– Нет, не понимаю, – заметил Уайлер. Фишер не обратил внимания на его слова.

– Она всегда знала, когда я привирал или утаивал что-нибудь. Даже промолчать было трудно – она всегда догадывалась, в чем дело.

– Ты хочешь сказать, что она была телепатом?

– Что? Да нет же. Она говорила, что умеет догадываться по выражению лица и интонациям. Она говорила, что никто не может скрыть свои мысли. Смейся не смейся, но и скорби за смехом не спрячешь, и улыбкой горечи в душе не укрыть. Она пыталась объяснять, но я так и не сумел понять, как ей это удавалось. Она была совсем не такая, как все, Гаранд. Я благоговел перед ней, И вот рождается моя собственная дочка, Марлена…

– Ну и?..

– С такими же точно глазами.

– Как у сестры?

– Поначалу не совсем, но я видел, как они становились такими. Ей было только шесть месяцев, а мне уже хотелось опустить глаза под ее взглядом.

– И жена испытывала то же самое?

– По ее поведению я никогда не замечал этого, но ведь сестрички Розанны у нее не было. Марлена почти не плакала, всегда была такой спокойной. Розанна, насколько я помню ее в детстве, была такой же. И судя по личику Марлены, красавицей она быть не собиралась. В общем, словно это Розанна вернулась ко мне. Словом, все давалось мне весьма тяжело.

– Ты говоришь о возвращении на Землю?

– Да, так трудно было покидать их. Словно я вновь потерял Розанну. Дочь мне тоже теперь не увидеть!

– Но ты же вернулся.

– Из чувства долга. Долг! Но если честно – я чуть было не остался. Меня буквально раздирало на части, Я отчаянно не хотел оставлять Розанну… то есть Марлену. Видишь, я имена перепутал. Жена моя, Эугения, тогда сказала мне трагическим голосом: «Если бы ты знал, куда мы направляемся, то не рвался бы обратно». А я совсем не собирался их покидать. Я хотел, чтобы она вернулась со мной на Землю. Она отказалась. Тогда я попросил ее отдать мне… Марлену, Она снова отказалась. И в тот самый момент, когда я уже готов был сдаться, она словно взбесилась и прогнала меня. Я и ушел.

Уайлер задумчиво взглянул на Фишера.

– «Если бы ты знал, куда мы направляемся, то не рвался бы обратно…» Так она сказала?

– Да, так она и сказала, А когда я стал спрашивать, куда же летит Ротор, ответила: «к звездам».

– Тут что-то не так, Крайл. Ты знал, что они собираются лететь к звездам, но она сказала: «Если бы ты знал, куда мы направляемся…» – значит, кое-что тебе не было известно. Так что же ты так и не узнал?

– О чем ты говоришь? Как можно знать то, чего не знаешь?

Уайлер пожал плечами.

– Ты сказал об этом на допросе в Конторе?

Фишер задумался.

– Кажется, нет. Просто не вспомнил, пока не начал рассказывать тебе. – Он прикрыл глаза, потом медленно проговорил: – Нет, я никому не говорил об этом. Просто в голову не пришло.

– Ну хорошо. А как ты сам считаешь, куда мог отправиться Ротор? Может быть, ты все-таки слыхал кое-что? Слухи, какой-нибудь намек?

– Все считали, что к альфе Центавра. Куда же еще? Все-таки самая ближняя к нам звезда.

– Твоя жена была астрономом. Что она говорила об этом?

– Ничего, Буквально ни слова.

– Но Ротор же запустил Дальний Зонд…

– Да.

– И твоя жена участвовала в этой работе в качестве астронома.

– Да, но она об этом молчала, а я старался не спрашивать. За любое открытое проявление излишнего любопытства меня могли бы посадить – даже казнить, насколько я понимаю, – и тогда дело осталось бы несделанным.

– Но она же была астрономом – неужели не знала, куда они собираются лететь? Она ведь сказала: «Если бы ты знал…» – понял? Она знала, но если бы узнал и ты…

Фишер не проявил интереса к намеку:

– Видишь ли, она молчала, и я не могу сказать, знала она или нет, мне нечего тебе сказать.

– Ты уверен? А не припомнишь каких-нибудь словечек, фраз, смысла которых ты не понял тогда? Что-нибудь такое, чем ей случалось озадачить тебя?

