— Милиция! — гаркнул я. — Немедленно прекратить безобразие!

Еще бы в свисток дунуть, но не привык я на свадьбы со свистками ходить.

Пока такая фраза действовала очень даже магически. Для любого советского гражданина, даже отягощенного девиантной бравадой, такой окрик означал одно — нужно срочно сматывать удочки, или, не дай Бог, грозит трезвяк, штраф, на работу сообщат, премии лишат, на товарищеском суде разберут, в стенгазете пропесочат — с бутылкой в обнимку нарисуют, а если из партии исключат, то вообще с работы слететь можно. И тогда трындец — теща жену заберет.

Потом такая фраза, по понятным причинам, не будет уже иметь такого эффекта, ее придется поменять на более вескую и угрожающую: “Мордой в пол, работает омон”.

Все это быстро пронеслось в головах дебоширов, и люди замерли. Кто-то растащил клубок из тел дяди Пети и театрала по сторонам и помог им подняться.

Мне наконец удалось протиснуться к Гусару, я схватил его за локоть и вытащил в холл. Сзади уже заиграла музыка — инструменты для драки так и не пригодились, повезло музыкантам. Из всех самым уязвимым был барабанщик. Палочками много не навоюешь. Даже клавишник может ионикой по башке трахнуть, а вокалист стойкой микрофонной огреть.

Что ж, зато барабанщики обычно – ребята самые мускулистые, так что все по справедливости выходит.

Я уволок гусара в укромный угол и только тогда отпустил его руку.

— В чем дело, молодой человек? Что вы меня тискаете?

— Ты кто такой? — я подошел ближе, несмотря на его возражения по поводу нарушения границ личного пространства (слов таких еще не знали, но я прочитал претензии во взгляде) и зажал его в углу.

— Я перед вами не обязан отчитываться, — в глазе театрала мелькнул испуг (второй заплыл, и разглядеть в нем что-то стало проблематично). — Безобразие! Что за допросы на празднике? Я буду жаловаться в милицию.

Я усмехнулся – видно, он не понял, что волшебную фразу в обеденном зале прокричал как раз я.

— Милиция уже здесь, — я вытащил удостоверение, а гусар вдруг раскраснелся и полирнул рукавом пиджака лоб, шумно раздувая щеки, что аж усы зашевелились.

— Э… Товарищ милиционер. Я Мехельсон Яков Андреевич. Вот, у меня и паспорт имеется. Смотрите, — он полез в нагрудный карман и вытащил потертый документ. — Все? Я могу быть свободен и продолжить наслаждаться праздником?

Я ловко сцапал его паспорт, пробежал мельком по страницам, вроде все нормально. Настоящий. После чего засунул его себе в карман пиджака.

— Что вы делаете? — изумился тот. — Отдайте документ! Не имеете права!

— Слышь, ты! — я не сильно, но чувствительно ткнул его локтем в пузо. — Почему тебя никто из гостей не помнит? Включая самого жениха и невесту. Ты вообще откуда взялся?

— Я же говорю, я родственник дальний. Седьмая вода на киселе, так сказать.

— Как фамилия жениха?

— Что?

— Назови фамилию жениха.

— Иванов, — бессовестно на удачу выдал Мехельсон самую распространенную фамилию, но, увидев мой недовольный взгляд мигом попытался еще раз ткнуть пальцем в небо. — То есть, я хотел сказать, Петров!

— Есть такая фамилия, — скривился я. — Но не у жениха… В отделении с тобой разберемся, — я снова подхватил его за локоть.

— Простите, товарищ милиционер, — взмолился Мехелсон. — Я здесь человек случайный. Я актер из Новоульяновского тетра.

— Ну?

Мехельсон вздохнул:

— Понимаете, раньше все главные роли мне доставались, а теперь паскуда-режиссер сказал, что формат у меня не тот стал, мол, морда слишком потерта уже жизнью для Гамлета и седины с морщинами много. Старый, видите ли, я стал. И теперь мне приходится играть персонажей, что за весь спектакль молвят одну лишь фразу “Кушать подано-с” или “Не изволите ли взять зонт, сударь? Кажется, дождь начинается”.

Морщины – дело спорное, а вот ораторского мастерства ему было не занимать. Однако тут мы не на сцене, так что я с чистой совестью эту исповедь прервал.

— Ты мне зубы не заговаривай, на свадьбу зачем приперся?

