Впоследствии, Нгонго рассказала мне, что я никого не ударил, а только шел, скривив своё, и так некрасивое, лицо к Мирре, и страшным голосом спрашивал у неё: «Ты что делаешь? На родную кровь руку подняла!», и так без перерыва. Мой вид был настолько страшен, что избиение младшей сразу же прекратилось. А потом, обе сестры, прижавшись друг к другу, забившись в угол, совместно рыдали, проливая слёзы, и пытаясь ими меня успокоить и привести в чувство.

Немного успокоившись, я взял за руки обеих и, вытащив из угла, усадил в свой трон. Здесь я сказал им: «Вы девочки, вы сёстры, вы родная кровь. До последнего вздоха, вы обязаны защищать друг друга, не отвлекаясь на злые слова чужих для вас людей».

— Клянитесь, что никогда, НИКОГДА! Ни одна из вас не поднимет руку на другую, ни лично, ни с помощью третьих лиц, ни каким-либо другим способом, или с помощью других родственников.

— Дождавшись от обеих: «Да, папи, мы клянёмся!» — я отпустил их, сморщившись, в очередной раз, от их «папи». Девчонок, как ветром сдуло, но при этом, они крепко держались за руки. А бусы, бус я им подарил целый ящик, который они потом раздали своим подружкам.

Дел было невпроворот. Требовалось подготовить другое войско, которое должен был возглавить Ярый. Его я планировал отправить захватывать, уже всерьёз, Конго и Габон. Развивающиеся в непредсказуемом порядке события, настоятельно требовали этого. Но, надо было подготовить и тылы.

Через пару месяцев, прибыл рас Алула, с которым мы обсудили дальнейшие планы и политику в отношении Абиссинии. В целом, я понял, что необходимо было выждать время, и не лезть пока ни в Судан, ни в Британскую Восточную Африку. Не надо дразнить диких гусей. Но я не знал, что у диких гусей было другое мнение на мой счёт.

Рас Алула, от моего имени, увёз письмо Менелику II с поздравлениями с победой и предложением дружбы и сотрудничества, а также, просьбой не препятствовать продвижению ко мне коптских священников, которых я приглашал к себе в любом количестве.

Мне срочно нужно было крестить всех негров, проживающих на захваченных мною землях, это было, как сказал бы дедушка Ленин, «архи важно», и стратегически необходимо. Просто катастрофически.

Вызванные, отец Кирилл и отец Мефодий, отчитались о количестве соплеменников, обращённых в лоно коптской церкви, и таковых оказалось много, но только, в количественном выражении. В процентном, всё было не так радужно, и цифра колебалась от тридцати, до сорока пяти процентов.

А мне ещё, бороться с трайбализмом, о котором я уже упоминал ранее. Межрасовая и межплеменная рознь, это страшное дело. Проще было направить агрессию против белых, но делать это надо сугубо избирательно, контролируя каждый шаг агрессивно настроенных групп и влияя на них опосредованно, через других людей.

История тутси и хуту, а также других племён, с диким восторгом режущих друг друга, стояла у меня перед глазами. Я прекрасно понимал, что начало межплеменной борьбы, это конец моего государства, и уничтожение будущей империи, уже в зародыше.

Меры надо было принимать уже сейчас, но у меня не было ни нужных знаний, ни нужного опыта. Всё приходилось делать методом проб и ошибок, привлекая к этому случайных людей. Пока же я мог использовать только свой авторитет и мистический страх перед Великим унганом, который я вызывал у туземцев.

Между тем, нашлось у меня дело и для отца Пантелеймона. Ему предстояло отправиться в Россию, с письмом к Феликсу, вернее, с письмами… в них было много всего, в частности, требование скорейшего завершения работы по изготовлению ручного пулемёта и лёгкого миномёта, с направлением на испытание их первых образцов, а также, ещё ряд различных идей.

В частности, я вспомнил рассуждения своего отца, который был инженером-механиком, о том, что было бы, если в эпоху пара победил двигатель Стирлинга, основанный на цикле Стирлинга, а не цикле Карно.

