— Откуда вы родом, Меджерсон, и давно ли вы ведете эту вашу... войну со злом? — спросил он тихо.

Меджерсон пристально поглядел в глаза хозяину:

— Об этом не следует спрашивать, Ханслоу, но... ты честен с нами, я знаю... Родом я из Ланкашира. Мне пятьдесят лет, и двадцать из них я отдал борьбе за правду. Меня еще помнят в Ланкашире. Там бедняки оказали мне честь: я был выбран в первый стачечный комитет еще четырнадцать лет назад. За это меня приговорили к смерти, но рабочие напали на полицейский возок и вырвали нас, пятерых осужденных, из рук палачей. Потом я перебрался в Спитфильд, близ Лондона. Почти десять лет мы боролись там за наши права, за свободу детей, проданных в фабричное рабство, за уничтожение главного зла — машин. В нас стреляли солдаты — мы не сдавались. Многих схватили и повесили — мы продолжали сопротивляться и уничтожать машины. Наконец мы были побеждены, но я снова спасся от неминуемой петли и ушел сюда, в Бультон, чтобы бороться дальше. Ненависть моя к палачам, к богачам неправедным священна и неистощима. Я спрашиваю тебя: хочешь ли ты и впредь помогать нашему правому делу?

— Что же вы намерены еще затеять здесь, мистер Меджерсон?

— Пока в Северном графстве не сгорит последняя фабричная прялка, я не покину своих братьев по этой священной войне.

— Хм! Прялки меня, правду говоря, не слишком интересуют, пусть себе крутятся! Мне нужно сделать кое-кого сговорчивым. У нас, то есть у меня и у вашего братства, есть общий враг, мистер Меджерсон. Зовут его, как вы догадываетесь...

— ...Фредрик Джонатан Райленд, виконт Ченсфильд, сын Вельзевула! Самое имя его проклято: он хочет машинами заменить всех людей на своих гнусных фабриках. Райленд — продавец человеческого мяса. Но его машины вчера сгинули в огненной геенне...

— Можете не сомневаться, мистер Меджерсон, что он построит новые, и очень быстро. Нет, нужно нанести ему еще один удар, такой, от которого ни он, ни его друзья уж никогда бы не смогли оправиться. Бультонская верфь строит ему корабли. Вот ее и нужно уничтожить. Это убьет насмерть всю компанию Райленда и... заставит его отдать то, что принадлежит другим по праву.

В глазах Меджерсона, скрытых нависшими бровями, зажглись огни. Взгляд его стал похожим на тлеющий костер в глубокой пещере, видимый ночью сквозь кусты.

— Райленд и Паттерсон — оба они заслужили ненависть и проклятие рабочих людей, — проговорил он торжественно. — Да будет так: братство луддитов благословляет тебя на этот шаг, и оно поможет тебе так же, как ты вчера помог братству, синьор Фернандо Диас!

Мнимый мистер Ханслоу переменился в лице и быстро прикрыл рот своему гостю:

— Тише, сакраменто! Откуда, синьор, вы знаете мое настоящее имя?

— Оно давно известно братству, и потому я еще в прошлый твой приезд не случайно оказался с тобой в одном гостиничном номере... У нас есть незримые союзники и тайные уши... Нам известна и цель твоей борьбы с этим Райлендом: ты ищешь драгоценности пиратского главаря... Эта цель чужда нашему братству, но ты молод, смел и честен, и мы готовы видеть в тебе союзника. Помни одно: к предателям мы беспощадны...

— Что ж, коли так — ударим по рукам, синьор Меджерсон!

Теперь вы должны переменить платье. На всякий случай я приобрел кое-что из гардероба покойного мастера Джона Бингля. Наденьте-ка этот темный фрак; вероятно, покойный супруг нашей домохозяйки надевал его по большим праздникам, идя в церковь... Сейчас я займусь вашей прической. Недаром я два года был бродячим актером. Волосы мы вам подстрижем... Вот так! Теперь вы — почтенный клерк какой-нибудь шотландской фирмы. Посмотрите на себя в зеркало. Пусть теперь кто-нибудь узнает в вас Элиота Меджерсона, черт побери!

— Ты действительно превратил меня в клерка, Фернандо Диас. Что ж, это, видно, перст божий! На время я сохраню обличие клерка и нынче же «приеду» дилижансом из Эдинбурга в гостиницу «Белый медведь». Там я сниму номер, пока не найду себе более удобное пристанище.

