Делать нечего, и в ход пошёл последний довод королей. Как огромный, бревноподобный и злой, как тысяча кобр, пополз я к спрятанному в нише пулемёту, опасаясь свистевших вокруг меня пуль, пробивавших тонкие стены дворца со всех сторон. Его задняя стена была более толстая, и пули её пока не прошивали.

Выкатив пулемёт Максима на прямую наводку, я дал волю ярости. Пулемет загрохотал, выплёвывая свинец. Пули, впиваясь в тела предателей, сбрасывали их на пол и разрывали тонкие стены дворца в клочья. Я стрелял, пока не закончилась лента. А расстреляв её, стал возиться со следующей, пока, наконец, не услышал яростные крики прорывавшихся ко мне отовсюду моих воинов, разбуженных грохотом сражения.

Предатели, потеряв от пулемётного огня большое количество людей, дрогнули и побежали. Поток бежавших вне себя от ужаса воинов подхватил с собой легкораненого Момо и понёс с собой, и он не видел, как в свете разгорающегося пожара, во дворец, пробив себе путь, нырнули, одна за другой, три тёмные фигуры.

Я не успел вставить следующую пулеметную ленту, как увидел, а скорее, почувствовал атакующих меня людей. Подняв на них глаза, я был вынужден бросить треклятую ленту, схватившись за валяющееся недалеко от меня копьё.

Три человека, или демона, я сразу и не разобрал, заплясали вокруг меня свой смертельный танец, рубя меня саблей и короткими прямыми клинками. Ах, ты ж, мать перемать. Чешую вам «крабью» во все носовые отверстия и ржавый якорь в руки, гады вы и суки.

Еле изворачиваясь от их быстрых движений, отбиваясь от них копьём, я стремительно проигрывал этот бой, пока чувствительный удар по ноге не напомнил мне о деревянной кобуре подаренного маузера.

Всё это время, позади подпрыгивала от резких движений моего тела деревянная кобура с маузером, о котором я начисто забыл в горячке боя. Взвинтив на короткое мгновение темп боя, я ударил копьём одного из своих противников. Копьё пробило его живот и застряло в теле. Оставив копье, я отпрыгнул назад, но до конца не успел увернуться от удара короткого клинка. Клинок рассёк на мне толстую кожаную безрукавку, прикрывавшую корпус.

Опять моя кровь оросила тело, начав свободно стекать по нему вниз. Моя правая рука метнулась назад, расстёгивая кобуру и вырывая из неё маузер. Следующий удар я пропустил мимо себя, отшатнувшись назад и вправо. Вражеский клинок повторно распорол безрукавку и ушёл дальше.

Маузер, наконец, выскользнул из кобуры и столкнулся в воздухе с саблей. Удар свободной левой рукой, пинок ногой, выстрел, выстрел, выстрел. И все трое ассасинов оказались на земле.

Держась за простреленный живот, Мягкотелый достал метательный нож и без замаха метнул его в короля. Но, видно, годы стали сказываться, или глазомер подвёл его в кромешной, потусторонней тьме, царившей вокруг, несмотря на полыхавший огнем снаружи дворец.

А может, Мамба действительно продал свою душу злым духам, как про него говорили. Но он успел отклонить голову, всего на дюйм, из-за чего острое лезвие промелькнуло мимо его уха, даже не задев.

Ах, ты ж паршивец, матюкнулся в сердцах я, когда нож просвистел мимо моего уха. И со злорадной ненавистью омерзительного киношного злодея несколько раз нажал на спусковой крючок маузера.

Пистолет содрогнулся три раза, исторгнув из своего ствола пули. Две из них пробили грудь убийцы, а третья раздробила череп, расплескав по полу его мозги.

Второго тяжелораненого я просто обездвижил несколькими ударами по рукам рукоятью маузера и прострелил его ногу. Метнувшись к шкатулке со своими эликсирами, я стал там суетливо рыться, спеша найти нужное мне зелье, для обеспечения мук испытуемого и развязывания ему языка.

Как я и предполагал, он ни за что не хотел раскрывать свои тайны, и только после того, как я влил в него насильно ядовитую гадость, которая стала сжигать ему все внутренности, он прошептал, что его наняли. Нанял его Мягкотелый, который сейчас валялся дохлой кошкой в двух шагах от него.

