В итоге я собрала все использованные листья в глиняный горшок, нашедшийся под кроватью, всыпала в них несколько крупинок огненного порошка, а пепел развеяла из окна. После чего легла спать, удрученная жутким чувством интеллектуальной неудовлетворенности.

Проснулась я от странного шороха в углу комнаты. Точнее, шорох лишь привлек мое сонное внимание, а проснулась я, уже когда осознала себя стоящей посреди комнаты и засовывающей что-то в рот. Это что-то пронзительно попискивало и махало хвостиком. Последних остатков внезапно улетучившегося самообладания хватило на то, чтобы не заорать, будя весь гостевой дом или всю улицу, на которой он стоял, а просто аккуратно посадить мышонка на пол и сунуть в рот кулак, закусив его до боли и не давая вырваться крику. Ксан, дремавший на густонаселенном матрасе, проснулся, удивленно наклонил пушистую голову и мысленно поинтересовался:

— Ну и зачем, скажите на милость, надо было сначала его ловить, а затем выпускать добычу? Где логика?

Отвечать я не стала, однако вопрос его породил целую цепочку ассоциаций в моей бедной голове, вылившуюся в четкое визуальное воспоминание. Я осознала себя еще совсем малышкой: меньше трех дюжин дней назад отметила свое пятилетие и получила Книгу зелий. Я радовалась: впервые в жизни у меня вышло поймать крысу. Она была большая и ужасно симпатичная, усатая и с длинным голым хвостом. Она бегала по комнате, а я скакала вокруг нее, время от времени бросаясь вперед и хватая ее еще маленькими, но ужасно остренькими коготками. Это было очень весело, и еще веселее становилось от того, как смешно пищала крыса, когда в очередной раз попадала мне в руки. Я-взрослая с ужасом наблюдала, как на гладкой крысиной шкурке появляются все новые кровоточащие царапинки, но котенок, которым была когда-то нэко Эйлинарра, не обращал внимания на то, что в крысином писке с каждой минутой слышалось все больше боли и страха. Зверюшка уже не пыталась огрызаться или атаковать в ответ, она просто хотела оказаться как можно дальше отсюда.

Чуть слышно проскрипела дверь. Это в комнату вошла моя мама — красивая нэко с голубыми глазами и пушистым хвостом. Ее пестрые трехцветные уши приподнялись в удивлении, а потом гневно прижались к голове.

— Девочка моя, что ты делаешь?! — воскликнула она, виляя хвостом. — Ты же не какая-нибудь дворовая кошка, ты — нэко. Любимица богини, будущий великий алхимик. Как ты можешь?

Она ловко подхватила крысу прямо за длинный хвостик, а потом пересадила ее к себе на ладонь.

— Неужели ты думаешь, что Фрейя одобрила бы такое развлечение? Сейчас же выпусти зверька на волю!

— Нетушки, — я сморщилась, удерживая желание захныкать. — Не выпущу. Я его поймала. Это моя добыча.

В глубине души я обрадовалась, как ловко ответила маме. Она ведь сама недавно говорила папе, что отбирать чужую добычу — низко и недостойно истинного воина. Я, правда, не очень поняла, почему это низко, ведь речь шла о моем дядюшке Ру. А он даже выше папы, но я решила, что маме можно так сказать. Она не очень высокая ведь.

— Добыча? — удивилась мама, но не успела я обрадоваться, как она резко сунула ладонь с крысой мне под нос. — Тогда ешь.

«Добыча», будто что-то понимая, сидела на маминой маленькой ладошке почти как статуэтка. Только шевелила смешным носом вместе с длинными усами да моргала черными глазками-бусинами. Ловить ее было весело и интересно, а вот кушать не хотелось. Я глядела на серебристую крысячью шкурку, покрытую кровоточащими царапинами, на тонкий, безвольно висящий хвостик, на лапки, так похожие на настоящие ручки, потом посмотрела на мамино суровое лицо и громко заревела, испугав и ее, и крысу. Я-маленькая самозабвенно плакала, осознавая, что мое поведение огорчило и Фрейю, и маму, что я причинила боль этому, в сущности, замечательному зверьку. Что я виновата, виновата, виновата.

Спустя мгновение мама уже баюкала меня в объятиях, неразборчиво утешая и промакивая слезы кончиком хвоста, а крыса забилась за стол в углу комнаты.

