- Да, — согласился Каммхубер. — Сегодня просто праздник какой-то. Вот что фон Белову импонировало в новом шефе — так это готовность откликаться на чужой восторг. Хотя, вообще-то, старине Николаусу в старине Йозефе нравилось всё — просто надо же хвалить предметно, указывая конкретные достоинства и недоста... хотя, вообще-то, откуда у Каммхубера недостатки? Нет у него недостатков. А если и найдутся какие-нибудь — так ведь совсем незначительные, и думать о подобной ерунде мы не станем. Фон Белов искренно восторгался своим Фюрером.

Сам Каммхубер склонностью к сильным проявлениям чувств не отличался — но зато и подчинённым не мешал. Если Гитлер полыхал собственной страстью, — и заставлял всех вокруг разделять его энтузиазм, — то Йозеф поддерживал чужой огонь; и ведь вроде бы никого ни к чему не принуждал — но всякий раз получалось, что огонь этот распространяется именно в нужном Каммхуберу направлении.

Важнейшее качество, если вдуматься: один ведёт, иногда тащит тебя за собой — другой позволяет идти своим ходом, добровольно и с песнями; вот только конечная точка маршрута давно обозначена, и свернуть не удастся. Взять хоть Шпеера. Отродясь миляга Альберт не нашивал нацистской формы, вечно вышагивал в своих щегольских костюмах — а тут вдруг заявился в мундире. Подумать только: ведь Шпеер был едва ли не единственным человеком в Рейхе, кто имел бы право назвать себя другом Гитлера — если допустить, что у Гитлера вообще могли иметься друзья. Даже с вернейшим из адъютантов бывший фюрер не находился в такой близости... Но вот: и месяца не прошло, как Шпеер поменял фасон.

Или просто чувствовал... что? Что новый Фюрер твёрдо намерен исключить саму возможность «заднего хода» для всей верхушки Рейха? Привязать к себе, — если потребуется, кровью, — как привязывал сейчас Францию?..

- Что ещё по Франции? — спросил Каммхубер, возвращаясь к бумагам. Фон Белов мгновенно раскрыл нужную папку: он быстро приучился угадывать информацию, которая понадобится Фюреру в следующий момент.

- Так, по авиазаводам всё... теперь по автомобильной промышленности. С «Рено» и «Ситроен» вопросов не осталось, они согласны на все требования. «Тальбо» просит открытия кредитной линии: предлагают за полтора года наладить производство бронемашин оригинальной конструкции. Вот бумаги...

- Нет, — сказал Каммхубер. — Эта дрянь нам не потребуется. Нам потребуются грузовики.

- Шведы? — понимающе спросил фон Белов.

За двумя «добровольческими» пехотными дивизиями, формируемыми сейчас в Уппсале, в скором времени должны были последовать ещё три. Неудивительно, что Каммхубер стремился механизировать тайного союзника: ситуация на севере понемногу переходила в категорию критических. Когда шведы стабилизируют фронт в Финляндии и Карелии...

- И Турция, — сказал Каммхубер. — В конце концов, грузовиками шведы и сами смогут себя обеспечить.

- Их мощности загружены производством самоходок, — заметил адъютант. Шведы действительно ударно вводили в строй новейшие истребители танков Pvkv m/41.

- Расширятся, — отмахнулся Фюрер. — По такому поводу, да на деньги Рейха: не то что пару новых заводов — «социализм» построить можно. А вот у турков промышленных резервов нет.

- Турция вступает в войну? — потрясённо спросил фон Белов, только теперь осознавая прозвучавшее.

Во время мартовского кризиса 1941 года, когда немецко-турецкие противоречия едва не привели к вооружённому столкновению, СССР и Турция обменялись заявлениями о «нейтралитете и полном понимании в случае внешней агрессии». Это остудило некоторые головы в Берлине — и преисполнило благодарностью головы в Анкаре.

Очевидно, далеко не все: Каммхубер сделал настолько пренебрежительный жест левой рукой, что фон Белов совершенно успокоился по поводу турецкой благодарности.

- Шпеер прислал ещё одну докладную, — сказал он, радуясь, что снова предугадал, — предлагает развернуть заводы в Румынии и Болгарии, как филиалы «Фиата».