Через пару минут он испустил дух. Скорее всего, у него остановилось сердце, а возможно, он смог остановить его сам, либо ранение и моё «лекарство» добило его окончательно. Ничего существенного я не узнал, кроме клички главаря убийц. Теперь следовало разобраться с Момо и примерно его наказать, вместе с его подельниками.

Момо оказался жив. Пойманный моими воинами, он трясся в одной из хижин, ожидая расправы над собой. Возле него сидели и лежали, связанные по рукам и ногам верёвками, его выжившие люди. После бессонной ночи я ушёл спать, пристрелив пару раненых людей Момо. Лечить я их не собирался, а определённый посыл сделать следовало уже сейчас, да и зачем им мучиться, я же не садист.

Утро наступило где-то ближе к обеду. Со всего Банги и его окрестностей сбежались люди. Вся моя сущность противилась этой казни, но другого выхода я не видел. Когда-то я был цивилизованным юношей, даже, можно сказать, толерантным. Мне было дурно смотреть на оторванный хвост ящерицы, который она оставляла, чтобы спастись из жестоких лап мальчишек.

Сейчас же я стал совсем другим. Когда тебя целенаправленно травят и хотят убить, ты по-другому начинаешь смотреть на этот мир, если, конечно, выживешь. Вокруг дикая природа, с такими же дикими людьми. А цивилизованные, как ты думал, люди пытаются продырявить тебя, наделав в тебе совсем не нужных дырок, отчего поневоле станешь таким же диким, как и окружающие.

«Среда формирует сознание», — как говорят материалисты. Теперь Я тут среда, и Я буду формировать ваше сознание. Раз пошла такая пляска — режь последний огурец.

На казнь собрались все, кто смог. Вернулся Жало со своими подчинёнными, остальные были слишком далеко. Есаул с перевязанной головой стоял рядом, командуя своим тысячным отрядом персональной охраны. На окраине города была вытоптана большая площадка, на которой сооружён помост с виселицей. Всего на казнь были приглашены тридцать семь человек, во главе с Момо. Остальные либо погибли, либо разбежались.

Весь город уже гудел, обсуждая ночной бой и моё чудесное спасение. Возле помоста лежали три раздетых трупа ассасинов. Все они были арабами. Сухие, поджарые тела, одинаково хорошо переносившие и холод горных вершин и жару опалённой солнцем пустыни. Сейчас они не производили впечатления супер героев, а простреленная голова Азиза аль-Мухрама уже была отделена от тела и украсила собою очередную пику.

Момо угрюмо молчал, склонив свою чёрную голову, и исподлобья посматривал на пустую пику, которую, как он думал, приготовили для него. Но он ошибался, это была бы слишком лёгкая смерть для предателя. Его ждало гораздо более жестокое наказание.

По моему приказу, его положили на помост и, перехватив голову, широко раскрыли рот, вставив туда глиняную воронку. Чинно, не спеша, я взошёл на помост, поправил свой маузер. Погладил окровавленную ткань, закрывавшую мою рану. Передвинул к себе деревянную кобуру маузера, а затем, раскрыв её, достал не мощный пистолет, а невзрачный пузырёк из тёмного стекла.

Подняв его над головой, задумчиво рассмотрел на свет и выдержал паузу, от которой у Момо потёк тоненькой струйкой пот, стекая по щекам и падая на дощатый помост. Затем, быстро открыв пузырёк, одним движением опрокинул его содержимое в воронку, по которой зелье безумия стекло Момо в рот.

Дикий горловой крик пронзил тишину казни. Чудовищным усилием голосовых связок и мышц гортани Момо пытался исторгнуть из себя это зелье. Он начал безумно вырываться и даже смог приподняться, несмотря на то, что его удерживали шесть сильных воинов.

Но подбежали ещё четверо, и его опять пригнули к помосту. Медленно, по капле, зелье стало проникать внутрь организма, отравляя его. Я же, подняв руки к небу, глухим утробным голосом стал взывать к богам вуду. Через пять минут, в полной тишине, Момо стал конвульсивно дёргаться. Ещё через пять, из его рта вытащили воронку и отпустили его, а через десять минут с помоста поднялся уже не человек, а пустышка.