дворе было темно. Отец прикрикнул на собак, но они залаяли еще громче.

Из темноты раздался чей-то голос:

— Это вы, мистер Радд?

Отец, не узнав голоса, подошел к изгороди‚ у которой стоял пришелец. Это оказался молодой Доновэн. Они проговорили добрых полчаса. Вернувшись в сарай, отец сообщил, что к нам заехал Доновэн-младший.

— Доновэн? Мик Доновэн? — воскликнул Андерсон.

— Мик Доновэн? — эхом отозвались мать и миссис Мелони. Они были весьма удивлены.

— Не очень-то приятный гость, — сказал Андерсон, подумав о своих лошадях и коровах.

Мать согласилась с ним, а миссис Мелони затараторила: Мик Доновэн, мол, наверняка сидел в тюрьме вместе со своим мошенником-папашей. Наш отец помалкивал, видно, что-то было у него на уме. Он подождал, пока все разошлись, а потом вызвал Дейва во двор держать совет.

— Доновэн отмахал сегодня целую сотню миль, — вполголоса говорил отец. — Лошадь его совсем вымоталась. Он просит дать ему коня. Завтра утром ему надо в Блэк-Крик. Свою лошадь он хочет оставить у нас. Что ты на это скажешь?

Дейв, видно, крепко задумался — он так ничего и не ответил отцу.

— Так вот, — продолжал отец, — сдается мне, что лошадь не его. Он ее у кого-то увел. И у меня есть один план.

Он принялся посвящать Дейва в свои замысел, а немного погодя вызвал Джо и дал ему наставление, что и как делать.

В ту ночь молодой Доновэн заночевал у нас в Шингл-Хат. Наутро отец был с ним весьма обходителен. Он попросил Мика показать ему лошадь, прежде чем заключить сделку. Они пошли на выгон. Лошадь Мика стояла под деревом; вид у нее был изнуренный. Отец застыл на месте и глядел на Мика чуть ли не целую минуту, не проронив ни слова.

— Так это же моя лошадь! Ты что, в своем уме? — воскликнул отец. — Это жеребенок старой Бесс!

Доновэн уверял отца, что это он ошибся.

— Ошибся? Какие еще могут быть ошибки! — И отец обошел лошадь кругом. — Тут не ошибешься!

В этот момент, как было условлено, появился Дейв.

— Ты узнаешь эту лошадь?

— Конечно, — удивленно ответил Дейв, широко открыв глаза. — Ведь это жеребенок Бесс!

— Ну вот видишь! — сказал отец, торжествующе улыбаясь.

Доновэну явно стало не по себе.

Затем пришла очередь появиться Джо. Отец задал ему тот же вопрос. Разумеется, Джо также опознал жеребенка Бесс — «того самого, что украли».

Наступило молчание.

— Hy, как? — спросил отец с грозным видом. — Что ты на это скажешь? У кого ты его купил? Покажи расписку!

Доновэну нечего было ответить. Он предпочел молчать.

— Тогда убирайся отсюда, да побыстрее. И считай, что легко отделался.

И Мик ушел из Шингл-Хат на своих двоих.

— На этот раз ты получил по заслугам, Мик Доновэн! Конь, конечно, краденый, — сказал отец Дейву, — но красавец! Оставим его у себя. Ну, а если хозяин объявится, придется отдать, ничего не поделаешь.

Конь пробыл у нас более полутора лет. Однажды отец поехал на нем в город. Не успел он там показаться, как к нему подошел какой-то человек и заявил, что это лошадь его. Отец с ним заспорил. Тогда человек привел полисмена.

— Ладно, — отступился отец, — так уж и быть, забирай его.

Полисмен забрал лошадь, а заодно и отца. Отца выручил адвокат, но это стоило нам пять мешков картофеля. Впрочем, отцу их было не жалко: он считал, что затраты окупились — он наконец свел счеты с Доновэнами за своих двух коров.

Мы поужинали, если можно назвать ужином сухой хлеб да чай без сахара. Отец очень устал и прилег на краю кушетки. Джо растянулся на другом конце без подушки, кое-как пристроив свои ноги где-то возле отцовских. Билл и Том копались в каминной золе, мать пыталась наладить керосиновую лампу, усердно тыча вилкой в фитиль.

Отец был невесел и молча лежал, уставившись на стропила кровли. Он вполне мог бы созерцать сияние великолепной луны или считать звезды сквозь бесчисленные щели в крыше, но его мысли были далеко от этого. Отцу вообще не были свойственны подобные сантименты. Он просто размышлял — как это получилось, что долгие годы труда и лишений вновь и вновь приносили с собой только крушение надежд и разочарования. Неужели счастье никогда не улыбнется ему?.. Как сделать, чтобы земля в этом году уродила, чтобы хватило денег заплатить проценты и обеспечить мать и детей куском хлеба?

Неожиданно он заговорил, вернее, забормотал:

— В кладовке харчей вволю… вволю.

И вдруг крикнул каким-то странным тихим голосом:

— Они умерли! Все умерли!. Я уморил их голодом.

Мать не на шутку перепугалась и закричала. Отец вскочил с кушетки и, протирая глаза, спросил, что случилось. Оказалось, что ничего не случилось. Он просто задремал и разговаривал во сне, вот и все. И никого голодом он не уморил. Крик матери ничуть не потревожил Джо. Он только приподнялся, забрал отцовскую подушку, устроился поудобнее и безмятежно прохрапел до отхода ко сну.

Отец сидел у камелька, погруженный в мрачное раздумье. Мать тихо увещевала его, просила не тревожиться. Отец неуклюже пригладил волосы и сплюнул в золу.