— Увы, — посетовал Вильгельм, — у меня нет возможности для такого путешествия. Было бы хорошо, если бы во время вашего пребывания у нас вы просветили меня по ряду вопросов. Нам не хватает здесь знаний. Мы учимся практическим делам: воевать и быть добрыми христианами. Я завидую вашей учености.

Герцог шутит, решила Фаллон, однако она надеялась, что отец достаточно знает нормандцев, чтобы не поддаваться на дружеский тон.

— Герцог Вильгельм, я думаю, мы оба такие, какими нас сделали обстоятельства и воспитание. Король Эдуард любил искусства, науки, языки, поэзию и музыку.

Вильгельм засмеялся.

— Однако это так нелегко — идти на поводу у пристрастий и прихотей короля!

Дома, в своей семье, Гарольд мог сетовать на необузданный нрав и причуды Исповедника, но возносить хулу на короля в этой компании он не станет. Фаллон не расслышала его ответа, потому что голос, который был ей хорошо знаком, прервал ее размышления.

— Итак, миледи, вас забросило в мою страну. Могу ли я сказать вам «добро пожаловать!» или же мне следует, как и раньше, опасаться за свою жизнь и здоровье?

Фаллон почувствовала на себе его сверлящий взгляд. Она не повернула головы, продолжая смотреть на дорогу.

— Вы шутите, милорд. Вы меня нисколько не боитесь. И вообще меня удивляет, что вы помните о том, что мы встречались.

— Я ношу на руке шрам от зубов, миледи, которым меня наградила маленькая своевольная девчонка за то, что ей не нравилась моя национальность. И хвала Богу, что зажила моя ошпаренная плоть. Мне трудно забыть вас. Поэтому я и хотел бы знать: мне прятаться в укрытие, миледи?

Она откинула назад волосы и повернулась к нему.

— Сэр, вы попрекаете меня за то, что проделывал когда-то ребенок. Можете быть уверены, что сейчас у меня пропал интерес к подобным вещам.

— При этих словах, миледи, я испытал облегчение.

— Вы дразните меня?

— Вовсе нет, — серьезно сказал Аларик. — Мне просто хотелось знать, в мирных ли мы отношениях или же вы по-прежнему считаете меня своим врагом.

— Милорд, это свидетельствует о вашем самомнении. Я вообще не думала о вас.

— А, тогда все в порядке.

— Разве?

Она на мгновение взглянула на Аларика, стараясь не обращать внимания на его упорный взгляд. Это было непросто, ибо она чувствовала в нем мужчину, ее волновали его руки, сильные, уверенно сжимающие поводья, могучие бедра под тесными рейтузами, которые едва не касались ее бедер, поскольку они ехали рядом.

— Да, — подтвердил он, не спуская с нее пронзительного взгляда. Фаллон невольно поежилась. — Это хорошо для вас, миледи. Я хотел предупредить, что впредь не склонен терпеть ваши гадкие шутки.

— Предупредить? — Ее оскорбили и его тон, и слова. — Это скорее похоже на угрозу.

— Если я буду угрожать вам, миледи, — берегитесь… Поверьте, если я что-то пообещаю, я этого не забуду… А сейчас я просто предупреждаю вас. — Он наклонил голову в ее сторону и пришпорил коня.

Фаллон кипела от гнева. С каким наслаждением она схватила бы эти нормандские волосы и треснула нормандскую башку грубияна о стенку.

Конечно, ей необходимо оставаться благоразумной. Ведь они не дома. Они в Нормандии в качестве «гостей» герцога Вильгельма.

На протяжении оставшегося пути Аларик с ней больше не заговаривал. Она слышала, как он вел степенную беседу с ее отцом и Вильгельмом о законах и образе жизни двух стран. Когда они остановились в небольшой деревне, чтобы напоить лошадей, помочь ей сесть на лошадь поспешили другие рыцари, и даже когда они добрались наконец до резиденции Вильгельма в Руане, Аларик остался стоять поодаль, бросая в ее сторону иронические взгляды. Она не обращала на него внимания, одаряя ослепительными улыбками других рыцарей и рассыпая благодарности на их родном языке.

Фаллон была настроена презирать все нормандское, однако с удивлением обнаружила, что ее заинтересовало многое. Стояло лето, и земля, если по ней не прошлась война, дарила красоту и радость. На холмах и в долинах виднелись замки — огромные сооружения из камня, которые могли выдержать осаду и штурм. Один молодой рыцарь объяснил ей, что они живут по церковным установлениям о перемирии, согласно которым запрещается воевать в определенные дни недели.

