Марлена задумчиво склонила голову. Наконец она сказала:

– Хорошо. Только прошу тебя, мама, не пытайся изобразить досрочное окончание работы. Я все пойму. И не торопись – все должно быть сделано хорошо. Я замечу и это.

Инсигна нахмурилась.

– Марлена, я не привыкла легкомысленно относиться к работе. Не думай, что я способна халтурить – даже ради тебя.

– Извини, мама, я понимаю, что временами раздражаю тебя.

Инсигна тяжело вздохнула.

– Не стану этого отрицать, но в любом случае ты остаешься моей дочерью. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была в безопасности. Ну как, я не солгала?

– Нет, мама, только, пожалуйста, поверь мне – я не напрасно говорю, что здесь мне ничего не грозит. Я впервые чувствую себя счастливой. На Роторе я не знала, что это такое.

– У тебя усталый вид, Эугения, – заметил Генарр.

– Сивер, я устала. Так, накопилось кое-что за два месяца непрерывных расчетов. Уж и не знаю, как обходились астрономы Земли своими примитивными средствами до выхода человека в космос. Кеплер, например, сформулировал законы движения планет, ограничиваясь такими простыми вещами, как логарифмы, да еще радовался, что ему повезло – потому что их только что придумали.

– Прости меня за невежество, но я полагал, что в наши дни астроном должен только повернуть свои приборы в нужную сторону, а потом может отправляться спать, а утром ему останется лишь забрать аккуратные распечатки и снимки.

– Хорошо бы. Но сейчас у меня другая работа. Ты знаешь, мне нужно было с максимальной точностью измерить вектор скорости Немезиды относительно Солнца, а потом правильно рассчитать взаимное положение звезд и планет в момент наибольшего сближения. Достаточно малейшей неточности – и получится, что Земля погибнет, тогда как на самом деле уцелеет, и наоборот. Представляешь? – Не дождавшись ответа, Инсигна продолжала: – Задача достаточно сложная, даже если бы кроме Солнца и Немезиды во Вселенной не было других тел – но поблизости расположены звезды, и они тоже движутся. И по крайней мере дюжина их способна своим тяготением внести возмущения в движение обеих звезд, пусть и небольшие. Отклонения крошечные, но, если ими пренебречь, ошибка вырастет на миллионы километров. И чтобы не ошибиться, приходится определять массы всех этих звезд, их положение, скорость – причем со значительной точностью. В итоге, Сивер, я имею задачу пятнадцати тел. Невероятно сложная штука. Немезида пройдет прямо через Солнечную систему и скажет заметное воздействие на целый ряд планет. Многое, конечно, зависит от расположения планет во время прохождения Немезиды, от того, насколько изменятся их орбиты под ее влиянием. Влияние Мегаса, кстати, тоже приходится учитывать.

Генарр внимательно слушал. Его лицо было серьезным.

– Ну и что вышло, Эугения?

– Пока я могу предположить, что орбита Земли сделается более эксцентрической, а большая полуось слегка уменьшится.

– А что это значит?

– Это значит, что на Земле станет слишком жарко, чтобы жить.

– И что будет с Мегасом и Эритро?

– Ничего особенного. Планетная система Немезиды мала и куда тесней, чем солнечная, поскольку сильнее удерживается своей звездой. Здесь-то почти ничего не изменится, а вот на Земле…

– Когда это случится?

– Через пять тысяч двадцать четыре года плюс-минус пятнадцать лет Немезида подойдет к точке наибольшего сближения. Процесс растянется лет на двадцать или тридцать, пока обе звезды будут располагаться поблизости.

– А столкновение или что-нибудь в этом роде может произойти?

– Вероятность значительной катастрофы почти нулевая. Крупные небесные тела сталкиваться не будут. Разумеется, принадлежащий Солнцу астероид может упасть на Эритро или немезидийский на Землю. Возможность такого события невелика, но последствия могут оказаться катастрофическими, однако пока этого рассчитать нельзя – разве что потом, когда звезды сойдутся поближе.

– Значит, в любом случае людей с Земли придется эвакуировать. Так ведь?

– Увы, да.

– Но у них есть в запасе пять тысяч лет.

– Для того чтобы вывезти восемь миллиардов людей, этого мало, Их следует предупредить.