Насколько я теперь помнила, животину Эйлинарра с мамой выловили и выпустили на волю. А через пару дней трехцветная нэко принесла дочке крошечного голема. Он выглядел как мышь, вел себя как мышь, и, хотя пах травой и глиной, охотиться на него было чрезвычайно приятно. Из царапин, оставленных на нем крошечными коготками, не лилась кровь, а глазки его были сделаны из двух ониксовых бусин.

Выбравшись из омута чужих воспоминаний, пытающихся стать моими, я приоткрыла ставни. Красноватые рассветные лучи уже заливали окружающий мир, даря надежду жаворонкам и приводя в ужас сов, поэтому я быстро собрала в сумку все то, что могло бы мне понадобиться при выполнении задания, добавила кое-что из того, что понадобиться не могло, но на всякий случай надо взять, и отправилась к воротам. По пути умудрилась перехватить только что зажаренную рыбешку и уже за воротами запить ее свеженадоенным молоком: на заросших густыми травами полях паслось несколько коровок. И стерегшая их бабулька не отказалась угостить Вестницу Ночи кружкой молока в обмен на медную монетку. Спустя полчаса меня догнал Суар, появления которого я уже не ожидала.

— От меня так просто не избавиться, — ответил он на мой безмолвный взгляд и пошел рядом, не произнося лишних слов и вообще делая вид, что нам просто по пути. Одет он был, как и вчера, в куртку с капюшоном, темные штаны из грубого полотна и скрипящие при ходьбе сапоги. Этот скрип жутко раздражал, и, чтобы отвлечься от него, я начала разговор:

— Как там состояние вашего друга? Не изменилось?

Тема была выбрана крайне неудачно, но я это поняла, уже когда задавала вопрос. Конечно, если бы что-то изменилось, рыжий не шел бы сейчас рядом со мной или как минимум сам бы уже все рассказал.

— Нет, ничего не изменилось, — подтвердил Суар мои невысказанные мысли и продолжил скрипеть сапогами. А ведь идти нам еще часов десять…

Мысленно я сожалела об отсутствующих в этом мире как класс музыкальных плеерах, а вслух пыталась все же завязать разговор.

— Ну ничего. Глядишь, уже послезавтра изменим все к лучшему. — Оптимизм в моем голосе казался вымученным даже мне самой, но на лучшую игру актерских данных не хватало, поэтому я решила сменить тему: — Ну что, может, расскажешь, что нас ждет, кроме топей, трясин и туч кусачих насекомых?

— Ничего, — мужчина нахмурился. — Ты описала все так точно, будто уже была там. Только про развалины забыла.

— Развалины? — я постаралась проявить побольше заинтересованности. — Расскажи.

— Что рассказывать-то? Обычные развалины. Там когда-то храм ведь стоял. Говорят, богатый храм. Да только богине той молиться перестали, всех жрецов ее на кострах сожгли, а святилища разрушили. Люди начали разрушать, а ветер и вода закончили. Там сейчас только стены, да и те едва по колено. Считай, что ничего и нет. И ни золота, ни камушков драгоценных.

— Ничего себе! — Я не слишком обратила внимание на меркантильные огорчения Суара, гораздо больше заинтересовавшись другим: — Это чем же богиня к себе такое отношение вызвала, что ее жрецов сожгли?

— Не знаю. Никто уже и не помнит, наверное. А те, кто помнит, не говорят.

Ксан задумчиво хмыкнул из сумки, но на мои попытки выпытать причину такой реакции отозвался:

— Потом, когда узнаю наверняка, скажу.

— Надеюсь, это «потом» наступит не фатально поздно.

Дальше какое-то время шли молча. Дорога была неухоженна, пустынна и с каждым шагом все менее заметна в наступающих зарослях. Тип растительности менялся довольно быстро, свидетельствуя о приближении более богатых водой земель.

— А вы с Клэном и Сарком давно знакомы? — поинтересовалась я, в очередной раз не выдержав скрипа, нарушающего природную идиллию.

Мужчина бросил на меня такой взгляд, что я аж услышала «не твое кошачье дело», однако спустя мгновение он будто передумал и принялся рассказывать:

— С детства. Жили в соседних дворах, вместе играли, вместе рыбачили…

— Вместе решили ворами стать, — поддакнула я, торопя собеседника.