Вскоре к этому разбитному парню подошел рябой и сутулый кок, оказавшийся соотечественником Ханса. Он обратился к новому матросу на языке Шиллера и Гете, но Ханс хлопнул кока ладонью по спине, оскалил белоснежные зубы и весело заявил, что в итальянских водах он решительно намерен изъясняться только на языке прекрасных портовых мадонн этой страны.

— Успеем наговориться по-немецки в Альтоне, друг! — закончил он свою тираду. — «Эх, Гамбург-Альтона, последняя крона...» — запел он звонко, отходя от земляка на другой конец палубы.

Сдав свою вахту, Ханс поинтересовался у стюарда, нельзя ли пропустить маленький глоток чего-нибудь живительного. Стюард строго посмотрел на Таумеля и заявил, что матросу следовало бы «покончить с этим еще на суше».

— Впрочем, господин из четвертой каюты заказал себе бутылку вина. Снеси, может, счастье тебе улыбнется, — смягчившись, сказал стюард матросу.

Обрадованный матрос подхватил поднос с бутылкой и стаканами; ловко балансируя на гладких половицах коридора, он постучал в дверь. В каюте сидел унылого вида господин и двое его слуг.

Один из слуг приоткрыл дверь. При виде матроса лицо пассажира утратило свое унылое выражение. Он широко улыбнулся вошедшему. Матрос торопливо обнял его и сердечно пожал руки обоим «слугам».

— Мне нельзя задерживаться у вас... Все идет хорошо, Джордж. Но тебе обязательно нужно изменить лицо: Кремпфлоу может тебя узнать. Дика, слава богу, он не знает.

— Ни я, ни Антони не собираемся выходить из каюты. Наша работа начнется в Марселе, когда он высадится.

— Удалось ли тебе, Джордж, говорить с доктором Буотти?

— Да, мы с Антони были у него в гостинице. Он очень удручен, боится, что Кремпфлоу водит его за нос.

— А следят за Кремпфлоу люди доктора Буотти?

— Нет, представь себе, Томми, что нет. Он очень удивился, когда я рассказал ему, что кто-то тайно следит за Кремпфлоу. Но слуга доктора Буотти, Джиованни, дал нам нить. Старик убежден, что духовник графа, патер Фульвио ди Граччиолани, путает карты. У отца Фульвио есть служка, Луиджи Гринелли, молодой монах. Это худощавый человек с острым подбородком и крючковатым носом. Над левой бровью у него след от старого ожога. Короче говоря, замеченный нами крючконосый человек, который теперь следит за Кремпфлоу, — это и есть Гринелли. Здесь, на корабле, у него отдельная каюта. Он сам идет нам в руки.

— А нищий старик, что наблюдал за Кремпфлоу у «Четырех мавров», тоже на корабле?

— Нет, старика я не заметил среди пассажиров.

— Ты, Джордж, назвал себя и Антони синьору Буотти?

— Меня он сам узнал сразу. Отнесся он к нам не особенно доверчиво. Я просил его никому не говорить о нашей встрече; сослался на свой побег из Англии. Он обещал молчать, поблагодарил за предостережение против Кремпфлоу, но держался сухо.

— Ты предложил ему наши услуги для розысков?

— Это было бы неосторожно. Буотти сбит с толку и склонен к подозрительности. Если бы я сделал ему такое предложение, он заподозрил бы в нас шайку мошенников...

— Я должен уходить. Скажите мне еще: в какой каюте Луиджи Гринелли?

— Вторая дверь справа от кают-компании. Каюта Кремпфлоу — почти напротив нее. Теперь беги, матрос Ханс Вилли Таумель!

Когда веснушчатый матрос доставил на подносе серебряную монету, корабельный буфетчик одобрительно посмотрел на Ханса Вилли Таумеля и осведомился, достался ли ему глоток.

— Не буду скрывать истины, синьор, — отвечал тот, смиренно потупляя взор, — глоток мне достался.

— Однако ты ловкий парень, — промолвил буфетчик, пряча монету. — Забегай ко мне в свободные от вахты часы и если поможешь мне держать в чистоте посуду, то не пожалеешь.

— О синьор, вы благородный человек! Это я давно понял по вашему лицу. Я растроган, ибо вижу, что вы сразу вознаграждаете добродетель, как только встречаете ее. Располагайте мною, и вы останетесь довольны, не будь я Хансом Вилли Таумелем.

— Первый раз встречаю такого расторопного немца! — пробормотал итальянец-буфетчик, глядя вслед удаляющемуся матросу.