— Так я и говорю же… Не хватает мне всего этого. Публики признания, восхищенных женских взглядов, праздника жизни, так сказать. Вот и бывает, что раз в неделю я захаживаю на свадьбу чужую. К тому же, поесть и выпить знатно можно. Так что, товарищ милиционер, отпускайте меня с Богом. Нет такого преступления — на свадьбы чужие заявляться.

— Преступления нет, но вот если я гостям все расскажу, то морду тебе поправить могут на раз-два. Для симметрии будет два фонаря, вникаешь?

— А зачем им говорить? — искренне возмутился актер. — Вы сами видели, как я народ веселил и речи толкал. Я же живость и изюминку внес. Теперь будет что вспомнить. А то, что драка из-за меня учинилась, так это только на руку. Всем запомнится такая свадебка. Чего обсуждать, как скучно сидели за столом, а моменты мордобития через десятки лет вспоминать будут. И улыбаться, и вздыхать от ностальгии. Какими мы все были молодыми и дурными… Так что сие торжество я ни коим образом не ущемил. А, скорее, наоборот. Внес, так сказать, кульминацию в сегодняшний вечер.

Я призадумался. А ведь Яков Андреевич чертовски прав. Без его присутствия свадьба смотрелась бы пресновато. Получается, что он сработал как подсадной тамада. Но бесплатно, за еду отрабатывает.

— Ладно, — махнул я рукой и вернул ему паспорт. — Обойдемся без отделения, – конечно же, никуда я его доставлять изначально не собирался, просто хотел пугануть и выгнать на улицу. — Иди домой. Ну или в театр.

— А остаться мне нельзя? — умоляюще посмотрел на меня актер. — Хорошо тут у вас. Душевно.

— Как же ты останешься, если дядя Петя крови твоей испить хочет.

Гусар только по-барски махнул мягкой рукой.

— Да ерунда это все, вот увидите, через пять минут мы уже с ним брататься будем, выпьем по стопке, а он мне станет жаловаться на жизнь и рассказывать про то, что жена его страдает от алкоголизма.

— А разве его жена много пьет?

— Пьет он, а она – страдает. Ну так что? Пустите меня обратно?

— Проходи. Только женщин чужих не лапать, драк не учинять и серебро столовое не тырить.

— Да там нержавейка же. А с драками веселее, разве нет?

— Ничего веселого, травматология у нас в городе на пятом этаже, и лифта там нет.

— Ну, да, — вздохнул актер, потирая фингал, — такое только в нашей стране может быть.

Я пустил “тамаду” обратно в зал. Там уже все забыли про недавний инцидент и веселились вовсю.

Актер быстро влился в “родную” компанию и уже следующий тост задвигал (как всегда, стихами), предлагая выпить за преданность, декларируя о таком высоком чувстве незамысловатые строчки.

Опять умчались птицы в край неведомый,

И снова наступают холода…

И только мухи человеку преданы,

Не улетают, твари, никуда…

В общем, свадьба удалась… А наутро хмельные гости заполонили квартиру родителей Быкова (своей у Антона пока не было), чтобы подлечиться. СССР (а потом и Россия, конечно) — это единственная страна в мире, где выражение “поправить здоровье” означает взять и нажраться еще больше, чем вчера.

Отпуск мой пролетел незаметно. Не успел глазом моргнуть, как пора в Москву собираться. Дел много успел сделать. Быкова женил, Погодина дружить отдал. Еще бы Илюху Трошкина пристроить в хорошие женские руки.

Ту девушку в красном платье с носом звали Женя Свиридова. Она медсестрой оказалась, и с Федей они стали встречаться. Пока просто за руки держались и купаться на городской пляж ходили, мороженное поедать.

Родителей я повидал, отца еще раз пропесочил по поводу его несанкционированных ходок. На старую работу сгонял. С Паутовым пообщался. Тот пожаловался, что преступность на спад и не думает идти. Начальство к тому же нарезает задачи борьбы с белыми воротничками, что совершают деяния неправомерные в хозяйственной сфере. Линия ОБХСС постепенно становилась главной.

— Больше формализма в нашей работе становится, Андрей, — рассказывал Аристарх Бенедиктович. — Вот даже взять народные дружины. Если раньше людей зачисляли по желанию, то теперь ради галочки комплектуют ДНД. Механически, так сказать, целыми трудовыми коллективами, без принципов индивидуальности, отбора и соответствия высокому званию дружинника. Понимаешь?