— Объясни мне князь, что это за охота такая — по овсам? Я всю жизнь думал, что на медведя только зимой охотятся, из берлоги его поднимают.

— Ходят на него и в начале осени, когда овес уже поспел, а убрать еще не успели. Потапыч идет наесть жир на теле, чтобы спокойней в берлоге было почивать, да лапу сосать.

Появился Богуслав. Завтрак был уже готов. Я жестко обозначил свою позицию.

— Князю несколько дней надо полежать. Я буду приходить поглядывать. Когда присесть можно будет — скажу. Сегодня сгоняю на рынок, заказать надо кое-что для лечения.

— Тиуна может вместо тебя послать? Есть толковый, купит.

— Этого на вашем базаре не купишь. Я такую штуку в очень далеких краях видел. А он, не зная, мастеру, как это сделать, не объяснит.

Боярин понятливо покивал — твои мол, дальние края неведомо, когда появятся.

— Мы чем можем помочь?

— У меня в кармане ни копейки. Нужен толковый человек, чтобы задаток дать, а потом сделанное забрать.

— Сам с тобой пойду — подытожил Богуслав. — Хочешь, чтобы хорошо получилось — сделай это сам.

— А пока мы поесть уйдем, надо, чтобы за князем пара мужиков приглядела, — не дай бог, поднимется.

— Да куда уж мне, — проговорил Мстислав, — и так еле лежу.

Мы пренебрегли его речами, и стали столковываться между собой.

— Опять дружинников дать?

— Им государь может просто приказать. Нужны люди, чтобы слушались только тебя, а на приказы князя не обращали никакого внимания.

— И тебя пусть тоже слушают.

— Пожалуй, — кивнул я.

— Без меня, меня и женили! — обиженно заметил князь.

Но и на это его высказывание отклика не последовало.

— Я сейчас махом обернусь — пообещал Богуслав и отбыл.

— Интересно, а что там на завтрак? — заинтересовался Мстислав, — со вчерашнего обеда во рту маковой росинки не было, жрать охота не по-детски.

И-эх, князь, не мылься, бриться не придется! — подумалось мне.

— Сегодня есть еще нельзя, — обозначил я вслух свою гадкую медицинскую позицию. — Придется до завтра потерпеть.

— Но я же хочу!

Сюсюкать, типа, обидели князюшку, не тащат жранину, было некому.

— Сожалею! — в стиле офицеров царской армии кивнул я головой. Эх, каблуков жалко нет, прищелкнуть бы этак пятками!

— Я приказываю!

Пугливых близко тоже не оказалось. Ты приказываешь, мне наплевать. Я пока тут первый после Бога, глубокоуважаемый Мстислав Владимирович, наследник рода Мономахов.

— Придется потерпеть. И пить можно будет только после обеда.

— У меня губы пересохли! И во рту все свело!

— Так положено.

Опять кивок, опять щелчок. На дальнейшие его неразумные выкрики: «Да кто это положил! Я тут хозяин!» — просто не обращал внимания, включив в голове для прослушивания «Болеро» Равеля.

Наконец пришел Богуслав с двумя подручными. Взгляды орлиные, рожи зверские — то, что надо. Эти приглядят, как нужно. Видимо, были уже проинструктированы боярином, потому что сразу, без лишних вопросов, сели в головах князя и стали бдить за попытками встать.

Неожиданно ворвалась Кристина. Она бросилась к мужу, схватила его за голову и принялась целовать.

— Твой жить! Твой видаль! Яа альсц дигэй!

Русский язык, выученный еще слабовато, от волнения дал трещину. Оранжевый огонь любви пылал на ее груди ярчайшим шведским маяком.

Мстислав обрадованный приходом любящей его слушательницы и кричащей об этом на весь терем, воспользовался случаем и нажаловался, что он хочет пить, хочет есть, а злой лекарь ему запрещает. Богуслав посадил двух мордоворотов возле головы, а от них воняет чесноком и какой-то кислятиной.

Княгиня повернулась к нам злобным лицом, топнула ножкой от возмущения и понеслось! На грани ультразвука вырвалось по-шведски:

— Как вы посмели что-то запретить своему конунгу?! И насажать рядом каких-то вонючек?!

Чудо как она была в этот момент хороша! Даже я, старый пес, искренне залюбовался ее красотой. Поклонился в пояс.

