Один из вопросов, который в последнее время мучил великого князя — куда пристроить дочерей своего старшего сына. Ольге уже пора выходить замуж, да и Веронике скоро подойдёт срок, а достойных кандидатов нет. Голицыны уже неоднократно изъявляли желание сочетать узами брака своего отпрыска с Ольгой и тем самым укрепить отношения между Москвой и Новгородом. Но Василий Степанович не собирался укреплять отношения, зная, сколь агрессивную политику ведут Голицыны. Вместе с внучкой Голицыным неизбежно отойдёт приданое и, позже, часть наследства. Хотел ли это Василий Степанович? Нет. Только не им. В последнее время Голицыны никаких границ не видят, везде и всюду свои загребущие лапы тянут, да и с Москвой в любой момент мог произойти разрыв, а потому Василий Степанович медлил соглашаться.

С младшей внучкой — отдельная история. Её ужасный нрав не давал покоя никому. Она и раньше не сковывала себя рамками приличия, а в субботу выкинула такой фортель, что хоть стой, хоть падай. Ушла из дома на ночь глядя, на звонки не отвечала. Нашли только благодаря тому, что расплатилась кредиткой в клубе, где нажралась в усмерть в обществе какой-то мутной компании и принялась отплясывать стриптиз на глазах у всех. На весь город свой род опозорила. Это же надо такое учудить! И что с ней после этого делать? Не розгами же пороть? Хотя стоило. Или из рода выгнать — и пусть творит, что хочет.

Вспомнил Василий Степанович и про Востряковых. Вчера новый глава семейства позвонил ему, объяснил ситуацию и извинился за действия Артёма Тарасова, а точнее, Артёма Вострякова, который оказался, как и предполагал Василий Степанович (а точнее, как ему доложил начальник тайного приказа), некогда изгнанным членом семьи.

Что делать? Пришлось простить. Василий Степанович прекрасно понимал, чем Вероника с Артёмом занималась, якобы «прогуливаясь» в парке, но ничего подсудного в этом не было, да и по современным меркам, в общем-то, являлось обычным делом, если не афишировалось сие публично. Василий Степанович ещё застал то время, когда знатной незамужней даме даже прогуливаться наедине с незнакомым молодым человеком считалось дурным тоном, и искренне скорбел по нему. Нынче молодёжь совсем распустилась.

Сегодня утром Тимофей отправил на почту некоторые сведения. Его люди на какого-то доктора надавили, он им всё и выложил. Оказалось, у Артёма этого энергетический баланс зашкаливает. Как его родня прежде не заметила — неясно. Зато теперь Василию Степановичу — лишний повод для беспокойства. Что если Востряковы, получив сильного энергетика, захотят возродить независимое Ладожское княжество? Подобные инциденты уже случались. В сороковых таким образом псковичи отделились, хотя до этого сто лет находились в составе Новгородской земли.

Вот и вопрос: что с ним делать? Убийц нанять? Или придумать иной способ его устранить? У Василия Степанович имелась одна мысль, и он собирался в скором времени обсудить её с племянником.

В комнату вошёл боярин Тимофей Дуплов — глава тайного приказа. Внешность Тимофей имел колоритную, напоминал древнего богатыря с картин. Он обладал могучей фигура и одутловатым лицом с маленькими заплывшими глазками и густой бородой. Голову Тимофей всегда брил на лысо.

Дупловы, будучи дальними родственниками Борецких, уже давно занимали различные должности в княжеских приказах. И хоть Тимофей воровал, как и остальная родня, но некоторые вещи ему можно доверить. Человеком он был надёжным в той мере, в которой может быть надёжным родственник, сидящий у кормушки.

— Добрый вечер, Василий Степанович, — поздоровался Тимофей.

— Добрый. Присаживайся, Тимоша, — великий князь устроился за круглым столиком. Тимофей сел напротив. — Давай только без лишней болтовни. Час поздний уже. Что выяснил?

— Я обо всём договорился. Чарторыйский согласился на переговоры. Будем мы и Глинские. Встреча в Волховойске завтра.

— Меня больше Глинские волнуют. Они откажутся от своих прав на Бельск и Вызну? Если нет, шляхта вряд ли пойдёт с нами на соглашение.

