— В этом году у клюквы неурожай что ли? — поинтересовался я.

— Да весь рынок ею завален! Но дорого. Любимая доченька из родителей все деньги выкачала, чтобы мужа уважить. Три дня уж на одной каше сидим. Сегодня опять пришла на какие-то новые глупости помощи требовать. Тут же я ее выставила из дому, сказала, что больше на ее дармоеда ни рубля не дам, а она мне — я с голоду умру! Раньше выслушаешь такие россказни, сердце кровью обливается! Что хошь несчастному ребенку отдашь! А теперь — иди на кухню каши поешь! Не издохнешь. И вообще, пусть тебя любимый муж кормит. Дочь в слезы и убежала. Ну да у нас, баб, слезы дешевы. Как с кого копейку выжать или на своем настоять — враз отыщутся.

Я тут же отсыпал из кошеля пять рублей.

— Хватит на еду и на клюкву?

— С лихвой!

— Вот и сбегай с утречка, прикупи всего.

— Спасибо!

— Вам с Игорем за доброту вашу спасибо.

На том и простились. Мы с Ваней вернулись домой, боярин отправился в княжий терем. Возле калитки нас поджидал один из братьев Олега.

— Меня Тит зовут. Я сторожить пришел.

— А чего не вошел?

— Собака уж больно грозная.

— Ну пошли.

Представил его Марфе.

— Вот с ним вместе сегодня ночью караулить будешь. Их трое станет ходить. Братья нашего конюха, Олега. Живут вместе, что-то общее в запахе должно быть.

Марфа потянулась, понюхала.

Затем кивнула.

— Учуяла?

— Гав! — очень коротко.

— Вот и умница!

Тит от нашего общения между собой просто ошалел. Завел сторожа в сарай к кирпичникам — познакомил с дежурным. Им сегодня был Ярослав.

— Карауль. Периодически можешь к парню забегать, греться. Утром брат отпустит.

Выдал било с колотушкой.

— У меня под окнами не стучи — сплю очень чутко, тревожить будешь. Налавчиваться можешь с другой стороны дома. Вот когда мы с Марфой в поход уйдем, бренчи и кричи что хочешь и где хочешь.

С утра накрапывал маленький дождичек, налетали порывы ветра. В целом было как-то неуютно. Вспоминались стихи отца:

В сентябре улетали грачи,

Осень билась в окошки туманами.

Дед Иван тосковал на печи,

Дед Иван воевал с тараканами.

Он давил их куском кирпича

И травил их какой-то отравою,

А они на него по ночам

Наступали несметной оравою.

Меня тоже тянуло в такую погоду потосковать на печи, желательно, конечно, без боевых тараканов. Но коллектив единодушно проголосовал за поездку, и мы стали седлать коней. Теперь каждый это делал сам — в походе сноровистого конюха рядом не будет.

В голову лезли разные мысли. У различных народов были разные походы с разнообразными целями. Анабазис Александра Македонского, ледовый поход Багратиона, ледовый поход добровольческой армии, разнообразные блицкриги всех мастей и оттенков. Но похода, чтобы спасти миллионы людей и всю человеческую цивилизацию, еще не случалось. Это воистину — Великий Поход! Поэтому готовиться к нему надо в любую погоду.

— А я, как сегодня силу получу, не Зорьку, а Ветра подыму, он меня нипочем не пнет! — мечтал вслух оседлывающий рядом своего каурку Ванюшка.

Налетел очередной порыв ветра. Хотелось скаламбурить: вот вас с Ветром и унесет ветром! — но я сказал другое.

— Надо бы нам, Ваня, епанчи накинуть, а то вдруг ливанет. В этих плащ-палатках, глядишь, и не промокнем.

— Знамо дело не промокнем! Я их вчера еще олифой промазал.

Потом Иван озаботился о любимой.

— Наинушка! Надо бы и тебе одеться.

— Вот еще! — отозвалась сговорчивая наша, — ничего мне не будет, я слово особенное знаю. Скажу его — и меня любой ливень стороной обойдет!

Ванятка растерянно покосился на меня. Я только развел руками — кто их этих колдуний разберет, может и есть такое заветное слово.

Сбегали в дом, приоделись. Богуслав тоже был в епанче, правда, богато расшитой, Олег в затрапезном плащике. Не одетой осталась одна семитская красавица. Да бог с ней! Не в Великий Поход уезжаем. Так, погоняемся недолго возле Новгорода, да и назад. Подмокнет вдруг молодуха, почти сразу на кухне возле печки и обсохнет. Простынет — тут же вылечим.