— Моя королева, все это делается для того, чтобы конунг остался жив после вчерашнего несчастья. Или ты хочешь остаться вдовой из-за его жалобы? — спросил я тоже по-шведски.

— А зачем эти вонючие смерды? — растерянно спросила Кристина.

— Эти особо преданные своему королю люди посажены так близко, чтобы удержать его от попыток встать. Любая попытка — и швы, положенные мной и боярином ночью, разойдутся.

— А что же делать?

— Прикажи своей женщине, чтобы сбегала на кухню и принесла кувшин с чистой водой. Поить больного нельзя, нужно только смачивать губы тканью. Кормить вообще нельзя! Ткань вот лежит, — с этими словами я выдал компаньонке одну из оставшихся со вчера чистых тряпок. — А мы удаляемся. Мужики, — велел я караульщикам, — освободите табуретки, посидите пока вон в том углу.

И мы с боярином весело пошли завтракать. Пока ели, Богуслав рассуждал.

— Ловок ты, конечно, необычайно. И по-ихнему чего-то ввернул, загасил свару. А подумал, как князю помочиться и все прочее, сходить?

Говорить, когда ем, не люблю. Но боярин был близок мне по духу — всю ответственность брал на себя. Таких людей я уважаю.

— Боярин, — начал было я.

— Вместе такое дело тянем! Зови меня Богуслав.

— Я не из знатных.

— Не знатность говорит о человеке. А твои заслуги говорят сами за себя. Зови меня по имени.

Я тоже представился — Владимир, просто Владимир. Продолжили беседу, дожевывая ароматную курочку.

— Сегодня, Богуслав, сходим на базар, закажем там у резчиков вещицу из дерева, чтобы Мстислав мог на нее лечь. Это, чтобы он сходил по большому. Желательно это сделать побыстрее. Я, конечно, расслаблю князю кишки, но к послезавтра эта штука должна быть. У нас, в дальних краях ее зовут судно или утка.

При моих словах — дальние края, боярин поощрительно кивнул головой: не будешь же каждый раз, когда недалеко чужие уши, огород городить, завесу ставить.

— А как же эта утка выглядит?

Я описал и показал размеры руками.

— Тут нам не резчик, а хороший столяр нужен. На рынке-то они не всегда сидят, очень часто мастерскую возле собственного дома имеют. — Боярин подозвал подавальщика.

— А где вы деревянную посуду берете, все эти чаши, ковши, миски?

— Пафнутий делает.

— А где его найти?

— Если нужен, прямо сейчас приведу. Только он не наш, не княжий.

— А чей?

— Твой, боярин. Он к нашей поломойке Настьке прилип, замуж зовет. Она пока не идет.

— А чего так?

— Настька свободная, а Пафнутий твой холоп. За него выйдешь, сама холопкой станешь.

— Зови!

Очень быстро привели Пафнутия. Он был огненно-рыжим и страшно лопоухим. Увидев своего боярина, склонился в низком поклоне.

— Ты посуду делаешь? — зарычал Богуслав.

Молодой рыжик аж затрясся, видать, сильно боярин прославился своим добрым нравом среди подвластных ему людей. Трепеща, начал оправдываться в неведомых и ему самому прегрешениях.

— Я ничего не брал, ничего не делал, ничего не знаю!

Что ж, уголовный кодекс он практически выбрал. Для политического сыска хорошо бы добавить: не замышлял, не науськивал, не организовывал. Но сейчас это еще не развито. Осталось только крикнуть на прощанье: я больше не буду! — когда будут уводить на эшафот.

Богуслав понял, что перегнул палку и решил сменить тактику. Этак заменить для наибольшей эффективности зверский кнут на приятнейший пряник.

— Не трясись, дурачок, — голосом ласкового папеньки начал вторую попытку боярин, — никто тебя ни в чем не винит. Надо одну деревянную вещицу сделать.

Это оказало замечательное воздействие.

— Что хочешь сделаю!

— Вот и чудненько. Сейчас тебе лекарь все объяснит.

Я рассказал, показал на пальцах, что мог. Было видно, что паренек не понял ни шута. Потом взял ковш и еще раз изложил, сопровождая свои мутные речи более наглядным показом. Наконец до юного столяра дошло.

— Сделаю! Завтра к обеду сделаю!

Вроде бы и неплохо, срок реальный. Богуслав опять продолжил беседу.