Джейкоб продолжал что-то лопотать по-немецки.

— Ладно, будь по-твоему, — сказал Джо и сбил Джейкоба с ног.

Поднявшись, Джейкоб‚ казалось, стал лучше понимать Джо.

Он убежал в дом, а Джо, приложив ухо к щели в стене, стал подслушивать, но Джейкоб матери не пожаловался.

У Джо созрела идея: установить капкан на верхушке столба изгороди и поймать Джейкоба. Так он и сделал. И вот Джейкоб направился домой. Как всегда, он шел, касаясь рукой верхушек столбов: один, два, три… но на четвертом рука его угодила в капкан.

Ангелы небесные! Вряд ли кто-нибудь слышал, чтобы мальчик четырнадцати лет так орал! Он подпрыгивал, кидался на землю, словно заарканенная дикая лошадь, снова вскакивал, бегал вокруг, отчаянно пытался вырвать руку из капкана. Догадался ли он, что это был капкан, — трудно сказать. Миссис Липп, решив, что ее первенец сошел с ума, бросилась за ним. Наша мать понеслась вдогонку. Отец и Дейв присоединились к погоне, бросив повозку, нагруженную кукурузой. Им-то и удалось догнать Джейкоба и освободить его от капкана. Отец разломал проклятую машинку и отправился, на поиски Джо. Но Джо и след простыл.

А урожай мы собрали действительно неслыханный сто мешков кукурузного зерна! Но когда отец повез продавать его, оказалось, что рынок завален кукурузой. Как назло, все фермеры земного шара собрали в том году богатый урожай кукурузы, так что на заработок рассчитывать было нечего. В конце концов отцу предложили по десять с половиной пенсов за бушель, причем он сам должен был довезти кукурузу до станции. О, моя страна! Да еще из них же пять пенсов с бушеля за доставку! О, Австралия, мать моя!

Отец был вынужден продать зерно — ему было не под силу ждать повышения цен на кукурузу. Когда пришло письмо с чеком, он подсчитал и, жалобно взглянув на мать, пробормотал сквозь зубы: «Семь фунтов десять шиллингов!»

Глава 12. Свадьба Кейт

Наша ферма славилась тем, что у нас всегда устраивались танцы. Мы все умели танцевать, от Дэна и до самого младшего; не было ни одной фигуры, ни одного па, которых бы мы не знали. Нас научили еще в детстве. Мать была убежденной сторонницей раннего образования. Она всегда говорила: «Как хорошо, когда молодые люди умеют танцевать! Они могут принять участие в любом веселье; уж им-то не придется сидеть с глупым видом в обществе. Стыд смотреть, когда здоровые парни и неуклюжие, толстенные девки набьются в комнату во время танцев да так и просидят весь вечер в углу, ни разу ногой даже не пошевельнув». Она просто не представляла, как только некоторые матери могут воспитывать своих детей в подобном невежестве, и не удивлялась, что кое-кто из них так и не сумел выдать замуж своих дочерей.

Нам-то было за что благодарить мать. Мало того что она сама заботилась о нас — мы имели все, что нужно для светского воспитания: у нас была неограниченная свобода, сестренки, охочие до танцев‚ и как бы ни шли дела на ферме — пускай не уродилась кукуруза, не взошла пшеница, не удались тыквы, иссякла вода в колодце, — дома у нас всегда была гармоника. Она неизменно привлекала к нам молодежь. Бывало, по вечерам после тяжелого рабочего дня к нам частенько заходили Пэдди Мелони и колодезные мастера; они отодвигали стол, подхватывали девушек и плясали с ними до глубокой ночи.

Чуть ли не каждую неделю мать устраивала «бал». Если бы не отец, у нас были бы танцы каждый день. Но отец твердил, что от этого пляса вытаптывается глинобитный пол, и комната, того гляди, превратится в колодец. А когда начинаются дожди и пол заливает водой, вычерпывать ее приходится не кому-нибудь, а ему одному. Вообще отец умел во всем найти темные стороны. К тому же у него совсем не было слуха. Его неспособность оценить приятную мелодию зачастую нагоняла тоску на весь дом именно тогда, когда он мог бы быть самым веселым на свете. Иной раз отцу приходилось на полчаса оторваться от пахоты, чтобы загнать лошадь или какую-нибудь старую корову, и если он, войдя в дом испить воды, заставал Дейва или Сэл или кого-нибудь из нас с гармоникой в руках, он приходил в совершенную ярость.

— Или уж вам делать нечего, что вы все пиликаете на этой проклятой штуке? — кричал он.

