Лукреция с кряхтением старой девы дотянулась до вещей и достала толстую иглу для штопанья вязанных шерстяных изделий и очень тонкой кожи, такую иглу ещё называют цыганской. Ведьма встала и осторожно вставила иголку в искру, словно в подушечку.

— Всё. Теперь ты можешь пользоваться этим чудом.

— Как? Почему? — прошептал я, не в силах оторваться от происходящего. — Как ты поняла, что нужен переменный ток?

— Не знаю, о чём ты, но у меня с детства дар обращения с молниями, я почуяла биение искр от вашего, как ты говоришь, генератора, она словно рябь на воде. А уж повторить увиденное искусной мастерице не состоит труда.

— Я восхищён, о, маэстра, — пролепетал я, привстав и приблизившись к волшебной электростанции. — Научи, о, мудрейшая.

Лукреция села и самодовольно посмотрела на нас, а потом вдруг подалась вперёд и схватила за руку.

— Э-э-э! — тут же воскликнула Катарина, ревниво бдящая за соперницей.

— Господин барон обмолвился, что может выдать за меня халумари, — протараторила ведьма, не обращая внимания на храмовницу. — Поговори с ним, и я научу тебя этому заклинанию.

Я сглотнул.

— Ну, есть же Андрэ, пригласи его на свидание.

— Он мне не нравится, — поморщилась Лукреция. — К тому же сбежит домой при первой же возможности, мерзавец. А я хочу такого… такого… чтоб добрый, ласковый, умный, воспитанный, преданный и красивый.

Я криво улыбнулся. Мне ещё привередливой ведьмы не хватало, лейтенант ей, видите ли, рылом не вышел.

— А если не найдётся?

— Тогда сто золотых.

— Охренеть, три миллиона рублей, — опешил я и провёл рукой по волосам. — Маэстра, а как-нибудь этот артефакт сделать можно помобильнее?

— Памабинне, это что?

— Помобильнее, — поправил я ведьму и пояснил: — Ну, чтоб переносным был.

— Купи на рынке струну, бутылку в плетёной корзинке, а вместо свечей почитай заклинение «лама конгелада» (замёрзшее пламя). У тебя дар тянется к огню, поэтому осилишь при должном старании. Сколько стоят мои услуги, ты знаешь, — улыбнулась волшебница.

— Знаю, — пробурчал я, — они стоят ровно одного халумари под твоим каблуком, о, маэстра.

***

Рыжая лежала на кровати, любуясь кольцами на вытянутой вверх руке. Она была обнажена и тяжело дышала. А рядом сопел халумари. Мужичонка быстро выдохся, но всё же умел очень многое. Во всяком случае, достаточно, чтоб Джинджер не заскучала в этот вечер. Как говорил Базилио, все халумари получили уроки в какой-то сети. Не удивительно, что кошка вцепилась в своего мужчинку. И глазки как льдинки, и в танцах на простыне знаток.

Робкий Базилио просто засыпал бывшую дозорную подарками, от которых бы даже иная баронесса снизошла до благосклонности, даже при наличии мужа. Кольца, шёлк, дорогущий пистоль с искусной резьбой и посеребрённые бандальерки для пороха. А чего стоил пузырёк с благовонием…

Рыжая с наслаждением вдохнула аромат смятых и мокрых простыней, благоухание чуждых этому миру духов, гарь свечей и острый запах добротного пороха. Осталось вытрясти из того наглеца извинения и полушпагу, чтоб стальной муж воссоединился со своей смертоносной женой, и можно считать, что жизнь удалась. Тяжёлая боевая шпага с точно такой же отделкой, что и клинок, лежащий у халумари, манила своего супруга к себе, она разговаривала во сне с Джинджер и торопила.

Рыжая с улыбкой потянулась и провела руками по обнажённому телу, а когда пламя свечей на столе дрогнула, и на стене возникла тень, сама застыла, словно барельеф на простыне.

— Ты должна выполнить одно дельце, — услышала она голос Инфанта Кровавого Озера.

Джинджер поморщилась, бросила взгляд на спящего Базилио и зажмурилась.

— Не могу, о, древний.

— Не можешь, или не хочешь?

Рыжая захотела встать, но тонкая и в то же время сильная рука озёрного божества сдавила девушке горло и вжала в кровать.

— Я превращу тебя в неразумное животное, а потом сниму шкуру и сделаю метёлку для пыли, — процедил инфант. Каждое его слово источало столько яда, что им можно было убить не одну сотню человек.

