С усилием она поднялась на ноги. Ссадина на морщинистой темной щеке медленно наливалась кровью. Юлия поправила на голове платок, повернулась к полицейскому и тихо сказала:

— Спасибо! Слышу, сынок!

Сверху ей протянули руки, она влезла в кузов и села на железное сиденье рядом с другими.

— Собаки!.. Проклятые чертовые собаки!.. — с плаксивой злобой ныла Оняле, глядя вслед мелькавшей вдали, среди деревьев, машине. — Я ведь ничего не сказала! Пускай бы у меня лучше живот лопнул, чем я проговорилась бы.

Аляна обняла ее за плечи, успокаивая:

— Ты ничего и не сказала, ты умница!

— Ничего не умница, — всхлипывала Оняле. — А зачем они увезли старую хозяйку? Что они с ней будут делать?

— Да перестань ты, ради бога, — тоскливо воскликнула Ядвига. — И без тебя с ума сойти можно!

— А где же… Надя? — невольно понижая голос и оглядываясь, спросил профессор.

— Там… — махнула рукой в сторону сарая Оняле. — Я ей уже сказала, что они ушли, только она теперь не скоро вылезет. Он ей чуть на руку не наступил, этот черт!

— Ну что ж?.. — В полной рассеянности профессор потирал себе лоб и напряженно хмурился. — Очень хорошо… Значит, больше и раздумывать нечего… Да, нечего!.. Ядвига, пожалуйста, сейчас же иди и затопи печку. Слышишь? Мне это нужно… А Аляна мне поможет… и лопату, пожалуйста, захватите с собой.

— Куда же идти? — удивленно спросила Аляна.

— Вот туда, на огород.

— Где мы закапывали?

— Да, да, именно… Прошу тебя, Ядвига, не теряй времени.

— Ты хочешь их сжечь?

— Конечно. Да поскорей! — Он кричал на жену резко и нетерпеливо, как не позволял себе никогда в жизни, и она понимала, что на этот раз подчиниться придется ей. Она только осмелилась спросить:

— А ты потом… когда-нибудь не пожалеешь?

— Делай что тебе говорят! — топнув ногой, срывающимся голосом крикнул профессор и угрожающе помахал в воздухе худой белой рукой, далеко высунувшейся из короткого рукава…

Потом он бесконечно долго сидел, скрестив ноги, на полу, перед раскрытой дверцей жарко пылавшей печки. Около него лежала груда синих листков с белыми линиями, скатанных в трубки планов и ярко раскрашенных карт. Он брал их по очереди в руки, внимательно разглядывал, быстрыми движениями рвал пополам, еще и еще, и, скомкав, бережно укладывал на груду раскаленных углей, по которым пробегало голубое пламя.

Аляна хотела ему помочь, но он отвел ее руку.

— Нет, лучше я сам! Не мешайте мне, пожалуйста.

Печь пришлось топить очень долго, и долгое время лепестки бумажного пепла, вылетая из высокой трубы, кружились над хутором и опускались далеко на лугу.

Наконец эта многочасовая работа была кончена.

— Вот и все, — с каким-то странным облегчением сказал наконец профессор.

Он попробовал встать, но ноги так затекли, что Аляне и Ядвиге пришлось ему помочь. Смущенно поблагодарив, он кое-как доковылял до своего кресла, долго сидел, потирая колени и криво усмехаясь про себя. Потом поймал руку Ядвиги и виновато ее погладил.

— Прости меня, я, кажется, на тебя накричал?

— Ты даже ногой на меня топал, — услужливо сообщила Ядвига, радуясь, что он заговорил хоть о чем-то.

— Ты, наверное, преувеличиваешь. Не может быть… Ну, извини, пожалуйста…

— Ничего. Один-то раз в жизни это даже интересно было, — скупо усмехнулась Ядвига.

— Ты понимаешь, я минуты спокойной не знал, пока не увидел, что они сгорели. Все! Точно они стали моими злейшими врагами. А теперь мне легко, теперь я не боюсь проговориться!

Юлия, которую ждали до глубокой ночи, так и не вернулась. С утра на хуторе никто не работал, кроме Аляны. Ядвига гладила и чистила черный костюм профессора, пришивала к рубашке оторванную пуговицу, снаряжая мужа в город. Было решено, что профессор оденется как можно лучше и отправится наводить справки о судьбе Юлии.

