— Паук. Он прядёт мироздание. Все пауки — помощники великого Сола, мужа дающей жизнь Шаны. Представь, что это восьмилапое создание — часть тебя. По твоему зову он возьмёт твою силу и исполнит твою волю. Прикажи ему зажечь свечу.

— Разве это изменение мира? — пробурчал я и оглянулся на сидящую у окна Катарину.

Храмовница медленно-медленно, чтоб не шуметь, чистила пистолеты. Она даже высунула язык от усердия, но при этом не забывала бросать в мою сторону частые взгляды. И хотя девушка старалась не шуметь и не мешать, все равно шомпол с шелестом ходил туда-сюда и с лёгким стуком касался ствола. Рядом на полотенце лежали кусочки кремня, кусочки кожи и собственно замок от пистолета.

— Огня не было, и вот он появился, — продолжала лекцию Лукреция. — Это ли не изменение мироздания? Пусть оно мало, но ведь есть.

— Не уверен, что получится, — ответил я и потёр лицо.

Я уже перестал верить, что вообще наделён способностью к магии. Наверное, все — и Акварель, и ведьмы — ошиблись.

— Получится, — со вздохом ответила волшебница и протянула руку к свече. — Фуэго ен велла.

Свеча вспыхнула, словно была обита бензином. Сразу после этого волшебница дунула на неё, гася. От чёрного кончика толстой бечёвки вверх потянулась струйка пахнущего перегретым воском дыма.

— Пробуй ещё раз, — произнесла магесса. — Вытяни руки. Представь паука, который снимает с твоих пальцев нити силы, ползёт по свече и начинает ткать огонь. Нити силы трутся друг о друга, так твои ладони становятся горячее, если тереть одну о другую.

Я сжал губы и снова вытянул пальцы в сторону многострадальной свечи. Ну как так — волшебница костёр зажигает усилием воли, а я не могу несчастную свечку подпалить!

Лукреция тоже вытянула руки. Она словно подстраховывала, словно была готова подхватить падающие с моих пальцев искры. Мы почти что касались друг друга.

Молчавшая всё это время Катарина нарочито громко клацнула шомполом в стволе пистолета и отрывисто кашлянула.

— Сама будешь учить, — проронила Лукреция, не оборачиваясь к храмовнице, но всё же отвела свои руки от моих.

Я снова натужился, словно сидел на горшке, и уставился выпученными глазами на кончик фитиля.

— Фуэго эн велла, — процедил сквозь сжатые зубы. — Где этот долбаный паук?!

— Не лопни, — со вздохом произнесла волшебница. — Слова должны происходить из самой твоей сути, а не из груди. Сердце — вот что рождает чары.

— Не получается! — ответил я, возможно, излишне резко.

— «Не получается, маэстра», — тут же поправила меня Лукреция и легонько стукнула ладонью по столешнице, а затем достала из своей сумочки записную книжку, начала бормотать под нос и листать страницы.

— Псу под хвост всё это… — произнёс я по-русски и добавил на местном: — Маэстра. Может, какая-нибудь другая школа имеется? А то я от усердия только на стул нагажу, но не зажгу даже пылинку пороха.

— Ищу, — пробурчала Лукреция, начав водить пальцем по литрам бумаги. — Давай попробуем школу Лозы. Я в ней не сильна, но может быть, у тебя получится. Пробуем. Поднеси к свече руки, представь, что ты хочешь разжечь спрятанную в глубине сажи незримую искру. Она уже тлеет, но пока не видно. Раздуй её. Взрасти пламя.

Я вытянул руку, закрывая ладонью несуществующий огонёк от несуществующего сквозняка, а потом начал осторожно дуть. От вдохов и выдохов даже голова закружилась, но всё равно пока ничего не получалось.

— Заклинание тоже надо? — шёпотом спросил я, не отрывая взгляда от своей цели.

— В школе Лозы устные заклинания не столь обязательны. Ты заменяешь слова своими действиями и жестами. Марта — последовательница этой Школы, а она вообще немая. Но если хочешь, то можешь помочь и словами. Только в этом случае они будут скорее мешать, чем помогать.

Я легонько кивнул и снова подул на фитилёк. Снова закружилась голова. Дул я долго и усердно, а когда выдохся, то уже совсем разочаровался в своих возможностях. Магия не хотела открывать мне свои тайны.

