Пелагея аж закрутила головой, — видимо впервые в жизни ее благодарили за богоугодное дело.

— Пойду с хозяином прощусь, очень уж уважил помоями, которые вместо еды давал и побоями ежедневными.

Увидев идущую к нему бывшую рабыню, купчик как-то сжался и смотрел на нее боязливо.

— Спасибо и тебе, купчина, за заботу и еду сытную.

Работорговец расслабился — кажись обошлось. И получил такую оплеуху в ухо, что аж упал.

— Не убила она его? — забеспокоилась Пелагея, — не охота еще и за эту гниду платить.

— Да нет — вон возится уже. А за сломанное ухо платить не придется?

— Акулька ж его не оторвала. А то, что оно теперь к голове прижато, так может это у купчишки с рождения, кто его знает.

— И то верно!

Мы, очень милосердные, по-доброму улыбнулись друг другу. А наказание работорговца продолжалось. Акулина взялась пинать своего мучителя.

— Вставай, гаденыш! Дерись! — рычала она.

Тот ойкал, укрывал руками голову и поджимал ноги к животу.

— Его, видать, били не раз — опытный уже стал, — заметила Пелагея. — Однако она слишком горячится, не убила бы торговца. Емеля! Ты сильнее матери?

— Конечно.

— Тащи ее сюда. Нету у нас лишних денег за вашу семью расплачиваться.

Емеля подошел к матушке и начал ее унимать, теребя за плечо:

— Мама…, ну мама…

Акулина продолжала пинаться, не обращая на сына никакого внимания.

— Сейчас она его догадается сама поднять, и хозяину конец — ему очень повезет, если просто покалечит. Емелька! Неси мать сюда! — рявкнула Пелагея.

Емельян больше не колебался. Он зашел к матери со спины, обхватил ее кольцом богатырских рук и принес к нам. Акулина медленно остывала.

— Простите, не стерпела! А можно я его еще пару раз пну?!

Мы промолчали. Прошла минута.

— Ну а хоть разочек?

Снова тишина.

— Ладно, уже все поняла. Отпускай меня, сыночек. Пойдемте только поскорей отсюда, а то все-таки убью я его, очень уж донял, козлиная рожа.

И мы ушли домой. По пути Пелагея с нами простилась, и пошла в сторону постоялого двора, сняв синюю ленточку. Богатырь с матерью отправились с ней — у нас там еще номера оплачены.

Придя, усадили Василису в кухне, и позвали Павлина с Захарием. Я отошел, понимая, что тут должны поработать более опытные товарищи. Зашел в комнату к Венцеславу, узнал, что собаки выгуляны, отменно накормлены, и уже горят рвением идти в поход дальше.

— А у тебя Горец каков по уму?

— Как двенадцатилетний парубок.

— Сам ему ума добавил?

— Да где там мне! Опытные волхвы помогли. У нас их белыми колдунами зовут.

Потом пошел на двор, поговорил с Марфой.

— Марфуша, мы уходим завтра с утра, к вечеру уже в Переславле будем. Спроси у антеков, нет ли где у них по пути подземелья?

— Хорошо! — пролаяла службистая овчарка.

Затем вернулся в дом. Сеанс гипноза был уже закончен. Теперь ведьма от всей души верит, что очень сильный священник Николай хочет убить Невзора, а так как ее уверенность подкреплена реальными фактами: луч божественного света, идущий к голове протоиерея, крики Архипа и Осипа, разоблачить ее невозможно. Наше внушение запрятано очень глубоко, черному кудеснику не добраться. Убить святого отца Василисе невозможно, он любую ведьму за версту чует. На нас охотиться никакого резона нет — не в нас сила. Она еще денек-другой поторчит в Киеве, а потом отправится на доклад к Невзору.

На утро я зашел к Соломону за своими золотыми. Солиды были сделаны очень качественно, дефектов я не нашел.

Зашел на постоялый двор, сказал Олегу, чтобы готовил лошадей — дела в Киеве закончены, уходим. Танюшка сидела уже собранная, принесенный заранее узелок был в наличии. Дельна девка! Разговорились о Емеле и его матушке.

— Оставлять его надо — пусть тут при маме сидит и не топорщится идти умирать за общее дело. Только говорят тут, в Киеве, три года назад страшный мор от голода был, много народу перемерло, а у него работы нет и не умеет ничего.

