Громкий, пронзительный гул сигнальных труб известил войско раса о необходимости отступления. Одинокий воин, стоявший на открытом месте, держал зелёное полотнище в вытянутых вверх руках.

Зелёный кусок материи полоскался на сильном ветру, пытаясь вырваться из рук воина. Этот знак показывал всем сражающимся, услышавшим сигнал отступления, в каком направлении нужно было совершать отход. Десятками и сотнями, воины стали выходить из схватки, устремляясь в новую точку сбора, прикрывая при этом отход своих товарищей. Отступавшие солдаты раса вовремя заметили опасность, исходящую от прорвавшихся через пулемёты гуркхов.

Между тем, внезапное отступление чернокожих воинов смутило Джона Конвайла, не позволив ему вовремя принять верное решение. Когда же гуркхи Айзека Гринсби прорвались к нему, было уже поздно.

Сотни раса, наскоро объединившись в тысячи, стали организованно отступать вверх по склону, отстреливаясь залповым огнём по преследующим их сипаям и гуркхам. Понеся потери, те вынуждены были также отступить.

Через полчаса, все воины раса снова заняли исходные позиции, к ним присоединились и оставшиеся в живых воины катикиро. Мортиры, пользуясь своей неуязвимостью, снова перенесли огонь на английский лагерь. Но бомб осталось совсем немного. Тем не менее, они продолжали стрелять, по приказу раса.

Английские батареи были, практически, уничтожены и не имели возможности отвечать. Сражение подходило к концу, но его исход ещё оставался неясным. Обе стороны понесли огромные потери, но так и не смогли получить преимущество.

У раса оставалось не больше восьми тысяч воинов, а у войска китикиро, понёсшего гораздо большие потери, оставалось около пяти тысяч воинов. Английская сторона могла «похвастаться» полной потерей союзных чернокожих воинов, часть из которых погибла, а часть разбежалась, скрывшись с поля боя.

Наибольшие потери понесли гуркхи, у них осталось в живых только две тысячи воинов. Сипаев смерть пощадила, но бегство с поля боя оказалось велико, и их отряд только дезертирами был ослаблен не меньше, чем на пятьсот человек, а в живых осталось почти восемь тысяч человек. Очень много было раненых, большинство из которых осталось умирать на поле боя, не в силах уползти.

Бригадир Джон Конвайл смотрел на разрушенный полевой лагерь, на опрокинутые и разбитые бомбами орудия, валявшиеся лафеты приведённых в негодность прошедшим боем пулемётов. Кричали раненые, остро пахло кровью, невыносимо воняло горелыми тряпками и сгоревшим порохом.

Сражение было проиграно. Обстрел прекратился, по причине отсутствия ядер и бомб. Бригадир понимал, что сил атаковать у него больше не было. Противник тоже понёс огромные потери, но вряд ли большие, чем его войско.

Кроме того, боевой дух сипаев был подорван, они больше не желали сражаться в чужой стране, за чужие интересы, несмотря на то, что служили за деньги. Гуркхи тоже были недовольны, они давно не несли таких огромных потерь. Но готовы были сражаться и дальше.

В голове было только одно решение — отступать! Но гордость не позволяла его принять, и он решил выступить завтра на рассвете. Либо обойти врага, либо повернуть назад.

Вечер прошёл за сбором людей, помощи раненым и в заботах. Неожиданно, спустились сумерки и наступил вечер, а потом, своим тёмным покрывалом накрыла место сражения и ночь. Всё это время воины двух противоборствующих сторон собирали раненых и, по возможности, хоронили убитых. Никто этому не препятствовал, соблюдая негласное правило войны, пока опустившаяся ночная мгла не прекратила эти действия.

Рас Алула ждал небольшого подкрепления, за которым послал ещё две недели назад. К нему на помощь спешил отряд городской стражи из Баграма, Быра и Бирао. Всех вместе набиралось не больше двух тысяч воинов, но сейчас это было критично и могло существенно повлиять на исход борьбы.

Две тысячи молодых, но свежих воинов, умеющих обращаться с огнестрельным оружием и вооружённых магазинными винтовками, горящих желанием пойти в бой, это весомый аргумент для уставших весов победы или поражения. И весы снова качнулись.

