– Ты не права, Тесса. Этот, как ты сказала, ядовитый старик в сущности и добился всего. Он сделал возможным создание Гипер-Сити.

– Верно, но старался он для себя. Не для меня, не для Земли, не для человечества. Конечно, я могу ошибаться. Только я уверена, что директор Танаяма ни разу не пожалел врага своего, ни разу ни на дину не ослабил хватки на его горле. И я думаю, что он и сам не ждет ни от кого жалости или сострадания. Даже будет презирать как слабака любого, кто окажется способен на это.

Фишер по-прежнему казался печальным.

– Так сколько же времени на это уйдет, Тесса?

– Кто знает? Может, целая вечность. Но даже если все сложится наилучшим образом, едва ли меньше пяти лет.

– Но почему? Ведь сверхсветовой перелет уже состоялся.

Уэндел выпрямилась.

– Крайл, не будь наивным. Я сумела создать лабораторную установку. Я могу взять маленький шарик – мячик для настольного тенниса – девяносто процентов массы которого составляет гиператомный двигатель, и перебросить его с места на место со сверхсветовой скоростью. Корабль же, да еще с людьми на борту, – совсем другое дело. Сначала следует все рассчитать, а для этого и пяти лет мало. Скажу тебе честно: до появления современных компьютеров и математических моделей даже о пяти годах нельзя было мечтать – разве что о пятидесяти.

Крайл Фишер покачал головой и ничего не ответил.

Внимательно посмотрев на него, Тесса Уэндел подозрительно спросила:

– Что с тобой? С чего это ты тоже заторопился?

– Я понимаю, что и тебе не терпится, но лично мне сверхсветовой звездолет просто необходим, – примрительно ответил Фишер.

– Тебе больше, чем кому-либо?

– Да, для пустяка.

– А именно?

– Хочу слетать к Звезде-Соседке.

Тесса гневно поглядела на него.

– Зачем? Соскучился по жене?

Подробности своих отношений с Эугенией Фишер с Тессой не обсуждал и не намеревался этого делать.

– У меня там дочь, – ответил он. – Я думаю, Тесса, это нетрудно понять. У тебя ведь тоже есть сын.

Это была правда. Сыну Тессы было за двадцать, он учился в Аделийском университете и изредка писал матери.

Уэндел смягчилась.

– Крайл, – сказала она, – не обольщай себя напрасными надеждами. Не сомневаюсь: раз они открыли Звезду-Соседку, то к ней и отправились. С простым гиперприводом на путешествие должно уйти года два. Но кто может быть уверен, что Ротор выдержал путешествие? Но даже если так оно и есть, найти пригодную для жизни планету возле красного карлика практически невозможно. Даже если они прибыли благополучно, то наверняка отправились дальше – искать подходящую планету. Куда? Где их теперь искать?

– Я думаю, они и не рассчитывали найти подходящую для жизни планету возле Звезды-Соседки. Скорее всего, Ротор просто остался на ее орбите.

– Допустим, они перенесли полет, допустим, они кружат вокруг заезды, – но ведь это не жизнь, люди так жить не могут. Так что, Крайл, придется тебе смириться. Если мы и доберемся до Звезды-Соседки, то ничего не найдем, разве что обломки Ротора.

– Это лучше чем ничего, – возразил Фишер, – но мне бы хотелось, чтобы они уцелели.

– Ты еще надеешься отыскать своего ребенка? Дорогой Крайл, твои надежды призрачны. Ты оставил их в двадцать втором году, ей был только год. Даже если Ротор цел и твоя дочка жива, сейчас ей уже десять, а когда мы сможем отправиться к Звезде-Соседке, будет уже не меньше пятнадцати. Она тебя не узнает. Кстати, и ты ее тоже.

– Тесса, я узнаю ее и в десять лет, и в пятнадцать, и в пятьдесят, – ответил Фишер. – Я узнаю. Только бы ее увидеть…

Марлена робко улыбнулась Сиверу Генарру. Она уже привыкла попросту входить в его кабинет.

– Я не помешала, дядя Сивер?

– Нет, дорогая, особых дел у меня нет. Питт затеял все это, чтобы избавиться от меня, а я не возражал – потому что хотел бы избавиться от него. В этом я признаюсь не каждому, но тебе вынужден говорить правду, чтобы ты не уличила меня во лжи.

