Несмотря на свой нежный возраст, тринадцатилетний юнга сохранил в опьяненном состоянии все же больше осмотрительности, чем девятнадцатилетний грум. Во всяком случае, когда к их столику подошли какие-то темные личности в сапогах с отворотами, юнга пытался помочь Доротее увести пьяного Антони из таверны. Однако четверо подошедших настойчиво усадили Антони с собой, а мистера Бингля угостили изрядным пинком. В обществе этих людей Антони продолжал пить, обниматься и рыдать. Томас не помнил, как он сам выбрался из таверны, но последним его воспоминанием было, что Антони подписывал какую-то бумагу, а Доротея, ломая руки, подбегала то к хозяину таверны, то к пирующим. Перед рассветом два матроса со «Светозарной» приволокли своего юнгу на шхуну.

Томас проснулся уже за полдень. В тревоге за судьбу своего нового друга он побежал в таверну. Хозяин объяснил, что Антони завербован на французское судно, идущее в Африку. Бродя по порту, Томас увидел, что военный французский корабль «Святой Антуан» подымает паруса на рейде. Плачущая молодая женщина, в которой Том узнал Доротею, пробовала кричать что-то вслед кораблю. Том видел, как ее грубо толкнули в шлюпку два солдата, возвращавшиеся на корабль последними. Судно приняло обоих солдат и Доротею на борт и ушло к африканским берегам...

Том рассказал Каридасу эту печальную историю и упросил его разыскать в Сорренто старуху Анжелику, мать пострадавших. Вместе с Каридасом Том навестил несчастную Анжелику Ченни, поведал ей о случившемся с ее детьми и насколько мог утешил бедную женщину.

— И больше о них, конечно, ничего не известно? — спросила Уэнта огорченная Эмили.

— Увы, миссис Эмили, известно!

— Они погибли?

— Да, погибли. И, вероятно, мучительной смертью. Узнал я об этом совсем недавно, уже во время плавания сюда, к вам. Получилось так, что для переезда через океан мне пришлось принять командование французским барком «Перпиньян». По условиям договора, я должен был сначала совершить рейс к берегам Южной Африки, затем в Бразилию. И вот во время этого рейса неподалеку от острова Святого Фомы, у западного побережья Африки, мы повстречали французское военное судно «Святой Антуан». Капитан его рассказал мне, что более года назад корабль доставил к устью Заира 84 небольшой французский работорговый отряд, состоявший из завербованных бродяг. Высадившись среди первобытных дебрей Экваториальной Африки для ловли негров, отряд стал вскоре редеть из-за тяжелого климата и болезней. Углубившись в леса негритянского государства Конго, французы подверглись смелому нападению туземных племен и были почти поголовно истреблены. Всего несколько человек бежали с побережья на плоту и вернулись на борт «Святого Антуана», продолжавшего крейсировать в западных африканских водах. Я спросил капитана, не помнит ли он среди солдат молодого итальянца Антонио Ченни. Капитан рассказал, что Антони сделался санитаром, а Доротея, его сестра, исполняла обязанности госпитальной сиделки. В числе спасшихся на плоту не было ни Антони, ни Доротеи; они попали в плен к неграм племени баконго и, вероятно, погибли.

Вся эта экспедиция в Экваториальную Африку была безрассудной затеей какого-то французского маркиза, задумавшего этим работорговым рейсом поправить свои дела. Экспедицию поддержали и военные власти, предоставив в ее распоряжение старый корабль, нескольких офицеров-авантюристов и ловкого вербовщика, некоего разжалованного капитана Шарля Леглуа; этот субъект быстро «навербовал» для экспедиции «добровольческий отряд», то есть поймал в свои грязные сети несколько десятков таких же простаков, как наш бедный Антони... Теперь вы знаете все мои новости, господа... Скажите, Фред, давно ли вы получили мое письмо с известием о нашем выезде к вам?

— Его доставили несколько месяцев назад из Винсенса, с оказией, — отвечал Мюррей. — Вчера утром оттуда же лесными тропами пробрался к нам всадник и сообщил о приближении вашего баркаса... Леди и джентльмены, поблагодарим же теперь нашего измученного рассказчика. И позвольте проводить вас в ваши комнаты, дорогие Мери и Эдуард.