— Не… кх… нет, — хрипя, выдавила из себя рыжая, схватившись за локоть инфанта.

— Падаль блохастая! — прокричал божок и ещё сильнее стиснул пальцы. Рыжая покраснела от натуги и попыталась сделать хотя бы один глоток воздуха. На её лице вздулись вены, и от натуги полопались жилки в глазах. Она уже была на грани того, чтоб потерять сознание, но, даже слабея, начала безуспешно бить духа кулаком по животу и груди.

— Отпусти её, — раздался рядом голос. Это был Базилио, который направил на духа трясущийся пистолет.

— Прочь, выродок, — проревел, роняя слюну инфант.

Джинджер поглядела на халумари, из последних сил стараясь не провалиться во мрак, и едва слышно просипела:

— Ид… мон.

— Заткнись! — заорал дух, и даже его глаза запылали багряным огнём. Казалось, ещё немного и шея рыжей хрустнет под пальцами божества.

— Опусти её, — повторил халумари, глядя, то на потустороннюю сущность, а потом набрал полную грудь воздуха и заорал, как Джинджер рассказывала, хвастаясь своим обучением в ордене:

— Идемони!

Комнату озарила яркая вспышка. Инфант отпустил девушку, прикрыл лицо руками и отступил на шаг. А юношу отбросило к стене, где он и обмяк, потеряв сознание. От упругой воздушной волны открылись окна, распугав летучих мышей и прочих ночных жителей.

— Что ты сделал, чужак?! — трясущимися от гнева губами прокричал инфант.

Лежащая на кровати Джинджер сделала шумный вдох, а затем хрипло засмеялась, перемежаясь надсадным кашлем.

— Ты отупел от старости, дух. Ты преступил черту. Ты теперь демон! Ты вне закона! Прочь, нечисть, ты не имеешь надо мной силы!

Обнажённая рыжая тряхнула головой и вскочила с кровати. Ей стоило огромных усилий, чтоб не упасть на пол, но она удержалась. Она улыбнулась и провела пальцами, сложенными в знаке Небесной Пары, ото лба к подбородку.

— Идемони!

Новая волна ещё больше оттолкнула инфанта. Он сжал губы, глянул себе под ноги, а когда поднял багряный взор, с ненавистью процедил:

— Сам всё сделаю, а после вернусь за твоей душой.

Он развернулся и растаял в воздухе.

— Проваливай, — закричала ему вслед Джинджер, а затем хлопнула себя ладонью промеж ног. — Поцеловать не забудь, когда вернёшься!

Профессор Глушков пытался сосредоточиться. В воздухе висели схемы того колдовства, что создавала маленькая волшебница. Маленькая, а столько занятного смогла преподнести.

Помимо виртуальных схем, на столе лежали многочисленные бумажки, частью скомканные, частью снова разглаженные. На них размашистым почерком были нанесены мимолётные заметки по быстро возникающим мыслям и идеям. Но в конечном счёте всё оказалось куда сложнее и интереснее, чем думалось поначалу.

Школа паука помогала создавать паутину, по сути, искусственную нейросеть, где узелки выполняют функцию и памяти, и устройств сравнения сигналов. Роза их так и называла узелками на память.

Простейшая сеть создавала кольцо контрольных точек вокруг центра мишени. Если то, что опознано как дротик, отклонятся в сторону, срабатывает несложное заклинание телекинеза, двигающее дротик по восьми осям. Почему восьми, а не четырём? Это похоже на используемые в морском деле половинчатые направления, такие как северо-запад или юго-восток. Поучается комбинация восьми векторов. Сами дротики тоже имели сложные чары. Школа лозы умела сохранять данные в виде закольцованного потока сигналов. На заре компьютерной эпохи, когда велись эксперименты, и стандартов ещё не существовало, была такая вещь, как акустическая ртутная память, суть которой заключалась в том, что последовательность сигналов бесконечно долго крутилась в ртутном кольце, а считывалась и генерировалась пьезоэлементами. Скорость звука в ртути примерно равна полторы тысячи метров в секунду, именно с такой скоростью крутились импульсы. Объём памяти одного кольца зависел только от радиуса и частоты считывающего устройства, дабы успеть поймать звуковой импульс в нужное время. Школа лозы тоже создавала нечто вроде колец памяти, разве что вместо битов и байтов там хранился аналоговый сигнал. В случае с дротиками просто числа, а поскольку на Реверсе вместо цифр использовали буквы, как в древнегреческом счёте, то это были местные руны «алеф», «вет», «гем», записанные голосом. Так ребёнок считает: «Один, два, три».