Отец, долго ещё, взахлёб, рассказывал мне, какие бы возможности открыли нам эти двигатели, если бы смогли подобрать идеальную математическую модель к нему. Естественно, восторгов отца я не понимал, и слушал его вполуха, думая в это время о том, кого лучше влюбить в себя, Наташку Альбатросову, с первой группы первого курса (высокая блондинка, длинные ноги и тонкая талия), или Иришку Дадаш, со второй группы (красивая попа, и не менее красивое лицо).

Но, одно я смог запомнить. Двигатели Стирлинга были проще в эксплуатации, намного надёжнее, чем паровые, и могли даже составить конкуренцию двигателям внутреннего сгорания. К тому же, они могли работать от любого нагревательного элемента, что в условиях жаркого климата Африки было очень востребовано.

Дневной нагрев, ночное охлаждение, или нагрев с помощью любых горючих веществ, учитывая наличие огромного количества древесины, либо отходов производства, на первое время, а потом, наличие залежей горючих сланцев, а также, нефти и газа, которые были и в Конго, и на севере Африки. Всё это, в перспективе, могло дать совершенно немыслимый скачок использования этих двигателей в Африке.

Но пока, об этом приходилось только мечтать. Нужны деньги, и крепкая власть. Очень крепкая власть, но кто мне её даст? Да никто! Власть, это такая штука, каждый берёт её сам. Она никому не падает в руки, и за неё надо постоянно бороться…

С явной неохотой, отец Пантелеймон стал собираться в Россию. Но мне больше некого было туда послать. Все остальные были ещё хлеще, либо не были русскими. А мне нужно было разведать обстановку в России и узнать, не хочет ли Феликс меня «кинуть».

Отец Пантелеймон увозил с собой множество мелких алмазов, собранных с окрестных территорий. Все крупные я оставлял себе, а то, мало ли что. Ещё не время для продажи действительно дорогих камней, это всё на будущее. Вместе с отцом Пантелеймоном, отправлялся и небольшой отряд русских «охотников». Они несли с собой намытое золото, и должны были зазвать сюда ещё людей.

Русских было, всё-таки, здесь мало, как и других белых, по причине тяжёлого климата, и особенно, болезней. Уже пара десятков крестов темнели потрескавшимся деревом в саванне, джунглях, и по берегам речек, там, где настигла переселенцев жестокая судьба. Природа лишь собирала свою дань, невзирая ни на что.

Снарядив небольшой отряд, нагрузившись продовольствием, оружием и золотом, в маленьких кожаных мешочках, отряд отца Пантелеймона отбыл в Россию, начав тяжёлый и долгий путь. В одном из конвертов, кроме моего письма, находилось и письмо Ефима Сосновского, адресованное своему могущественному родственнику, владельцу сибирских золотых приисков и бывшему банкиру, барону Горацию Гинзбургу, с просьбой вложиться в развитие африканских золотых приисков.

В общем, процесс пошёл. Поля вспахивались и засевались, строились новые, более основательные, хижины и склады. Возле складов располагались подземные холодильники. А вокруг Банги, постепенно, вырастали, сделанные из глины, стены.

Такими темпами, мы и к глиняным постройкам перейдём, или, хотя бы, к саманным, но всё это было ещё впереди. Для начала надо разобраться с ближайшими врагами, да и немцам, надо бы указать, что не они тут главные, а африканцы. Тем более, что снабжать меня оружием и боеприпасами они не особенно-то и торопились. А зря…

Момо угрюмо шёл в центре своего войска, его не покидало ощущение неправильности происходящего. Его преданность вождю не вызывала сомнений, по крайней мере, у него, а тут вождь, не успев вернуться, сразу отправил его во главе войска, завоёвывать территорию Раббиха.

Да ладно, воевать, он это дело любил, но зачем приставлять к нему Ката? Палач всегда находился где-то недалеко. Его не было видно, но Момо ощущал его присутствие всей своей чёрной кожей, и это было неприятно.

Он…, владелец самого изысканного гарема, повелитель огромного войска, бесстрашный и жестокий воитель, прекрасно воюющий в джунглях против кого угодно, и должен смиренно отправляться в путь, по первому приказу Мамбы, который и слушать не хотел никаких возражений и доводов, с точки зрения Момо, бывших «железными».