Следующие дни медленного плавания и сложных маневров «Эльмионы» мистер Кремпфлоу редко показывался на палубе. Он изнывал в каюте от морской болезни и врачевал свой недуг коньяком и лимонным соком.

На закате четвертых суток плавания «Эльмиона» покидала рейд Тулона. До Марселя оставалось менее сорока миль. В быстро густеющих сумерках мигал позади тулонский маяк. Вершина Монфарона 126 уже сливалась с небом. Море успокоилось, «Эльмиону» чуть-чуть покачивало. На мачтах горели сигнальные огни.

Поздним вечером матрос Ханс Таумель, сдав вахту, сидел в каморке стюарда. Хозяин вздремнул. Прислушиваясь к звукам в коридоре, чтобы не прозевать вызова в какую-нибудь из кают, матрос различил скрип открываемой двери. Пассажир второй каюты от салона вышел в тесный коридор. Там горели две свечи, и длинная тень человека легла на половицы. Ханс Вилли Таумель осторожно наклонил голову к оконцу для выдачи посуды и краем глаза разглядел характерный профиль Луиджи Гринелли. Пассажир на цыпочках подошел к первой от салона каюте, занимаемой мистером Кремпфлоу, склонился к замочной скважине и очень тихо постучался. Дверь открылась и впустила Луиджи. Изнутри дважды щелкнул замок.

Матрос Ханс Вилли Таумель подкрался к двери. Сквозь крошечную скважину замка он увидел огонек свечи, горевшей на столе. Луиджи стоял посреди каюты, Кремпфлоу слушал его, полулежа на койке.

Дрожащим от волнения голосом, заикаясь, пришелец говорил на дурном английском языке, заменяя неизвестные ему выражения французскими или итальянскими словами.

— Сударь, я простой флорентийский купец. Меня зовут Микель Альбанти. В дальний путь я отправился впервые. Господь сподобил меня заметить, что нам обоим, сударь, мне и вам, грозит страшная опасность. Ваш носильщик, тот проклятый немец, которого вы привели на корабль, сговорился со стюардом убить вас и меня.

Вопроса мистера Кремпфлоу матрос не разобрал. «Флорентийский купец» отвечал собеседнику:

— Клянусь вам, синьор, это не ложные страхи! Матрос и стюард давно следят за нами. Они проведали, что у вас и у меня есть с собою деньги. Сегодня ночью, перед прибытием в Марсель, они хотят ограбить нас.

— Однако это наглость! — пробормотал «проклятый немец».

Он едва успел проскользнуть в каморку стюарда, как в дверях каюты снова щелкнул замок, и синьор Гринелли, только что назвавший себя купцом Микелем Альбанти, вернулся к себе. По прошествии пяти минут он перенес свой небольшой багаж в каюту мистера Кремпфлоу, и оба джентльмена вместе заняли оборону против ожидаемого нападения.

Ханс Вилли Таумель подождал, пока в коридоре все утихнет. Условным стуком он вызвал на палубу Дика Милльса. Далеко на горизонте уже виднелся отблеск огней Марсельского порта. Палуба была пустой.

— Затевается неладное, Дик. Похоже, что иезуит кое-что заподозрил и намерен от меня избавиться. Он решил, что корабельный стюард — мой сообщник.

— Томми, в Марселе ты должен сразу исчезнуть с корабля, чтобы тебе здесь не вырыли яму. С подложными бумагами ты в опасности. Постарайся улизнуть с первой шлюпкой. Я прослежу за Кремпфлоу, Антони и Джордж не выпустят из виду иезуита.

— Будьте и вы осторожны, чтобы этот Луиджи ничего не распознал раньше времени. На берегу я укроюсь в домике рыбака Александра Каридаса, марсельского родственника старика Георгия. Там я буду ожидать вестей от вас.

Матросу пора было возвращаться на свою койку в кубрике. Боцман неодобрительно относился к дружбе «немца» со стюардом. Ханс разбудил разоспавшегося буфетчика, спустился в кубрик и залег под одеяло.

Вскоре рассвело, и впереди по курсу корабля показались холмы, подковой окружающие Марсель.

Джордж Бингль, Антони Ченни и Дик Милльс прислушивались из своей каюты к звукам, доносившимся из коридора. Они различили, как Луиджи Гринелли тихо покинул каюту мистера Кремпфлоу и тяжелой походкой поднялся на палубу. Он имел при себе дорожный мешок.