– А почему нет желающих?

– Крайл, дорогой мой, да они же все родом с Земли. В обычного землянина пространство вселяет ужас. А уж гиперпространство тем более. Так что надеяться не на кого. Полетим мы с тобой, потребуется еще трое желающих, и, уверяю тебя, найти их будет не просто. Я уже прощупала кое-кого – пока у меня две надежные кандидатуры: Сяо Ли By и Генри Ярлоу. Они почти согласны, а третьего пока нет. Но даже если наберется целая дюжина желающих, тебя здесь не оставят. Я потребую, чтобы тебя взяли в качестве посла к роторианам, – если до этого дойдет. Ну а кроме этих гарантий даю слово, что полет состоится до твоего пятидесятилетия.

Тут Фишер улыбнулся с искренним облегчением и проговорил:

– Тесса, я люблю тебя. Ты знаешь, что это действительно так.

– Сомневаюсь, – ответила Уэндел, – особенно когда слышу недоверие в твоем голосе. Странно, Крайл. Мы уже восемь лет знакомы, восемь лет занимаемся любовью, а ты еще ни разу не говорил мне этих слов.

– Разве?

– А я ждала их, поверь мне. И знаешь, что странно? Я тоже еще не говорила тебе о своей любви, но я люблю тебя. А сначала было иначе. Что с нами произошло?

– Значит, влюбились понемножку, так, что и сами не заметили, – негромко ответил Фишер. – Выходит, и такое возможно, а?

И они застенчиво улыбнулись друг другу, словно не знали, что теперь делать.

Эугения Инсигна была озадачена. Даже более того.

– Говорю тебе, Сивер, после вашего полета я и ночи не спала спокойно, – Эти слова в устах женщины менее волевой прозвучали бы как жалоба. – Разве ей не довольно этого полета: до океана и обратно, по воздуху, прилетели после заката – разве ей этого мало? Почему ты не остановишь ее?

– Почему я не остановлю ее? – медленно и отчетливо повторил Сивер Генарр. – Почему я не остановлю ее? Эугения, мы теперь не в силах остановить Марлену.

– Просто смешно, Сивер! Неужели ты трусишь? Прячешься за спину девочки, воображаешь, что она все может.

– А разве не так? Ты ее мать. Прикажи Марлене оставаться в Куполе.

Инсигна поджала губы.

– Знаешь ли, ей пятнадцать, и я не хочу давить на нее родительским авторитетом.

– Наоборот. Только это ты и делаешь. Но всякий раз она смотрит вот так на тебя своими чистыми невероятными глазами и говорит что-нибудь вроде; «Мама, ты чувствуешь себя виноватой в том, что у меня нет отца, а потому решила, что Вселенная хочет покарать тебя за это и отнять меня. Все это – глупое суеверие».

Инсигна нахмурилась.

– Сивер, мне еще не приходилось слышать подобной ерунды, Я ничего такого не чувствую и не почувствую.

– Конечно же, нет, Я просто предполагаю. А вот Марлена ничего не предполагает. Она всегда знает, что тебя беспокоит – по движению большого пальца, или правой лопатки, или чего угодно, – и откровенно все тебе выложит. Да так, что ты не будешь знать, куда деваться от стыда; и в порядке самообороны согласишься на все, лишь бы она не разбирала тебя по кусочкам.

– Только не рассказывай мне, что она уже проделывала подобное с тобой.

– Только потому, что я ей нравлюсь и стараюсь держаться дипломатично. Я просто боюсь рассердить ее, ведь страшно подумать, на что она способна в гневе. Ты хоть понимаешь, что я удерживал ее? Уж оцени хотя бы это. Она собиралась выйти на Эритро на следующий день после полета, а я продержал ее здесь целый месяц.

– И как же тебе это удалось?

– Чистой софистикой. Сейчас декабрь. Я сказал ей, что через три недели Новый год – по земному стандартному времени – и открыть новую эру в истории Эритро лучше всего с начала года. А знаешь, ведь она так и воспринимает свой приезд на планету – как начало нового века. Что делает все только хуже.

– Почему?