 - Нет, — немедленно сказал Каммхубер. — «Фиат» мы заставим разместить заказы на комплектующие в Бельгии и Нидерландах. А Шпеер должен рассмотреть возможность размещения в Румынии оборудования и специалистов «Фармана». И, — чёрт с ними, — «Тальбо». Запиши, Николаус.

- Но... зачем? — поразился фон Белов, механически стенографируя записку для Шпеера. — Ведь это нерационально: такие расстояния...

- С точки зрения логистики — нерационально, ты прав, дружище. Но ни одно производство не решает только лишь производственные задачи. Каммхубер выбрался из-за стола, неторопливо перебирая короткими кривоватыми ногами, прошёл к окну. За окном шёл снег... только снег.

- Никакая идеология не способна объединить Европу, — сказал Фюрер. — Теперь я понимаю это ясно. Идеология, пропаганда, война... только деньги. Да, и совместные преступления, — он коротко рассмеялся. — Но в первую очередь — всё же деньги.

- Я не понимаю, — признался фон Белов.

- Нам предстоит связать Европу в единый финансово-промышленный узел, опутать её денежными потоками, как спрут опутывает жертву. Последний греческий рыбак должен понимать, что его личное благосостояние, его возможность кормить детей напрямую зависит от работы какого-нибудь датского токаря; и наоборот. Тогда, — и только тогда, — Европа по-настоящему объединится.

- Но люди Запада сражаются за свою свободу!

- «Свобода»? Европейские народы не знают, что это такое. Обычный европеец не был свободен никогда; века, тысячелетия рабства, — экономического, религиозного, плотского, духовного, — вот что такое Европа! Человеку Запада можно подсунуть любую сколь угодно гнусную дрянь, обозвать эту дрянь, например, «демократией» — и он поверит! Поверит, потому что не в состоянии распознать обман; он не знает, с чем следует сравнивать.

- Я всегда считал, что это славянские народы не знали ничего, кроме рабства, — выдавил фон Белов, мучительно сдерживаясь, чтоб не сослаться на фюрера предыдущего образца.

- Славяне знали рабство, — спокойно согласился Каммхубер, всё так же рассматривая пейзаж за окном. — Но славяне знают и свободу. Истинную свободу, какую обыкновенный европеец не в силах и вообразить. Народы России живут сейчас в собственном мире. Мы вторглись в их мир.

- Это была ошибка?

- Нет. Это была неизбежность: одна планета слишком мала для двух миров. Мы ведём битву за будущее, Николаус. И наш единственный шанс на победу — поставить народы Европы в такое положение, чтобы у них не осталось выбора, кроме как бороться с большевиками до конца.

- Англия теперь в союзе с большевиками, — заметил адъютант. Смешок, настолько короткий, что даже не оскорбительный.

- Что ты знаешь о «союзниках»... И Англии, и Америке придётся стать  частью нового порядка, — экономического порядка, — либо исчезнуть. Что бы предпочёл ты?

- Я — как ты, — смиренно произнёс фон Белов, приятно вдохновляясь собственной преданностью.

Ещё один короткий смешок. Адъютант предпочёл переключить внимание на бумаги:

- «Таль-бо», — аккуратно вывел он последние закорючки директивы. — Кстати, мой Фюрер, ведь эта фирма занимается только легковыми авто. Справятся ли лягушатники с производством грузовиков?

- Им придётся, — безразлично пообещал Каммхубер.

- Но качество?..

- Качество? Нам не нужно сейчас качество.

Он всё так же стоял у окна, словно высматривал приближение чего-то важного для себя, и голос его, отражаясь от стекла, звучал глуховато и одновременно слегка металлически.

Дражайшая супруга, прелестная Мария каждый вечер расспрашивала фон Белова о новом Фюрере — но что Николаус мог рассказать ей? Суть гения — в его неповторимости; разве сумел бы простой адъютант передать тонкости интонаций, мельчайшие паузы, отстранённую полуулыбку — всё то, что делало слова старины Йозефа столь убедительными и бесспорными?..

- Гитлер, несомненно, был прав, — сказал Каммхубер, — рассчитывая на качество и надёжность наших танков. Именно такие машины и необходимы для блицкрига. Но блицкриг провалился — нельзя было делать основную ставку на подкуп генерала Павлова. Россия слишком велика и упряма, чтобы её могло сломить предательство отдельных вельмож.