Никогда не думала, что могу так веселиться, отмораживая свою задницу. Когда мы покинули поле, я была жутко уставшая, но намного счастливее, чем за долгое время до этого.

Пока мы шли обратно к машине, Макс протянул мне термос. Я отвинтила крышку и сделала глоток все еще теплого горячего шоколада. И улыбнулась ему краешком губ.

— Шоколад? — поинтересовалась я.

Макс тоже улыбнулся.

— Я помню что нужно, чтобы умаслить тебя, — ответил он.

Остановившись посреди темной тропы, я повернулась к нему. Обвила его шею руками и притянула голову вниз, чтобы губами коснуться его рта.

Приоткрыв рот, я провела своим языком по его. Он застонал и притянул крепче к себе. По-прежнему шел снег, и моя одежда насквозь промокла, но меня это не волновало.

Единственное, о чем я думала, единственное, что было важно, это мужчина в моих объятьях.

Я отстранилась, и Макс прижался лбом к моему лбу.

— За что это? — спросил он мягко.

Я провела пальцами по его влажным волосам, игнорируя то, что они у меня онемели.

— За то, что удивил меня, — с улыбкой ответила я.

Пальцы Макса впились мне в спину.

— Напомни мне удивлять тебя чаще, — хрипло сказал он и прикусил мою нижнюю губу.

Я захихикала и потянулась, чтобы снова поцеловать его, но Макс остановил меня.

Я вопросительно склонила голову, вглядываясь в его неожиданно посерьезневшее лицо.

— Что такое, Макс? — спросила я его.

Он закрыл глаза и сглотнул.

— Я люблю тебя, Обри, — произнес он почти мучительным шепотом, словно это признание было вырвано у него силой, словно эти слова причиняли ему боль.

Я нахмурилась и коснулась его лица тыльной стороной своей ледяной ладони. Он открыл глаза, и они светились в сгущавшейся темноте. Мои губы раскрылись — я хотела сказать что-то в ответ.

Хотела сказать, что люблю его.

Потому что, правда, любила.

Эти эмоции накапливались во мне, и даже если раньше я подобного не испытывала, все равно их распознала.

Это любовь. Чистая и абсолютная любовь.

Но по какой-то причине, слова застряли в горле. Я стояла там, задыхаясь, как рыба, а Макс смотрел на меня, и его взгляд умолял меня ответить взаимностью.

И его чувства были взаимны.

Так почему я не могла произнести слова, которые ему было так необходимо услышать? Слова, которые мне самой хотелось произнести вслух?

Тишина затягивалась и затягивалась, а я так ничего и не сказала.

Наконец, Макс издал неловкий смешок и отвернулся. Я чувствовала себя ужасно. Я отстранилась от него, когда он так отчаянно нуждался в чем-то от меня. Я не могла дать ему это.

И почему?

Не могу объяснить, почему не решаюсь облечь в слова свои чувства. Возможно, дело в затяжном недоверии или боязни неудачи.

Я ужасно зла на себя за то, что разрушила своей неуверенностью идеальный день.

Макс поднес мою руку ко рту и поцеловал костяшки. Он улыбался, но его глаза, которые несколько минут назад были счастливыми и довольными, сейчас подернуты дымкой грусти.

— Давай вернемся ко мне. Думаю, я все еще должен тебе феттучини Альфредо, — сказал он, и переплел мои пальцы со своими, пока мы шли обратно к его машине.

— Макс, — начала я, но он покачал головой, прежде чем я смогла продолжить.

— Ничего не говори, Обри. Поехали домой, и я приготовлю тебе лучший чертов Альфредо, который ты когда-либо ела, — начал он, его голос звучал жестко, хотя он и пытался вести себя естественно.

Я сморгнула слезы, которые закипели на глазах, и послала ему дрожащую улыбку.

— Звучит отлично.

Обри

Мне казалось, что после того дня игр в снегу, мы пересекли точку невозврата в наших отношениях. Даже не смотря на мою неспособность озвучить свои чувства, мы провели вместе прекрасный вечер.

Мы вернулись в квартиру Макса, и он приготовил для меня ужин. Он определенно потратил время, чтобы прибраться в своей маленькой квартире, даже ковер пропылесосил.