— Надо перерыв, маэстра. И кофейку попить. Мы за всю дорогу ни разу не прикоснулись к нашему запасу. А там и кофе, и картошка, и прочие вкусности.

— Вкусности? — как-то неуверенно спросила Лукреция и поморщилась.

— Вкусности, — кивнул и добавил: — Вы ведь не трогали ничего? А то сырой картошкой можно отравиться, особенно побегами.

— Как — отравиться? — переспросила волшебница, побелев как мел. У окна застыла с открытым ртом и шомполом в руках Катарина, а секунду спустя дверь с грохотом распахнулась, и в неё ворвались Урсула с Мартой, которые стопроцентно подслушивали всё это время, приложив уши к тонкой двери.

— Юн спадин! — заревела дурным голосом мечница и упала на колени. — Юн спадин, что же теперь будет?! Неужто все помрём?!

Я услышал, как шумно сглотнула слюну храмовница, и заметил краем глаза, что магесса покачнулась на своём стуле и чуть не упала в обморок.

— Кажись, уже умираю, — пролепетала тем временем Урсула, прижав руки к животу, а потом запричитала во весь голос: — Не хочу так умира-а-ать! Лучше бы это было отравленное вино!

— Бли-и-ин! — процедил я, рухнув лицом на стол. Они всё-таки залезли без спроса в НЗ! Придётся выкручиваться. Всё ругал Андрея, что он глупости делает, а сам попал в такую же дурацкую ситуацию. — Много съели?

— Каждый укусил по разу, но клубни невкусные, потому даже не проглотили.

Я с облегчением выдохнул, встал, подошёл к своему сундуку с вещами и начал в нём рыться. На самом дне нашёлся запас кофе в жестяной банке. Как говорится, опять будем импровизировать. Достав напиток, протянул его испуганной Марте.

— Свари этот волшебный порошок в небольшом котле, так, чтоб воды было по кубку на каждого, а порошка — по полпальца на конце ножа.

Сельская ведьма схватила банку и в сопровождении Урсулы умчалась — наверное, на графскую кухню.

— Так мы не умрём? — тихо спросила Лукреция, раскрыв веер и начав себя им обмахивать. На лице волшебницы поселилось облегчение.

— Самое большее — на горшке подольше будете сидеть, — ответил я и снова уставился на свечку. Та никак не хотела сдаваться перед моим могуществом и воспламеняться адским пламенем. В голове крутились вопросы без ответов. Самым главным был: «Какого хрена не получается?!»

Я несколько раз проиграл запись с магодетектора, отфильтровав всё, что могло бы помешать понять ошибку. На графиках отчётливо выделялся тихий монотонный сигнал, похожий на белый шум, совпадающий с наложением ритмов головного мозга друг на друга. То есть что-то, что местными называется магической сутью, а профессор Глушков именовал магическим симбионтом, а если проще, то магобионтом. И это что-то синхронизировалось с биоритмами. Что это даёт? А ничего. Вскрытие показало, что пациент умер от вскрытия. Проще говоря, пока нет статистики, бесполезно в этом копаться.

Я зло забарабанил пальцами по столу. Фитиль не сдавался и не желал загораться. Но, блин, это же метода рассчитана на семилетних детей! Я что, хуже, что ли?

Остаётся только народная медицина, пардон, возможность действовать только местными способами. Но по характеру сигнала я могу отследить, на правильном пути или нет.

Но нужно задать пару наводящих вопросов.

— Маэстра, а чем отличаются школы магии между собой? Не птичками и зверями, а самой сутью?

Лукреция в этот момент жадно пила воду из медного кубка и на мой вопрос ответила не сразу.

— Особой разницы для опытной волшебницы нет, — начала она после того, как вытерла губы льняной салфеткой. — Я порой даже не задумываюсь, какую школу применяю для обыденного колдовства. Хотя с новыми заклинаниями приходится помучиться. Но если подумать, то разница есть. Чтобы зажечь свечу, лучше школа птицы. Птица далеко летит, и можно уже не думать о свече — само всё сделается. Если надо делать зачаруньку, то лучше школа паука. Я всегда представляю сложные чары как большую паутину. Но иногда можно совмещать с птицей, тогда сразу будет и плетение, и певчая трель.