— Согласятся. Но мы должны гарантировать вывод войск Союза из Волыни. Это уже сложнее.

— Скоро Союзу будет не до Волыни. Слышал я, у них заварушка покрупнее намечается.

— Это точно, — согласился Дуплов. — Главное, чтоб нас не затянули.

— Вертолёт готов?

— Готов, Василий Степанович. С погодой бы только обождать. Дождь закончится — сразу полетим.

Глава 14

Я, мой сводный брат и приёмная мама сидели на старом диванчике, обтянутым выцветшим бежевым кожзамом. Я с детства помнил этот диван: он всегда стоял в гостиной нашей служебной квартиры. И хоть выглядел он уже не лучшим образом, от него почему-то не торопились избавляться.

На столе перед нами стояли две чашки с остывающим чаем, третью мама держала в руках.

Находясь здесь, я с ностальгическими чувствами вспоминал беззаботное время, когда я ещё не задумывался о том, кто я, что тут делаю, чем занимаются мои родители, и кто все эти люди вокруг. Я просто жил, как и все дети, считая это место своим домом.

Но даже тогда мне уже объясняли, что есть простые дети, с которыми можно играть, а есть какие-то высокородные, к ним надо относиться почтительно, делать то, что они велят, и не спорить. Да мы с ними и пересекались редко. И всё же нам приходилось существовать бок о бок с ребятнёй из господского дома. Разные случаи происходили. Так, например, в памяти моей прочно засел эпизод, когда кто-то из княжеских детей (Лёха или Коля — точно не помню) играл в армию, заставляя остальных маршировать под команды, подгоняя веткой.

Так нас и растили. Тогда я ещё не понимал, что значит неравенство, и насколько оно может быть унизительным. Тогда это воспринималось, как обычная игра. А теперь дети подросли, и игры стали взрослыми. И волею судьбы я сам примкнул к высокородным, с которыми нельзя спорить и которых надо слушаться.

Разумеется, моя приёмная родня уже знала, что теперь я — князь Востряков, и казалось даже, что мама и брат немного дистанцировались от меня.

— Я верила, что тебя вернут в семью, — произнесла мама. — Всегда верила. Так и случилось.

— Даже когда меня отправили в солдаты? — поинтересовался я с долей скепсиса.

— Даже тогда. Почему-то казалось, что Эдуард Михайлович опомнится.

— Если бы не открывшиеся каналы, не опомнился бы.

— Пути Господни неисповедимы, — мама поставила на стол чашку с остатками чая. — У Него всегда есть план.

— Или это — всего лишь стечение обстоятельств, — предположил я.

— Не говори так, — улыбнулась мама, — ничего не бывает просто так. Господь ведёт каждого.

— Мам, ты знаешь, сколько я видел парней, которые погибли просто так? И давай не будем об этом.

Я на автомате называл её мамой — так было привычнее.

— Ладно, как скажешь, — покорно согласилась она.

— Какая разница, как я скажу? Не в этом суть.

— Главное, что ты теперь — князь Востряков. Я очень рада этому. Я горжусь, что мне довелось тебя воспитывать.

— Вы для меня всегда останетесь семьёй, — заверил я. — Востряковы избавились от меня, как только узнали о моей ущербности.

— Ну что ты говоришь? — мама укоризненно посмотрела на меня. — Если у отпрыска отсутствуют открытые каналы, его исключают из рода — таков обычай, ты же знаешь это.

— Да плевать. Факт остаётся фактом. Я им нужен только потому, что у меня появилась сила. Вот и всё. А вы с отцом, ты, Костя, Люда меня растили, заботились, как о своём ребёнке, и я вам благодарен за это.

— Да ладно, я и понятия не имел, кто мой младший брат, — усмехнулся Костя.

Он уже не злился на меня. Или делал вид, что не злился.

— Ты ещё злишься? — спросил я. — Считаешь, что я виноват в том, что произошло с Ирой?

Костя поджал губы, думая, что ответить.

— Я тебе всё сказал, что считаю, — произнёс он.

— Возможно, ты прав… в некоторой степени. Но ты не видишь ситуацию в целом.

— Ей сейчас очень плохо, — сказал Костя. — Я звонил вчера. Ира тяжело переживает случившееся.