Семь шутов воротились одни, без родни, схватили куль и бросили в воду; пошел куль ко дну — буры да кауры! Сами побежали домой; только прибежали, расселись по местам, а шут и катит мимо окон на паре лошадей — ух! «Стой!» — закричали семеро шутов. Он остановился. «Как ты из воды выбился?» — «Эх вы, дураки! Разве не слышали: как

пошел я ко дну, то сказывал: буры да кауры? Это я коней имал. Там их много, да какие славные! Это что еще! Я дрянь взял — спереди, а там дальше вороные — вот так лошади!» Шуты поверили: «Спускай, брат, нас в воду; пойдем и мы коней выбирать». — «Извольте!» Всех извязал в кули и давай спускать по одному; испускал всех в воду, махнул рукой и сказал: «Ну, выезжайте же теперь на вороных!»

№398 [202]

Жил-был Фомка-шут, умел шутить шутки хитрые. Раз идет Фомка дорогою; повстречался ему поп: «Здравствуй, Фомка!» — «Здравствуй, батюшка!» — «Пошути мне!» — «Ах, батюшка, рад бы, да шутки дома забыл». — «Сбегай, пожалуйста!» — «Далеко бежать-то!» — «Возьми, свет, мою лошадь». — «Давай, батюшка!» Сел и поехал к попадье: «Матушка, подавай семьсот рублей; батюшка купил семь сел, семь деревень; меня послал за деньгами, вот свою лошадь дал». Попадья дала ему семьсот рублей; Фомка-шут взял деньги и поехал на болото; утопил лошадь в болоте, отрезал у ней хвост и воткнул в тину. Приходит к попу: «Ну, батюшка, верно ты свою кобылу недели две не поил?» — «А что?» — «Да то — как поехал я мимо воды, кинулась она со всех ног в болото, да там и завязла!» — «Что делать! Пойдем вытаскивать». Пришли к болоту — один хвост торчит. «Лезь, батюшка, в воду!» — «Полезай лучше ты, Фомка!» Фомка полез.

Вот шут ухватился за один конец хвоста, а поп за другой; тянут в разные стороны. Вот тянули, тянули, Фомка взял да выпустил хвост из рук — поп так и ударился оземь. «Нет, — говорит Фомка, — видно, совсем пропала лошадь! Теперь уж не вытащишь — хвост оборвали!» Поп потужил-потужил и пошел домой. Попадья встречает: «Что, батька, купил семь сел, семь деревень?» — «Каких, свет?» — «Как же, Фомка-шут от тебя приезжал да семьсот рублей денег взял!» — «Ах он вор этакой! Неча сказать: славную сшутил шутку!» А Фомка себе на уме, поехал в город протирать глаза чужим денежкам: у попа-де в сундуке они заржавели!

У Фомки-шута было два брата. Раз как-то затопил он печку, поставил на огонь котел с водою и сел под окном, глядь — идут одаль братья. Фомка сейчас вытащил котел из печи, поставил на улицу в снег и покрыл сковородой. Братья подошли и услыхали — что-то в котле шумит. Стали спрашивать: «Шут, что у тебя в котле-то шумит?» — «Вода на снегу кипит! Если в котел муки положить, так можно и кисель сварить: не надо и дров!» — «Подари нам этот котелок». — «Не могу, братцы! Я только им и живу». — «Ну, продай! Что возьмешь?» — «Да ме?не ста рублей не возьму». — «На, бери!» Заплатили братья сто рублей, взяли котелок и принесли домой. «Эй, жена, — говорит один, — давай кисель варить». — «Дров нету!» — отвечает ему баба. «Да нам дров и не надо; подавай муки». Баба принесла муки; мужики налили в котел воды, насыпали туда муки, накрыли сковородой и поставили в снег. Прошло с час времени. «Ну-ка, бабьё, не готов ли наш кисель?» Посмотрели, а вода совсем замерзла; стали ножом резать — нож не берет, стали топором рубить — и разбили котел вдребезги. Осердились братья и пошли Фомку бить.

Фомка-шут знал, что братья не спустят ему, и загодя придумал новую шутку: убил барана, нацедил крови и налил в пузырь; а тот пузырь привязал своей бабе под мышку. Только братья в избу, он и закричал: «Таня, делай яичницу, да проворнее!» Таня и с места не встает. Фомка за нож, как ударит ее под мышку — кровь так и полилась. Таня упала — захрапела, словно душа из тела выходит. «Что, али умирать вздумала?» — говорит Фомка, снял с гвоздя плетку и давай стегать да причитывать: «Плетка-живилка, оживи мою женушку!» Она тотчас вскочила и принялась готовить яичницу. «Фомка, — говорят братья, — продай плетку-живилку». — «Купите!» Торговаться-торговаться, купили плетку и пошли над своими бабами куражиться... (Окончание то же, что и в предыдущем списке.)