Этой ночью в угловом окне блокгауза в английском форте Голубой долины долго горел свет. Капитан Бернс что-то писал на листке почтовой бумаги. Потом он вызвал двух солдат и вручил им запечатанный пакет.

— Даю вам два месяца сроку, чтобы сдать пакет в форт Питт на Огайо и вернуться сюда с распиской, — сказал он солдатам. — Отправляйтесь завтра же на рассвете. Письмо должно попасть к адресату в Англию не позднее чем через три месяца.

На пакете было написано: «Англия, Бультон, Ченсфильд, сэру Фредрику Райленду в собственные руки».

Библиотека графа Паоло д'Эльяно занимала весь верхний, третий, этаж большого дома с резными башенками, известного в Венеции под названием «Мраморное палаццо». Двести тысяч томов, великолепный рукописный фонд, более двух десятков «инкунабул» — редчайших первопечатных книг, — собрание эмалей и миниатюр, наконец, уникальная коллекция старинных монет, медалей и гербов заполняли шесть верхних залов дворца. Средний, самый просторный и светлый из этих покоев, служил главным залом библиотеки.

Сокровищами графской библиотеки ведал его преподобие отец Фульвио ди Граччиолани, духовник графа Паоло, священник его домашней церкви и вместе с тем распорядитель книжными, рукописными и художественными собраниями Мраморного палаццо.

На послепасхальной неделе 1778 года патер Фульвио, статный надменный мужчина лет пятидесяти, в черной шелковой сутане и с ореолом серебряных кудрей вокруг тонзуры 85, стоял у окна главного библиотечного зала. Он старался рассмотреть человека в докторской шапочке, только что покинувшего гондолу у подъезда палаццо. Прибывший скрылся под аркой подъезда, и отец Фульвио потерял его из виду.

Патер в раздумье постоял у окна и вернулся к своему любимому угловому столу. Раскрыв редчайшую «Историю деяний ордена Иисуса», написанную безымянным последователем Игнатия Лойолы, патер углубился в жизнеописание основателя и «первого генерала» ордена иезуитов.

Далеко в прошлое увело патера сочинение безымянного автора — к началу XVI века, того бурного века, когда корабли испанских и португальских конквистадоров несли крест и меч, рабство и смерть жителям неведомых доселе заокеанских земель. Рекой полилась тогда кровь мексиканских ацтеков, перуанских инков, туземцев Кубы и Гвианы, Суматры и Явы. Кровь эта быстро превращалась в золото. Как морской прибой, прихлынул к старым гаваням Европы этот золотой поток, наполняя купеческие сундуки и превращая их владельцев в более могущественных властелинов, чем были феодальные князья и герцоги.

Купечество, богатея, уже посматривало косо на носителей старых феодальных прав. Под обветшалыми тронами почва становилась все более зыбкой... Пошатнулся и авторитет крупнейшего феодала — католической церкви.

Именно церковь сама снаряжала первые корабли этих разбойничьих экспедиций, сама напутствовала и оснащала дружины конквистадоров. Золото текло и к ней из-за моря, но... оттуда же, из-за вновь открытых океанских далей, повеяли опасные свежие ветры!

Мир стал шире. Горизонты его раздвинулись. Свежие ветры развеяли в океанских волнах след каравелл Магеллана, а вместе с тем они развеивали и старые предрассудки, созданные церковью в умах человеческих.

У доброй паствы Христовой стали меняться представления о форме Земли, ее размерах, положении в пространстве. Рушились тысячелетние схоластические догматы отцов церкви. Разум, мужая, готовился сбросить вериги мракобесия.

Уже гремели памфлеты Эразмуса из Роттердама. Голос Ульриха ван Гуттена звал умы к просвещению. Англичанин Томас Мор потряс умы первой книгой о коммунистическом устройстве общества. Белый листок с девяноста пятью тезисами, прибитый ночью к стене Виттенбергского собора монахом Мартином Лютером, положил начало «величайшей ереси, именуемой реформацией», расколовшей всю паству овец Христовых. Эти греховные овцы, по наущению еретиков, воспротивились стрижке в пользу ватиканского трона. Они разуверились в непогрешимости папы и тонули в сквернах порока, не оплачивая больше папских индульгенций.