Спокойно отъехали от города. Лошадей сегодня не гнали, сами из седел не прыгали — сыро, риск слишком велик. Вдруг дождик начал усиливаться. Запахнули епанчи, накинули на головы капюшоны. Наина ехала все так же гордо, с прямой спиной. Видимо, ее в самом деле не мочило.

А дождь все разгуливался. Это было странно. Осень — период моросящих мелких дождичков, ливни для нее не характерны. Иван в чем-то убеждал предсказательницу. Из-за шума дождя слов было не слышно. Пригляделся — вода стекала по черным волосам девицы потоком. Пожалуй, надо поворачивать назад.

И тут нас накрыло сильнейшим ливнем. Он ревел, как Ниагарский водопад, и хлестал со всех сторон. Ударил неистовый ветер, срывая капюшоны. Жалобно ржали лошади. Это было какое-то стихийное бедствие, совершенно нашим краям несвойственное. Я такого не видел ни в той жизни, ни в этой. Ехать было невозможно.

Мы все как-то растерялись. Первым пришел в себя Богуслав.

— … с коней! Слезайте с коней! — и тут же спрыгнул с Бойца. Я скакнул с Викинга следом. Если сейчас ветром свалит лошадь вместе со всадником, расхлебывать будет нелегко.

Вдвоем сдернули Олега. Он внезапно невиданно крепко ухватил меня за грудки, вцепился, как бультерьер. Глаза у него в этот момент были дикие, бороденка стояла дыбом. Мне его внешний вид сразу как-то не понравился: черты лица заострились, вытянулись, губы поджались — того и гляди покусает.

Богуслав что-то крикнул:

— …гда! — и, бросив коня, понесся к молодым. Оттуда долетали обрывки его криков: — … ваш… мать!

Конюх вдруг оскалил зубы и зарычал. Ну, это уж ни в какие ворота не лезет! Я треснул Олегу с размаху по уху. Это оказало нужное воздействие. Он меня отпустил, закосил глаза и шлепнулся задницей в лужу. Уф, пронесло…

Неожиданно ливень стих, ветерок сделался мягок и нежен, засияло солнышко — буйство стихий унялось. Наина с Ванькой вскочили на лошадей и ускакали в город. Богуслав подошел ко мне.

— Не промок?

— Ноги мокрые, да портки внизу.

— Пониже живота не вымок?

— Бог миловал.

— А сзади портки не прилипают?

Только тут я оценил глубину сочувствия и заботы старого мерзавца.

— Да пошел ты…

А он опять взялся ухать филином.

— Хы, хы, хы… — веселился подлец-шутник.

Наконец унялся.

— Извини, перенервничал.

— Проехали, — отмахнулся я. — Ты вот лучше скажи, что это такое было? Никогда с этакой дрянью не сталкивался!

— Я как-то раз влетал в такой же смерч. Хоть дело было летом и в очень ясную погоду, после него стоял весь мокрый и грязный. У нас такой шторм в редкость. Но это ладно, обсохнем. Надо решать, чего с волкодлаком делать будем.

— А что это за зверь такой? И зачем он нам? — удивился я, — да и где его по лесу ловить?

— Ловить его нечего, вон он в луже сидит, и бегать от нас и не собирается. А вот судьбу его нужно решить.

— И кто же это? Сидит-то Олег, я его тысячу лет знаю.

— Твой Олег волкодлак — оборотень. Иностранцы их вервольфами зовут. Человек время от времени зверем оборачивается, перекидывается в волка, лису, барсука.

— Я про это читал, думал байки. Ты их раньше-то видел?

— Сталкивался и прежде, не с чужих слов сужу. Просто волкодлака распознать тяжело, пока он человеком ходит. Они двух видов есть: одни волхвы, заклинание прочтут, раз и готово. Он с виду волк, а мыслит по-прежнему, только что не говорит.

А вот другие либо с рождения у них это, либо случайно получили. Эти перекидываются обычно при полной луне, и жутко звереют — теряют и ум, и память. Зверем станут, только и ищут, кого бы порвать. Живых обычно после себя не оставляют. И ничего потом про это не помнят. Вот конюх твой, похоже, из этих.

— Но сейчас-то какое полнолуние? И зверем он не стал.

— Видимо вместо луны смерч этот подействовал. Олега стало уже корежить, лицо в морду вытягивать, но тут ты его по уху и уважил. Опять же сразу и ливень перестал. Вот он и сел в лужу. Эй, уважаемый, хорош купаться! Бояре с тобой хотят поговорить.