Макс приложил массу усилий, чтобы сделать этот вечер особенным. Я помогла ему смешать соус и приготовить салат. Затем при свете дюжины свеч мы ели переваренные макароны и слегка подгоревший чесночный хлеб.

Убрав посуду после ужина, Макс предложил посмотреть фильм. Отдавая дань нашему первому свиданию, он выбрал «Поколение DOOM». Меня удивил его романтический настрой.

Забив на фильм, я увела его в спальню, где мы быстро разделись и занимались любовью до самого рассвета.

Все было так прекрасно, так легко и просто. И я жадно цеплялась за эти моменты, боясь, что они закончатся в любую секунду.

Потому что природу наших отношений нельзя назвать исключительно счастливой. И несколько недель, последовавшие за тем чудесным днем, показали мне, что впереди нас ждет нечто гораздо более мрачное.

Потому что Макс постоянно куда-то пропадал. Он ускользал как-то незаметно для меня, оставляя меня мучиться и беспокоиться о том, чем он занимается, какие наркотики принимает, какими другими способами уничтожает себя.

Когда мы были вместе, и он прикасался ко мне, я пыталась игнорировать тревожащее меня осознание того, что все это временно, что когда наше дыхание замедлится и высохнет пот, он снова оставит меня. Но я все равно возвращалась к нему, желая большего.

Макс поглотил меня.

Он завладел мной.

Я тонула.

Счастливые моменты, когда мы были вместе, отдавали горечью, потому что редко длились долго.

Я понимала, куда он ходит, я же не настолько дурочка. Но Макс ловко избегал моих вопросов, когда я задавала их. А я никогда сильно не давила. Не выпытывала.

Если начистоту, мне просто не хотелось получить подтверждение того, что он до сих пор продает, по-прежнему принимает, продолжает портить свою жизнь самым ужасным способом из всех существующих. Я была в ужасе, так как если бы мои подозрения подтвердились, то мне пришлось бы принять решение касательно наших отношений. И я боялась, что в результате своего решения сама себя возненавижу.

Я боялась, что последую за ним, куда бы он ни повел меня.

Меня тянуло вернуться в «Манию». Хоть я и понимала, что представляет из себя это заведение и какую роль оно играет в жизни Макса, я все равно не могла забыть восторг, который ощущала, пока была там. Искушение было почти непреодолимым.

Поэтому я «спрятала голову в песок» и попыталась вести себя так, словно в его жизни не существует этой черной дыры.

Бывали дни, когда Макс вел себя, как идеальный парень. Романтичный. Слепо преданный. Любящий меня до безумия. Мы вместе смеялись и болтали, жили этими украденными моментами чистой радости. Он отчаянно пытался дать мне то, в чем я нуждалась.

Но не то, что я хотела на самом деле: чтобы он отказался от наркотиков, от клуба, от всего, что с этим связано.

Я понимала, он на это никогда не пойдет. Поэтому никогда и не просила его, зная, что его ответ разобьет мне сердце. Случались дни, когда он был не под кайфом, голубые глаза незамутненными. Он не потел, его не трясло и не тошнило. В такие дни мне почти удавалось убедить себя, что зверь убит, и переживания, скрытые в глубине моего сознания абсолютно беспочвенны.

Однако переживания никуда не исчезали, они с корнем вросли в болезненную реальность, которая всегда окружала тот пузырь, в котором мы пытались выжить.

Макс ни разу не обсуждал со мной ни клуб, ни то, что было связано с этой частью его жизни. Я это ненавидела. Мне не хотелось, чтобы Макс скрывал что-то от меня, даже то ужасное, что, как я надеялась на самом деле не существовало.

Несмотря на то, что большую часть своей жизни он держал в секрете, я знала, что он меня любит. И хотя мне еще предстояло ответить словесно на его признание в любви, Макс никогда не тратил времени, чтобы выразить что, он чувствует.

Слова «я люблю тебя» вертелись у меня на кончике языка, но всякий раз, как я была готова произнести их вслух, Макс уходил, а я оставалась наедине со своими мрачными запутанными опасениями, которые становились все более и более знакомыми.