– Потому что для нее это не личный каприз, а дело жизненно важное, и не только для Ротора – для всего человечества. Что еще можно сравнить с тем ощущением, когда и сам получаешь удовольствие, и можешь назвать этот процесс жизненно важным вкладом в процветание рода людского. Тут все себе простишь. Я сам так поступал, и ты тоже, да и любой человек. Насколько мне известно, даже Питт обнаруживает естественную склонность к этому занятию. Наверняка уже успел убедить себя в том, что и дышит лишь ради того, чтобы растениям Ротора хватало углекислоты.

– Значит, сыграв на честолюбии, ты уговорил ее подождать?

– Да, и у нас останется неделя на поиски средства, чтобы остановить ее. Должен признаться, что я не смог одурачить ее. Подождать она согласилась, но сказала: «Вам, дядя Сивер, кажется, что, задерживая меня, вы можете добиться капельки симпатии у моей мамы, так ведь? Весь ваш облик говорит, что наступление Нового года на самом деле не имеет никакого значения».

– Сивер, какая невероятная бестактность!

– Просто невероятная точность, Эугения. Наверное, это одно и то же.

Инсигна отвернулась.

– Моей симпатии? Ну что мне сказать…

– Зачем говорить? – немедленно перебил ее Генарр. – Я объяснил, что в молодости любил тебя и, постарев – или старея, – нахожу, что чувства мои не переменились. Но это мои сложности. Ты всегда была честна со мной и никогда не давала оснований для надежды, И если по собственной глупости я предпочитаю не считать «нет» окончательным ответом, это опять-таки тебя не должно волновать.

– Меня волнует, когда ты расстраиваешься…

– Ну вот, уже хорошо. – Генарр вымученно улыбнулся. – Гораздо лучше, чем вовсе ничего.

Инсигна с видимым облегчением возвратилась к прежней теме.

– Но, Сивер, если Марлена все поняла, почему же она согласилась подождать?

– Возможно, тебе это не понравится, но лучше все-таки знать правду. Марлена сказала мне: «Дядя Сивер, я подожду до Нового года, потому что и маме будет приятно, и вам я хочу помочь».

– Так и сказала?

– Пожалуйста, не сердись на нее. Наверное, мой ум и обаяние сделали свое дело, и она старается ради тебя.

– Прямо сваха, – проговорила Инсигна, не то недовольная, не то удивленная.

– А вот мне подумалось, что, если ты сумеешь заставить себя обнаружить ко мне какой-нибудь интерес, нам, возможно, удастся подтолкнуть ее к поступкам, которые способны, на ее взгляд, этот интерес укрепить… Правда, твоя заинтересованность должна выглядеть достаточно правдоподобной, иначе она все поймет. Ну а если интерес будет реальным, ей не придется идти на жертвы ради его укрепления. Ты поняла меня?

– Понимаю, – ответила Инсигна, – мало мне проницательности Марлены – так тут еще ты со своими приемами истинного макиавеллиста.

– Прямо в сердце, Эугения.

– Ну а почему не сделать попросту? Почему не отправить ее, наконец, обратно на Ротор?

– Связав по рукам и ногам? От безрассудства можно пойти и на это. Однако мне удалось понять, о чем она мечтает. И следом за Марленой я начинаю подумывать об освоении Эритро… Подумай, целый огромный мир…

– Дышать этими бактериями, пить их и есть? – Инсигна скривилась.

– Ну и что? Мы и так каждый день поглощаем их в неимоверном количестве. Нельзя же совершенно очистить от них Купол. Кстати, и на Роторе тоже есть бактерии. Их тоже пьют, едят и вдыхают.

– Но там знакомые бактерии, а здесь они инопланетного происхождения.

– Тем проще. Раз мы к ним не приспособлены, значит, и они к нам тоже. А посему они не могут сделаться паразитами, можешь считать их частью здешней пыли.

– А лихоманка?

– Безусловно, она и создает все сложности, когда речь заходит о таком простом деле, как выход Марлены из Купола. Но мы примем все меры предосторожности.

– Какие же?

– Во-первых, на Марлене будет защитный комбинезон, во-вторых, я сам пойду с ней. Буду при ней за канарейку.

– Как это – за канарейку?

– Так делали на Земле несколько столетий назад. Шахтеры брали с собой под землю канареек – знаешь, такие желтенькие птички. Если в воздухе появлялся газ, канарейка умирала первой, а люди, заметив опасность, успевали оставить шахту. Иными словами, если я странно себя поведу, мы оба немедленно окажемся здесь.