Александра порозовела от смущения, но посчитала, что Джордана нельзя винить за его чрезвычайный успех у женщин.

– Я любил его как брата, но факт остается фактом – он считался известным повесой, заслужившим вполне оправданную репутацию распутника.

Проклиная про себя преданность и невинность Алекс, Тони выпрямился.

– Вы не верите мне, не так ли? Хорошо, вот вам остальное: в ночь своего первого бала вы при всех восхищались красотой двух женщин – леди Уитмор и леди Грейндж-филд. Обе были его любовницами. Вы, надеюсь, понимаете, что это означает?

Краска медленно отхлынула от лица Александры. Любовница делит постель с мужчиной, и он… он делает с ней все то, что Джордан проделывал с Александрой.

Энтони заметил, как она побледнела, но все же не унимался, исполненный решимости расставить все точки над "i".

– На том же балу вы спросили, любил ли Джордан балет, чем ужасно позабавили всех гостей, прекрасно осведомленных, что балерина Элиз Грандо была его содержанкой до самого последнего дня. Алекс, по пути на корабль, когда вы остановились в Лондоне, он отправился к ней. Люди видели, как Джордан покидал ее дом. Именно она распространяет слухи о том, будто он сказал, что его женитьба была вынужденным неудобством.

Александра вскочила с кресла и, зажмурившись, затрясла головой.

– Вы ошибаетесь. Я вам не верю. Он говорил про какое-то деловое свидание. Джордан никогда бы…

– Он поступал так, как пожелает, ни с кем не считаясь, черт возьми! Знаете ли вы, что он намеревался отвезти вас в Девон и оставить там, а сам после этого вернулся бы в Лондон и продолжал бы связь с той же Элиз? Он сам мне это говорил! Джордан женился на вас из чувства долга, но не желал и не собирался жить с вами как с женой. И не испытывал к вам ничего, кроме жалости.

Алекс пошатнулась, словно ее наотмашь ударили по лицу.

– Он жалел меня? – сдавленно охнула она, сгорая от стыда и безжалостно сминая в кулаках складки платья. – Считал меня такой ничтожной?

И тут только до нее дошло, что Джордан собирался поступить с ней точно так же, как ее отец со своей семьей, – жениться, спрятать в каком-нибудь захолустье и вернуться к прежней жизни и порочным женщинам.

Тошнота подступила к горлу, и Алекс зажала рот, боясь, что ее сейчас вырвет. Энтони, подбежав, попытался обнять ее за плечи, но Алекс оттолкнула его и отступила. взирая на него с ужасом, будто считала таким же воплощением порока, как и муж.

– Как вы могли! – выпалила она голосом, дрожащим от боли. – Как могли позволить мне скорбеть о нем и разыгрывать такую безнадежную дурочку? Как могли быть настолько беспощадны, чтобы не разубеждать, будто он действительно был ко мне небезразличен?!

– Мы считали, что так будет лучше, – проворчала с порога вдовствующая герцогиня. Она вошла в комнату слегка прихрамывая, как всегда, когда была чем-то сильно расстроена. Но Александра, измученная до предела, не обратила на это внимания.

– Я еду домой, – объявила она, пытаясь побороть смертельную тоску, сдавившую сердце.

– Ни за что! – отрезал Энтони. – Ваша мать вернется из путешествия только через год. Вам нельзя жить одной!

– Я не нуждаюсь ни в вашем разрешении, ни в деньгах! По словам вашей бабушки, Хок оставил мне достаточное состояние.

– Которым я распоряжаюсь как ваш опекун, – напомнил Энтони.

– Мне ни к чему опекуны. Я со всем справлялась сама, еще с четырнадцати лет!

– Александра, выслушайте меня; – сдержанно попросил он, хватая ее за плечи и слегка встряхивая. – Я знаю, вы разгневаны и разочарованы, но не должны сбегать от нас и из Лондона, иначе случившееся будет всю жизнь преследовать вас. Вы не любили Джордана…

– Неужели? – разъяренно перебила его Александра. – В таком случае объясните, почему я провела целый год, пытаясь стать достойной его имени?

– Вы любили иллюзию, грезу, которую создали сами, невинная идеалистка…

– Добавьте – доверчивая, слепая и глупая, – прошипела Алекс. Муки униженной души требовали от нее не принимать сочувствия и утешения, предложенных Энтони.