– А вы не боитесь, дядя Сивер? Вот комиссар Питт испугался. И Ауринел испугался бы тоже – если бы я показала ему, на что способна.

– Нет, не боюсь, Марлена, потому что я смирился. При тебе я становлюсь прозрачным как стекло. Это даже приятно – успокаивает. Лгать – дело нелегкое, приходится все время делать усилия над собой. Вот потому-то ленивый человек никогда не лжет.

Марлена вновь улыбнулась.

– Поэтому я нравлюсь вам? Потому что позволяю быть ленивым?

– А сама ты как думаешь?

– Не знаю. Просто вижу, что нравлюсь, но почему – не понимаю. Вы ведете себя так, что симпатию я ощущаю, а причины ее уловить не могу. Правда, порой я как-будто догадываюсь, но это ускользает. – Она помолчала. – А иногда хотелось бы знать.

– Радуйся, что не можешь. Чужой ум – грязное, вонючее и неуютное местечко.

– Почему вы так говорите, дядя Сивер?

– Знаю, вот и говорю. Твоих способностей у меня нет, однако мне пришлось повидать людей куда больше, чем тебе. Ну а тебе, Марлена, нравится изнанка собственных мыслей?

– Не знаю. – Марлена казалась удивленной. – А что в них может быть плохого?

– Неужели тебе нравится все, что приходит в голову? Каждая мысль? Всякое побуждение? Только говори, честно. Я этого не смогу заметить, но не криви душой.

– Ну конечно, иногда в голову лезут всякие глупости и пустяки. Вот когда я сержусь, в голову приходит такое, чего никогда не сделаю. Но это случается не так уж часто.

– Не так уж часто? Не забывай, что ты свыклась со своими мыслями и не ощущаешь их – ну как платье. Ты ведь не замечаешь одежды, потому что привыкла к ней. Твои волосы падают на шею, их ты тоже не замечаешь. А вот если чужой волосок коснется твоей шеи, кожа сразу же чешется. Мысли другого человека могут быть не хуже твоих собственных, но это чужие мысли, и они тебе не понравятся. Ну например, может не понравиться даже то, что я чувствую к тебе симпатию, могут не понравиться причины этого чувства. Так что куда лучше просто принимать мою привязанность как нечто данное, а не рыться в моих мыслях, пытаясь докопаться до истинных причин.

– Почему же? – спросила Марлена. – И что это за причины?

– Хорошо: ты мне нравишься потому, что когда-то я был тобой.

– Как это понимать?

– Я не хочу сказать, что был девушкой, одаренной утонченной проницательностью. Просто когда-то я тоже был молодым, считал себя скучным и полагал, что меня не любят за это. Я уже понимал тогда, что далеко не глуп, только не мог еще догадаться, что именно за это меня и не любят. Мне казалось, что нельзя ценить недостаток и пренебрегать достоинством. Марлена, я сердился и расстраивался, а потом решил, что никогда не позволю себе относиться к людям так, как они относились ко мне, – только реализовать это благое намерение в жизни мне практически не удалось. И вот я встретил тебя. Ты не скучная, каким был я, ты умнее меня, и я думаю, что тебе повезет больше, чем мне. – Он широко улыбнулся. – У меня такое чувство, словно мне представился новый шанс, еще более выгодный. Впрочем, ты пришла ко мне не за тем, чтобы выслушивать мои разглагольствования. Уж это я способен понять, хоть и не наделен твоим даром.

– Я хотела поговорить о маме.

– О? – Генарр нахмурился. – А что с ней?

– Вы знаете, она уже заканчивает работу. А если она вернется на Ротор, то захочет взять меня с собой. Нужно ли мне возвращаться?

– Думаю, что да. А ты не хочешь?

– Не хочу, дядя Сивер. Я чувствую, что должна остаться. Мне бы хотелось, чтобы вы сказали комиссару Питту, что мы задержимся. Ведь вы можете придумать какой-нибудь предлог. А комиссар – не сомневаюсь – охотно согласится, особенно когда вы доложите ему итоги маминой работы: Немезида действительно погубит Землю.

– Марлена, она так и сказала?

– Нет, но мне и не надо говорить. Можете напомнить комиссару, что теперь мама наверняка не даст ему покоя, она будет требовать, чтобы предупредили Солнечную систему.