– Не могу даже представить.

– Подумай! Что если с помощью Дальнего Зонда они обнаружили планетную систему около одной из подобных Солнцу компонент альфы Центавра?

– Не могу сказать.

– Или они нашли планету возле какой-нибудь другой звезды?

Фишер пожал плечами.

– Думай, – настаивал Уайлер. – Можно ли понимать ее слова так: «Ты думаешь, мы летим к альфе Центавра, а мы летим к планете, что обращается вокруг нее»? Или же она могла сказать: «Ты думаешь, мы летим к альфе Центавра, а мы летим к другой звезде, рядом с которой нам удалось обнаружить пригодную для жизни планету»? Или что-нибудь в этом роде.

– Нет, не знаю.

Гаранд Уайлер поджал пухлые губы. Потом произнес:

– А теперь, старый дружище Крайл, я скажу тебе вот что. Тебя ждет три события. Во-первых, новый допрос. Во-вторых, скорее всего, нам удастся уговорить поселение на Церере, и они предоставят нам свои телескопы, чтобы мы могли внимательно и скрупулезно проверить каждую звезду в сотне световых лет от Солнца. В-третьих, наши специалисты по гиперпространству получат хорошую нахлобучку, чтобы впредь ловили мышей. Не сомневайся, так оно и будет.

Годы шли, И не часто, совсем-совсем не часто – или так только казалось Янусу Питту – удавалось в одиночестве откинуться на спинку кресла, просто посидеть и расслабиться. Изредка выпадали минуты, когда не нужно было отдавать распоряжения, обдумывать информацию, принимать решения, ездить на фермы и фабрики; когда можно было не следить за направлением движения Ротора в космосе; когда никто не ждал приема, и не с кем было встречаться, некого было выслушивать, отчитывать и хвалить.

И всегда в такие моменты Питт позволял себе редкостную роскошь: он предавался жалости к себе самому.

Конечно, другой судьбы он и не принял бы. Он всегда хотел стать комиссаром, ибо был уверен, что лучше, чем кто бы то ни было, сумеет руководить Ротором. Став наконец комиссаром, он еще больше убедился в этом.

И все-таки жаль, что среди всех этих тупиц, населявших Ротор, нет никого, кто был бы наделен хоть частью его собственной прозорливости. С момента Исхода прошло уже четырнадцать лет, но никто так и не сумел увидеть неизбежное – несмотря на то что Питт пытался все растолковать.

В оставшейся позади Солнечной системе кто-нибудь скоро, и достаточно скоро, снова изобретет гиперпривод, как это сделали на Роторе – быть может, даже более совершенный. Настанет день, когда сотни и тысячи поселений, миллионы и миллиарды землян отправятся колонизировать Галактику. Жестокое будет время.

Да, Галактика безмерна. Он тысячу раз слыхал об этом. А за ней простираются другие галактики. Но человечество не в состоянии распространяться равномерно. Непременно какая-нибудь звездная система покажется притягательнее соседних, и из-за нее тут же начнется грызня. И если десять поселений с колонистами на борту отправятся к десяти звездам, можно не сомневаться – все десять сойдутся в одной звездной системе.

Рано или поздно обнаружат и Немезиду, и тогда здесь появятся колонисты. Сумеет ли Ротор выжить?

Выжить можно, если иметь в запасе время, успеть построить сильную цивилизацию и обжить достаточно большое пространство. Если хватит времени, можно освоить несколько звездных систем. Если нет – достаточно и Немезиды, но она должна стать неприступной. Не к завоеваниям, не к захватам стремился Питт. Он хотел создать островок спокойствия и безопасности к тому времени, когда ввергнутая в хаос конфронтации Галактика полыхнет огнем.

И только он один понимал это. Только он взвалил на себя эту тяжесть. А сколько ему осталось? Четверть века – не более… И что тогда? Кто сумеет проявить подобную дальнозоркость, когда его не станет?

Тут-то Питт и начинал жалеть себя. Столько лет, столько трудов, сколько еще предстоит – да разве хоть кто-нибудь сумеет по достоинству оценить дело рук его? Никто. И все кончится, его идея утонет в океане посредственности, что плещется у ног мудрых провидцев.