— Работа по его способностям у него уже есть.

— Какая?

— Я Емелю на свое место пристроила. Хозяин радовался как дитя — тяжело без вышибалы. Деньги будет платить те же, а для Емельки семь рублей заработок по его понятиям несусветный. Опасался только, что ты ругаться будешь. Я его успокоила, что на его место встану и не подведу.

— Это правильно. А где они с матерью жить будут?

— Здесь. Хозяин им на радостях бесплатную комнату выделил, кормят обоих за счет заведения — только работай.

— Все отлично. Но это же не выходных, не проходных получается?

— Это у меня так получалось, а у него мама есть — всегда при нужде вечерком молодца по девкам отпустит. По силе Акулина тоже богатырка, сына из-за любви уверяет, что он сильнее.

Мои через час подошли. Богуслав принес мой узелок. Расплатились за конюшню и ушли из Киева.

Вперед, к морю! С весельем и отвагой!

— Истосковался я по Насте, пока мы в Киеве торчали. Просто измаялся. Не чаял поскорее в лес вырваться, умелых лесных антеков повидать. Может покажут Францию, и что там творится с этой поганой свадьбой в мерзком городишке Мулен, — сказал мне Богуслав, едущий рядом на своем коне.

А лес между тем потихоньку переходил в лесостепь, рощи и дубравы отделялись друг от друга все более частыми перелесками, деревья вниз по течению Днепра, который сейчас в 11 веке зовут Славутичем стояли все реже и реже. О густых чащобах уже и речи не было.

— А возле твоей вотчины, которая около Переславля, густые леса? — поинтересовался я.

— Какое там! Колос от колоса не слыхать и голоса! Еще реже, чем здесь.

Сегодня наша ватага ехала на лошадях из Киева в Переславль. Здесь не очень далеко, верст восемьдесят будет, заночевать готовились уже в Переславле в боярском тереме у Богуслава.

Я атаман ватаги, а боярин мой лучший друг и побратим, часто дает очень умные советы. Богуслав много лет командовал дружинами у князя Владимира Мономаха, мастер боевых походов. Под старость (ему пятьдесят восемь) он был послан в Великий Новгород послужить сыну Мономаха, Мстиславу.

По юности у Славы случилась главная любовь его жизни к Анастасии Мономах, матери Владимира. Когда она погибла тридцати лет от роду, он едва не покончил с собой, от петли еле оттащили. Потом страшная рана в душе потихоньку затянулась, прошли годы, он женился, имеет двух сыновей подростков 12 и 14 лет, но прежняя сила чувств уже не возвращалась. К жене и детям Богуслав равнодушен, в Новгород уехал с облегчением. Осталось только доживать.

И вдруг дикая вспышка прежних чувств, гром посреди ясного неба — Настя нашлась в новом теле! В этот раз она родилась во Франции, в небольшом городке Мулен, находящемся на 300 верст южнее Парижа. Сейчас ее зовут Полетта Вердье, ей 15 лет и родители хотят ее продать замуж за нелюбимого человека. Красавица внешне с византийской принцессой Анастасией один в один, прежнюю жизнь и Славу возле себя помнит отлично, тоже очень тоскует по любимому, и жаждет встречи, но против родителей не пойдет и перечить не посмеет.

В моем родном 21 веке к этому отнеслись бы спокойно. Нужно выйти замуж по расчету? Выходи, какой разговор! Приедет за тобой суженый, разведешься да уйдешь! Ах, разводов среди простых людей не бывает? Так убежишь! Милый тоже в церкви с другой женщиной повенчан, без венчанья проживем, не пропадем!

Но 11 век наложил на несгибаемую волю и твердые нравственные устои Полетты свой отпечаток. Я выйду замуж, но с нелюбимым жить не стану! Бежать не могу, просто после бракосочетания покончу с собой — утоплюсь в ближайшей речушке Алье в тот же день. И все это ерунда, главное, чтобы родители деньги получили.

Гномы, живущие под землей в лесу — антеки, как они сами себя называют, организовали какой-то неведомый людям этого века телемост с Францией. Богуслав увидел Полетту, все узнал, и ему стало совсем погано. Свадьба через три дня, а за это время не то что до Мулена, до какой-нибудь Винницы и то не доскачешь.