— Если бы у нас этого не было, — добавил рыцарь, — нам бы нечего было есть, потому что, когда боевые кони топчут поля и повсюду звенят мечи, не остается ни времени, ни места для жизни.

В Руане Фаллон была поражена оригинальной архитектурой, разнообразием церквей и монастырей, жилых домов и лавок. Город по размерам мало уступал Лондону, но сильно отличался внешне, потому что англичане строили преимущественно из дерева, в то время как норманны отдавали предпочтение кирпичу и камню. Замок Вильгельма впечатлял своей красотой и своеобразием. Фаллон сделала вывод, что строили эти варвары хорошо.

Через некоторое время она перестала употреблять слово «варвары».

Когда Фаллон с отцом и Вильгельмом стояла во дворе замка, слегка поеживаясь от ночной прохлады, до нее донесся негромкий женский голос.

— Должно быть, это Фаллон, дочь Гарольда. — Герцогиня Матильда, жена Вильгельма, симпатичная женщина с лучистыми глазами, подошла к ней и взяла ее за руки, улыбаясь теплой, доброжелательной улыбкой. Трудно было не ответить ей тем же. — Вильгельм, мои опасения оправдались: Ги был не слишком внимателен к нашим английским гостям.

— Да, моя дорогая, боюсь, что так.

— Сэр Гарольд, слуга проводит вас в вашу спальню. Вы наверняка очень устали. Мы счастливы, что шторм не погубил вас… Фаллон я провожу сама и распоряжусь, чтобы ей приготовили ванну, чистую одежду и свежее постельное белье.

— Благодарим вас, леди Матильда, — сказал Гарольд, — за радушие и гостеприимство.

— Это для нас радость! Я слыхала от Аларика, с каким гостеприимством вы принимали его, когда он приезжал к вам посланцем мужа.

Фаллон знала, что Аларик смотрит на нее, и почувствовала, что краснеет. Ей было неизвестно, рассказывал ли он о несколько своеобразном проявлении гостеприимства с ее стороны. В конце концов она решила, что нет, ибо герцогиня дружелюбно положила руку ей на талию и повела в большой зал замка.

— Фаллон, вы должны называть меня Матильдой. И если испытываете в чем-либо нужду, приходите прямо ко мне.

Матильда была шатенкой с ясными карими глазами. Рядом с загрубевшим в походах мужем она производила впечатление слишком миниатюрной и хрупкой. Однако она обладала удивительной духовной силой, и Фаллон сразу ее полюбила и поверила ей.

В этот вечер Фаллон не удалось рассмотреть зал во всех подробностях. Матильда провела девушку по каменной лестнице и, остановившись перед большой дверью, открыла ее. Это была уютная спальня. На огромной кровати лежала одежда, легкое летнее белье, рубашки, платья, чулки и даже набор мягкой кожаной обуви.

— Вы так добры, — растроганно сказала Фаллон.

— Ну, что вы, — возразила Матильда. — У меня шестеро детей. Я в состоянии присмотреть и еще за одним… И я знаю, что это такое — быть выброшенным на чужой берег, — добавила она тихо.

Затем она помогла Фаллон снять испачканное платье и забраться в бадью. Фаллон чувствовала себя смущенной из-за того, что герцогиня взяла на себя обязанности горничной, однако Матильда была женщиной практичной. И любопытной, как убедилась в том Фаллон.

Ей с трудом верилось, что эта тоненькая стройная женщина родила шестерых детей. Матильда обрадовалась комплименту. Она была так добра и заботлива, что в конечном итоге Фаллон позволила Матильде вымыть ей волосы.

Время летело незаметно. Матильда рассказала о своих детях, чем подвигла Фаллон рассказать о своей матери и братьях. Затем пришла служанка с бульоном и горячим молоком. Пока Матильда с ней разговаривала, Фаллон из стопки белья выбрала длинную рубашку из мягкой белой ткани, надела ее и, забравшись на кровать, закрыла глаза. Ей вспомнилась ночь, которую она провела взаперти в холодной и грязной комнате графа из Понтье. Сейчас же все ей напоминало дом. Постель была мягкой и теплой. Фаллон быстро погрузилась в сладостный сон.