Всю ночь англичанам не давали спать. Несколько сотен людей раса Алулы с наступлением темноты напали на лагерь англичан. Сняв часовых в той части, где были сипаи, они навели чудовищный переполох среди них.

Весь лагерь был взбудоражен, отовсюду неслись выстрелы. Суматоха, бегущие в разные стороны воины. Понять ничего было невозможно. Появилось несколько случаев «дружественного» огня. Атаку удалось отбить с большими потерями, все последующие же вылазки были ожидаемы и отбиты без труда.

В ответ, гуркхи на рассвете напали на объединённое войско мамбовцев. Бесшумно поднявшись по высокогорному плато, они с первыми лучами солнца обрушились всем своим двухтысячным отрядом на лагерь негров.

Дикие крики людей, жаждущих убийств, пронеслись над пустошами, покрытыми редкой растительностью. Но это был, скорее, акт возмездия, наполовину с отчаянием, который не принёс успеха гуркхам. Их безрассудная атака была отбита, и с тяжёлыми потерями они откатились на исходные позиции.

Солнце уже поднялось над горной местностью, осветив убитых и умирающих, которым никто не смог, либо не успел, оказать помощь. Уставшие за весь предыдущий день, и так и не отдохнувшие за ночь, воины строились в боевые порядки, готовясь к штурму.

Строились и отряды раса и китикиро. Солнце успело подняться в зенит, когда начался бой. Всё это время, свежие две тысячи воинов неспешно заходили в тыл англичанам. Длинные сигнальные трубы и боевые барабаны возвестили о начале атаки. Почти стройными рядами, спускаясь по невысокому склону, пошли в наступление шеренги мамбовцев, ступая голыми ногами под барабанный бой.

Над ними реяли штандарты, сделанные из подручных материалов и разноцветной ткани, изображающие тотемы различных животных. Каждый понимал, что идёт в последний бой, и не мог запятнать себя трусостью.

На расстоянии, позволяющем вести прицельный огонь, английские шеренги окутались пороховым дымом, а чуть позже, долетел и грохот выстрелов. В африканских шеренгах стали падать люди. Остановившись, они произвели залп, затем, первые шеренги присели на колено, перезаряжая оружие, а следующие произвели такой же залп, а за ней и третьи.

После этого, бойцы третьей шеренги бегом преодолевали небольшое расстояние и, опустившись на колено, перезаряжались, пока следующие производили выстрел и бежали, поочерёдно, вслед за ними. К тому моменту, когда воины третьей шеренги подбегали к первой, первые открывали огонь и снова бежали вперёд.

Благодаря таким манёврам мамбовцев, английские войска стали тоже нести потери, а единственный, оставшийся пулемёт, хоть и открыл огонь, но не мог переломить исход битвы. Рывком, преодолев расстояние до английских позиций, африканские шеренги, сделав последний залп, перешли врукопашную.

Над полем боя витал запах пороха и крови, перебиваемый приторным запахом разложений, исходившим от убитых вчера воинов, захоронить которых до сих пор не удалось, ни одной, ни другой стороне.

Рукопашная была в самом разгаре, когда по сигналу боевых тамтамов, поднявшись с земли и выскочив из разных укрывающих складок местности, в атаку на англичан, с тыла, бросились две тысячи свежих воинов. Непрерывно стреляя в спины солдат колониальных войск, они оказались в самой гуще рукопашной схватки. Пристегнув штыки, и в упоении крича «Мамба», они стали ожесточённо колоть и резать всех подряд.

Этот неожиданный удар свежих сил и решил участь битвы. После чего весь предварительный план сражения полетел в тартарары, и рукопашная схватка превратилась, сначала, в банальную свалку, в которой каждый сам за себя, а потом, перешла в избиение.

Только гуркхи пока сражались организованно. Бригадир Джон Конвайл отдал приказ сражавшемуся рядом с ним майору Айзеку Гринсби, а тот, своим подчинённым и, бросая сипаев на волю судьбы, они стали выходить из свалки, что всё-таки им удалось, но с большим трудом.