— Как мы будем держать с вами тайную связь, мистер Меджерсон?

— Уже не Меджерсон, Фернандо! Меджерсона ты превратил в клерка Арчибальда Стейболда. Запомни: Арчибальд Стейболд, гостиница «Белый медведь». А связь с тобой будем поддерживать по-старому. Ты не забыл тумбу для афиш на Гарденрод? Присматривайся, как и раньше, к объявлениям цирка... Сообщай о своих планах. На самый крайний случай, если придется спасаться бегством, ты найдешь приют и помощь у «ирландских братьев». Где их искать в Бультоне, тебе известно... А теперь прощай, брат Фернандо!

Миссис Бингль, впустившая в свое жилище Элиота Меджерсона и выпустившая шотландского клерка Арчибальда Стейболда, несказанно удивилась разительному различию во внешности и костюме этих двух джентльменов. Без особого труда она опознала на клерке Стейболде под меховым плащом, еще вчера служившим ее жильцу, фрак и панталоны покойного мужа. Добрая женщина уже собралась было к своей соседке, тете Полли, чтобы с должной серьезностью обсудить это удивительное превращение весьма сомнительного оборванца в респектабельного господина, как новый стук раздался у входных дверей, но на этот раз слабый и нерешительный.

Перед изумленной миссис Бингль опять предстала фигура старика, но сгорбленного, хилого и ничем не похожего на предыдущего посетителя.

— Могу ли я видеть мистера Ханслоу? — спросил гость слабым, старческим голосом.

Миссис Бингль видела, как старик вошел в комнату ее жильца, с трудом таща за собою два небольших ящика и клетку, прикрытую цветным платком. Уже через несколько минут жилец миссис Бингль выпустил своего второго гостя из комнаты. Уходя, тот задержался в дверях и сказал с порога:

— Микси любит орехи и фрукты, но ест также молоко и белый хлеб. В холод одевайте ее в шерстяную курточку, она привыкла к здешней зиме. А за моим плащом и шляпой пришлите мальчика, я живу недалеко. Но это совсем старые, поношенные вещи, мистер Ханслоу!

Снедаемая любопытством, миссис Бингль приникла к замочной скважине в дверях жильца. То, что она увидела, окончательно поразило ее.

Вместо солидного мистера Ханслоу, всегда носившего парик с косицей, высокую шляпу и два теплых жилета, на стуле перед зеркалом сидел красивый молодой человек, чернобровый, с косыми баками и волнистыми, коротко подстриженными волосами. Расстегнутый воротник рубашки обнажал сильную, загорелую шею. Перед ним стояли на столе две миски с какими-то жидкостями и целая коробка с мазями, красками, волосами и бородами. В руке он держал тоненькую палочку и сидел, как художник перед мольбертом, всматриваясь в зеркало и чуть прикасаясь палочкой к своему лицу. При этих манипуляциях миссис Бингль впервые заметила, что на левой руке ее жильца нет четвертого пальца.

Новые толчки в дверь заставили миссис Бингль покинуть свой наблюдательный пост. Если бы она не сделала этого, то ей пришлось бы пережить сильный испуг, так как мистер Ханслоу немедленно подскочил к окну, проверил, открывается ли оно, сунул за пояс нож, подхватил под мышку плащ и стал у подоконника, держа в каждой руке по пистолету.

Но приготовлений этих миссис Бингль не видела, а сам жилец, услышав в комнате хозяйки веселый голос Бингля-младшего, отложил боевые доспехи и, усевшись опять перед зеркалом, возобновил свои занятия с кисточкой.

— Томас, — крикнул он мальчику, сунув ему в дверную щель записку, — сбегай-ка по этому адресу и принеси мне плащ и шляпу.

Не прошло и получаса, как мальчик вернулся со свертком, Ханслоу все еще сидел у зеркала. Голову и лицо он прикрывал полотенцем, так что мальчик видел одни глаза постояльца.

— Послушай, Томас, — заговорил Ханслоу, — хотел бы ты недельку отдохнуть от своих школьных занятий, если это разрешат мама и мистер Чейзвик?

— Да, мистер Ханслоу, очень хотел бы.

— Так вот, я хочу предложить тебе нетрудную интересную работу на одну или две недели.

— Ах, работу... Такую же, как на верфи Паттерсона, или полегче?