Девушка едва слышно извинилась и бросилась в свою комнату. Только оставшись одна, она дала волю слезам. Алекс оплакивала свои наивность, легковерие, пропавший попусту год, в течение которого она трудилась до изнеможения, стремясь добиться одобрения человека, который не заслуживал имени джентльмена. Она рыдала, пока наконец собственные судорожные всхлипы не вызвали в ней презрения за слезы, растраченные понапрасну на ничтожное создание.

Вынудив себя сесть, она вытерла глаза, по-прежнему продолжая терзаться сознанием собственной ошибки. Подумать только, в тот день в саду она сама, первая, сказала, что любит его, стоило тому разок ее поцеловать!

Мэри Эллен говорила, что джентльмены любят, когда их восхваляют, и Алекс, очевидно, приняла советы подруги слишком близко к сердцу! Боже, она даже посмела сравнивать Джордана с «Давидом» Микеланджело!

Стыд опалил девушку, и она громко застонала, обхватив себя руками. Однако позорные воспоминания отказывались исчезнуть. Она даже подарила ему дедушкины часы! И при этом уверяла, будто дедушка посчитал бы его благородным человеком! Да дедушка выгнал бы взашей этого неверного предателя, пресыщенного, скучающего аристократа!

Потом, в экипаже, она позволяла Джордану целовать себя снова и снова… Лежала на нем, как безмозглая, опьяненная любовью распутница! А что он выделывал с ней в постели, при ее полнейшем согласии… И после этого не задумываясь отправился к любовнице!

Вместо того чтобы пристрелить грабителя, напавшего на Джордана Таунсенда, ей следовало бы прикончить его светлость! Какой утомительной, должно быть, казалась ему ее неопытность! Неудивительно, что он не желал выслушивать ее наивные объяснения в любви!

– Сколько еще ждать? – прошептал в темноте Джордж Морган.

– Час, а потом попробуем прорваться, – коротко ответил Джордан, разминая затекшие мышцы в попытке подготовиться к предстоящему побегу.

– Ты уверен, что слышал, будто сражение с англичанами идет всего в пятидесяти милях к югу отсюда? Совсем худо, если придется отшагать пятьдесят миль с моей хромой ногой и дыркой в твоей.

– Всего-навсего царапина, – отозвался Джордан, имея в виду рану, полученную от рук тюремщика, которого все же удалось одолеть.

Пещера, где они скрывались со вчерашнего дня, пока французы обыскивали ближайшие леса, была такой маленькой, что мужчинам пришлось сгибаться едва ли не в три погибели.

Боль прострелила ногу Джордана, и он замер, быстро, неглубоко дыша и стараясь вызвать в памяти образ Александры. Она словно по волшебству возникла перед его глазами, и Джордан каждой частичкой своего существа сосредоточился на ней. Он хотел представить, какой она стала, но перед ним стояла девушка на лесной поляне, со щенком на руках и глазами, сияющими любовью.

Зажмурившись, Джордан мысленно обводил пальцем контуры ее лица. Боль превратилась в нечто незначительное и хотя и неотвязное, но уже куда более терпимое. В прошлом он не раз прибегал к этому способу, и всегда с неизменным успехом.

В начале заключения, когда длившиеся неделями пытки довели его до грани безумия, именно мысли об Александре помогли избежать терзаний, раздиравших тело и пытавшихся пожрать разум. Он медленно, очень медленно воскрешал в памяти каждую секунду, которую провел с ней, каждую подробность их встреч, каждое слово, каждый жест. Он снова и снова овладевал ею в той гостинице: раздевал, держал в объятиях, цеплялся за воспоминания о ее невероятной нежности и о том, как страстно она ему отдавалась.

Но когда недели превратились в месяцы, картины их короткой семейной жизни больше не затмевали неумолимую действительность – ему понадобилось иное, более сильное средство, чтобы заглушить неотвязный голос, настойчиво побуждавший его оставить борьбу, позволить себе отдаться сладостному забытью, покориться приветливым объятиям смерти.

Поэтому Джордан принялся придумывать новые сцены: приятные, в которых Александра убегала от него, заливаясь мелодичным смехом, а потом оборачивалась, протягивая руки и ожидая, пока он придет к ней; пугающие – вот Тони выгнал Александру на улицу, и она живет в трущобах, ожидая, пока Джордан вернется и спасет ее; сладострастные, где Александра лежала во всем великолепии своей наготы на атласных простынях, ожидая, когда он возьмет ее.