– А сами они могут разобраться, без нашего предупреждения?

– Кто знает? Но даже если они быстро обнаружат Немезиду, придется передать им сведения о гиперприводе. Теперь он необходим всему человечеству.

– А я не сомневаюсь, что люди вновь обретут его, и, может быть, очень скоро.

– Ну а если нет?

– Я считаю, что сообщение между Землей и Ротором установится через какое-то столетие. В конце концов у нас есть гиперпривод, мы в любой момент можем им воспользоваться. Можно даже отправить к Земле одно из строящихся поселений, времени хватит.

– Ты говоришь словами Питта.

– Ну знаешь, – усмехнулся Генарр, – не может же он заблуждаться во всем.

– Но я уверена, что он не захочет извещать Землю.

– Питт не может бесконечно настаивать на своем. Он возражал уже против сооружения Купола – однако мы здесь, на Эритро. Но даже если мы не сможем его убедить – он же умрет когда-нибудь, Право, Эугения, ты слишком уж рано начала опасаться за Землю. А Марлене известно, что ты уже кончаешь работу?

– Разве от нее можно что-нибудь скрыть? Она узнает о состоянии моих работ по тому, как я отряхиваю рукав или причесываюсь.

– Она становится все более восприимчивой, не так ли?

– Да. И ты тоже заметил?

– Тоже, и это за то короткое время, что я знаю ее.

– Отчасти, по-моему, все можно объяснить тем, что она становится старше. Эта способность растет… ну как грудь. С другой стороны, прежде ей все время приходилось скрывать свой дар, она не знала, что с ним делать, и всегда имела из-за него неприятности. Теперь она перестала таиться, и все, так сказать, сразу пошло в рост.

– Или тем, что, как она утверждает, ей нравится Эритро: удовлетворение тоже может способствовать усилению восприимчивости.

– Я думала об этом, Сивер, – проговорила Инсигна. – И не хочу взваливать на тебя собственные проблемы. Я уже просто привыкла бояться: за Марлену, за Землю, за всех вокруг. А тебе не кажется, что Эритро воздействует на нее? В отрицательном смысле. Как ты полагаешь, не может оказаться, что подобная восприимчивость свидетельствует о начале болезни?

– Не знаю, что и ответить, Эугения, но если вдруг лихоманка обострила ее восприимчивость, то душевное равновесие пока не нарушено. Могу только заверить тебя, что ни у кого из переболевших ею не обнаруживалось ничего похожего на дар Марлены.

Инсигна грустно вздохнула.

– Спасибо тебе, утешил, И еще: я рада, что ты так внимателен к Марлене.

Губы Генарра чуть искривились в улыбке.

– Это несложно. Она мне нравится.

– В твоих устах это звучит вполне естественно. Увы, она у меня не красотка. Уж я-то как мать понимаю это.

– На мой взгляд, ты не права. Я всегда предпочитал в женщинах ум красоте – если эти качества не сливались воедино, как в тебе, Эугения…

– Это было лет двадцать назад, – вздохнула Инсигна.

– Эугения, глаза мои старятся вместе с телом. Они не замечают в тебе изменений. И меня не волнует, что Марлена некрасива. У нее потрясающий интеллект, даже если забыть про ее восприимчивость.

– Не спорю. Это лишь и утешает меня, когда я нахожу ее особенно несносной.

– Кстати, Эугения, боюсь, что Марлена остается несносной.

– Что ты хочешь сказать? – Эугения вскинула глаза.

– Она намекнула мне, что уже сыта Куполом. Ей хочется выйти наружу, под небо планеты – сразу как только ты закончишь с работой. Она настаивает.

Инсигна с ужасом смотрела на Генарра.

Три года, проведенные на Земле, состарили Тессу Уэндел. Фигура ее слегка погрузнела; она немного набрала вес. Под глазами появились тени. Груди обвисли – чуть-чуть, а живот округлился.

Крайл Фишер помнил, что не за горами пятидесятилетие Тессы, помнил, что она на пять лет старше его. Но она выглядела моложе своих лет. Фигура ее оставалась великолепной – это замечал не только Фишер, – но все-таки Тесса уже не казалась тридцатилетней, как тогда, на Аделии.