№399 [203]

Жил-был поп с попадьей. Вот он, вишь ты, поехал нанимать казака[204]; только что едет поп по деревне — попадается ему мужик. «Здорово, батюшка!» — «Здравствуй, братеник!» — «Куды ты, батя, едешь?» — «Да ништо ведь, вишь — работа поспела, так надобно нанять казака на летину». — «А что, — бает, — батюшка, найми меня». — «Ладно, — бает поп, — ступай к попадье, скажи, что меня, мол, нанял поп. А я покамест съезжу в деревню, окрещу ребенка: вишь, Пафнутьевна родила». «Ступай, батюшка, ступай!» — бает казак; а сам пошел на погост. Пришел к попадье: «Здорово, — бает, — матушка! Поп приказал дом сжечь, а сам поехал новый покупать». И! Попадья взяла пук лучины зажгла и давай со всех сторон дом поджигать. Едет поп, а попадья пепелок развевает да место очищает. «Что ты, попадья?» — «Да ништо! Пришел Ерема; меня, бает, батюшка нанял в казаки; дом да село покупает, а этот дом велел сжечь». — «Ах он, лиходей! Где же он?» — «Да ушел домой». — «Делать нечего, разве нанять другого мужика в казаки?» — бает поп своей попадье. «Уж без казака не жить, — бает попадья — найми, найми, поп!» Вот он и нанял другого мужика в казаки. Дело пошло на лад. Только что приходит сенокос — а ведь это время, знаешь, самое трудное! — поп и задумал нанять еще казачи?ху. Поехал в приход; едет и видит бабу с пяльцами, а это был Ерема; он узнал, что поп хочет нанимать казачиху, взял да и перерядился в бабье платье и стал как девка. Вот едет поп, а девушка бает: «Куды ты, батюшка, едешь?» — «Да ништо ведь, — бает поп, — надобно нанять казачиху, так вот и ищу». — «Ах, батюшка, да найми меня!» — «Да как тебя зовут?» — «Маланьей». — «Так что же, ступай с богом ко мне».

Вот и пошла. Живет Ерема у попа да работает, а поп и не ведает, что у него в казачихах живет Ерема. Только что долго ль, коротко ль, а попу вздумалось женить казака своего на казачихе. «А что, попадья, бает, — сыграем-ка свадебку; казак-то парень дюжий, да и казачиха-то девка ра?жа. Давай-ка!» — «Так что ж зевать?» — бает попадья. Взяли да и женили казака своего на казачихе и заперли их спать на ночь в клети. Вот Ерема и бает: «Что, Сысоюшка (этак звали казака-то), ведь мне на двор надо». — «Да как же, — бает, — быть? Ведь мы заперты!» — «Ничего, возмем-ка поднимем половицу, да ты меня привяжи к кушаку, да и пусти туда; я как справлюсь, так и потрясу кушаком, а ты и тащи меня». — «Ну, ладно, ступай!»

Вот Ерема спустился под пол и привязал кушаком козу за рога — оттого что были там козы. Привязал, да и тряхнул: «Тяни!» — бает, а сам и ушел. Тот потянул, а коза: «Бяу!» — «Что это, — думает себе, — неужто моя жена козой сделалась? Дай-ка еще!» — «Бяу!» — «Ах, и взабыль[205] никак она уж оборотень! Ну-ка еще...» — «Бяу!» — «Делать нечего, пойти к попу... Батюшка!» — «Кто там стучит?» — «Откутайся-ка[206]». — «Да кто там?» — бает поп. «Да я, батюшка!» — «Ты. Сысой?» — «Я». — «Пошто ты?» — «Да что, батюшка, — бает казак, — никак женка-то козой сделалась!» — «Пойдем-ка посмотрим!» Казак все рассказал попу, как дело было. Пришли под клеть, глядь — а кушак-то привязан козе за рога; сосчитали коз: все ли тута, нет ли, бывает, лишних? Нет, все по-прежнему, а казачихи как не было! «Уж не Ерема ль это подделал?» — бает поп. «Да, пожалуй!» — бает попадья.

У Еремы было еще два брата: Фома да Кузьма, и были они — ворьё[207]. Только им и вздумалось украсть у попа улей пчел. Вот и пошли; да в ту самую пору, как Ерему-то в клеть спать положили; а Ерема-то уж знал, что братеники думали делать. Вот он ушел, да и сел в один улей. Пришли братья и стали пробовать, который потяжелее; взялись за тот самый, где сидел Ерема. «Ого-го! — бают. — Вот где мед-то! Ну-ка, брат, на плечо, да и потащим!» Подняли и потащили, а Ерема сидел, сидел, да потихоньку и закричал: «Вижу, вижу!» — «Смотри-ка, брат, никак нас догоняют, слышишь?.. Побежим скорее...» А Ерема опять: «Вижу, вижу!» — «Уж близко! Бросим-ка лучше, а не то догонят». Вот они бросили и ушли; и Ерема ушел... Вот братья на другой день приходят, видят улей, раскрыли — пустой!.. «А это дело Еремы; пойдем-ка дадим ему знать!»