Оняле слонялась по двору и не думая приниматься за работу, потом притащила ржавый засов и большими гвоздями приколотила его к ветхой калитке. Наглухо задвинув засов, она забралась на дерево около ворот, уселась в развилке двух толстых веток, выглядывая, не идет ли кто по дороге к хутору. Даже когда Ядвига вывела старую кобылу и стала запрягать ее в тележку, чтобы отвезти профессора в город, Оняле пальцем не шевельнула, чтобы помочь.

Немного погодя профессор Даумантас, хмурый и сосредоточенный, в своем крахмальном воротничке, в твердой шляпе и с перчатками в руке, вышел на крыльцо. Руки у него были слегка растопырены, как у мальчика, который боится помять воскресный костюмчик.

Скосив глаза, он увидел приставший к лацкану сухой стебелек, углом рта подул на него, озабоченно похлопал перчаткой и, не заметив, что стебелек остался на месте, стал натягивать перчатки.

Старая лошадь, на которой Ядвига затягивала подпругу, тяжело вздохнула и вдруг насторожила уши, услышав пронзительное тонкое повизгивание.

— Тьфу ты господи! — с досадой проговорила Ядвига, оборачиваясь.

Оняле, не переставая визжать, на мгновение повисла на ветке, затем, разжав руки, шлепнулась на землю, вскочила и опрометью кинулась к калитке. Несколько раз нетерпеливо дернув ржавый засов, она наконец сдвинула его с места, рванула к себе калитку и выбежала в поле.

— Что это?.. Что это такое? — в изумлении спрашивал профессор, но Ядвига не слышала его, не отвечала. Бледная от волнения, она смотрела в пустой квадрат распахнутой калитки.

Затихшее в отдалении повизгивание через минуту снова послышалось где-то поблизости, — веселое, радостное. В калитке возникла высокая прямая фигура старой Юлии. Она вошла во двор с обычным своим невозмутимым видом, будто только на минуту отлучалась куда-то и вот вернулась назад. Но вид у нее был слегка смущенный. Да и было от чего. Маленькая батрачка Оняле, широко размахивая одной рукой, другой бесцеремонно тащила за собой старую хозяйку, точно вводила ее в собственный ее дом, и при этом ликующе повизгивала.

Уже на середине двора Юлия опомнилась, выдернула у Оняле руку и одна пошла к крыльцу. Ядвига кинулась к матери, обняла ее и неловко поцеловала сзади в шею, так как Юлия не повернула к ней головы.

— Ну-ну, — пробормотала она. — Чего вы тут переполошились?

— Они тебя отпустили?

— Отпустили! Только не поднимайте вы такого шума! Я вижу, никто и не подумал с утра гусей покормить?

У Ядвиги округлились глаза, она всплеснула руками, потянулась к лицу матери, но так и не осмелилась коснуться свежего шрама, пересекавшего щеку.

— Господи… Они тебя?.. — И, отвернувшись, она заплакала, закрывая лицо руками.

Юлия раздраженно пожала плечами, повернулась, чтоб уйти в дом, и тут заметила Аляну, которая пристально смотрела ей в лицо, прямо на полосу запекшейся крови.

— И ты уставилась! — сказала она. — Царапины не видела, что ли?

— Сволочи! — сквозь стиснутые зубы со сдержанной ненавистью проговорила Аляна. — О, сволочи!..

Юлия медленно разжала губы в неожиданной невеселой усмешке.

— Честное слово, ты больше похожа на мою родную дочь, чем эта бедная плакса… — Она дружелюбно толкнула Аляну в плечо и, быстро поднявшись по ступенькам, снова наткнулась на Оняле.

— Постой, — сказала она девочке, когда та хотела юркнуть мимо. — Скажи мне, отчего ты пищала?

— Разве я пищала? — сказала Оняле и на всякий случай сделала глупое лицо.

— Да. Отчего ты это делала?

Оняле сообразила, что хозяйка не сердится. Тогда у девочки сразу стало опять смышленое, даже хитроватое лицо. Она пискнула, ухмыльнулась и спросила:

— Так?

— Ну да, да, так. Почему ты это делала?

— Просто так… Это я так радовалась.

— Вот мне и показалось, — с задумчивым недоумением кивнула Юлия. — Чему же ты радовалась? Что я вернулась?

Оняле утвердительно кивнула.

Юлия продолжала на нее смотреть — не добрыми и не злыми, а только необыкновенно внимательными глазами, точно увидела ее в первый раз в жизни.