Если мы немедленно не бросали гармонику, он вырывал ее из рук и вышвыривал в окно. Впрочем, если мы спокойно клали ее на место, он все равно хватал ее и так же остервенело забрасывал куда-нибудь. А потом весь вечер латал сургучом прорехи в ее мехах.

И все же, несмотря на сопротивление отца, мы все научились хорошо играть на гармонике. Нам это ничего не стоило. Мы учились друг у друга. Первой научилась Кейт. Она обучила Сэл. Сэл научила Дейва, и так далее. Учителем Кейт был Сэнди Тейлор. Каждый вечер, возвращаясь с поля домой, он всегда останавливался у нашей изгороди покалякать с Кейт насчет танцев. Девушки считали Сэнди первоклассным танцором — вальсировать с ним было одно удовольствие. Когда же тема танцев полностью исчерпывалась, Сэнди небрежно выдергивал волосок гривы своего коня и спрашивал:

— А как поживает гармоника?

И Кейт неизменно отвечала:

— Она у нас в полком порядке‚ — и, обернувшись в сторону дома, кричала Джо: — Джо-о! Принеси гармонику!

Джо не заставлял себя, долго ждать и немедленно появлялся с гармоникой. Сэнди в сотый раз принимался разглядывать гармонику со всех сторон, смеялся, какие ремни из кенгуровой кожи приделал к ней Дейв и как обклеены мехи полосками оберточной бумаги, чтобы не выходил воздух. Затем, перекинув левую ногу через луку седла, он вместо увертюры проходился по всем ее клавишам и принимался играть одну за другой всякие мелодичные песенки, вроде «Скалиста дорога до Дублина» или «Ветерок в ячмене», и так нажаривал без устали до самой темноты, пока не выходила мать и не приглашала зайти к нам поужинать; разумеется, он никогда не отказывался. После ужина Сэнди снова брался за гармонику, и начинались танцы.

Как-то раз в пятницу вечером Андерсоны устраивали бал. От нас были приглашены только Кейт и Дейв. Дейв очень этим гордился. Это было первое в его жизни приглашение! Как усердно он готовился к балу! Накануне вечером отец послал его отвести лошадей на верхний выгон. Дейв отправился туда в приподнятом настроении. Когда он выпустил лошадей в поле, солнце уже заходило. Кругом было тихо, только птицы щебетали, устраиваясь на покой. Дейв был преисполнен трепетом ожидания и предвкушения завтрашнего праздника. Бросив поводья на шею своего коня, он осмотрелся, выпрямился, сначала грациозно поклонился молодым деревцам направо, затем отвесил поклон пенькам налево и, мурлыча себе поднос какую-то мелодию, пустился в пляс по узенькой полоске поля, где не было травы, Раскрыв объятия, словно заключая в них прекрасную партнершу, он закружился как волчок. Потом остановился, перевел дыхание и, снова подхватив воображаемую партнершу, понесся с нею по полю. А младший Джонсон изумленно созерцал все это из-за изгороди; поглазев немного, он опрометью кинулся к нам домой.

— Миссис Радд! Миссис Радд! — крикнул он, подбегая к веранде.

Мать вышла из дома.

— Что с вашим Дейвом?

Мать похолодела.

— С ним что-то неладное.

— Бог мой! — воскликнула мать. — Что случилось?

Младший Джонсон замялся: он не решался сказать.

— Да говори же, что с ним? — простонала мать.

Младший Джонсон подошел поближе и выпалил:

— Он… сошел с ума!

— О господи!

— Истинно так, миссис Радд. Я только что видел его там, на вашем выгоне. Он начисто спятил!

В этот момент на дорожке показался Дейв. Он ехал, весело насвистывая какую-то песню. При виде его младший Джонсон поспешно ретировался.

Мать долго изучала Дейва мрачным, подозрительным взглядом, а затем принялась его выспрашивать.

— Да я просто повторял там фигуры танцев, — сказал Дейв, криво улыбаясь.

На свадьбе Кейт и Сэнди Тейлора мы по-настоящему оценили, какое счастье уметь танцевать. Мы с нетерпением ждали этого дня и без конца говорили о нем. Как мы радовались, что свадьба будет сыграна в нашем доме! Ведь это означало, что мы все будем гулять на ней. Наши мысли были так поглощены этим событием, что работа валилась из рук. Даже отец, казалось позабыв все свои невзгоды с кукурузой, не вспоминал о предстоящей тяжбе с Миком Бреннаком, который грозился взыскать с него половину стоимости за изгородь, разделявшую их участки.