— Ну что ж, попытаемся помочь, — сказал я. — Только вам пока лучше здесь посидеть.

— Мы тут с ребятишками побудем.

Надо идти. Подошел к одиноко сидящему спиной ко мне юноше, сел. Он поднял абсолютно мертвый взгляд.

— Здесь занято, произнес Смелый.

Да, тяжело любить без надежды.

— Они вон присели с моими парнями.

Матвей даже не обернулся. Налил водки и выпил. Еду не взял. Я закинул ногу на ногу, устроил домру поудобнее и запел песню про любовь. На втором куплете ушкуйник заинтересовался, начал внимательно слушать. После заключительного куплета переведенных на русский англичан, — тяжело вздохнул.

— Несчастная любовь?

Понуро кивнул. Я раскручивал дальше.

— Девушка терпеть не может?

Тут его прорвало.

— Она мне улыбается, видно, что рада моему приходу, а я ничего не могу сделать.

По ходу он назвал ее имя. И рассказывал, и рассказывал. Всплыли все отрицательные персонажи: собаки, отец, злая бабка с клюкой и все подробности событий. Я уже давно его не слушал, а вспоминал песни с этим именем — Елена. Ничего достойного. И тут осенило: есть такая! Заменить имя и переделать кое-что. Не зная оригинала, не почувствуешь разницу. И очень удачный припев. Парень как раз закончил. Ну, начали!

— У меня есть одна мысль.

Он насупил брови.

— Говори. Но красть девушку — не буду.

Я собрался для броска.

— В какое время она ходит в церковь?

— Утром, к службе.

Тут уже вернулся кормилец старушек Егор, махнул мне и навалился на еду. Пошли дальше.

— Ты петь-то можешь?

— Нет. Музыку вру.

— Идея моя такова: идешь к церкви, дожидаешься девушку, потом ждешь, когда она выйдет, идешь сзади и кто-нибудь поет.

— Смысл?

— Послушай песню.

Я спел.

— И с именем-то угадал.

— Ты мне сам сказал. А главное — смысл этого пения. Отпел, и тут же сделал предложение руки и сердца! Как встретиться у нее дома, посвататься? Мать и отец поговорить вам в спокойной обстановке не дадут.

— Да, родители точно будут против.

— Ну, думаю нескольких дней ей будет достаточно, чтобы их уломать, если она захочет тебя видеть. От церкви до ее дома далеко?

— Квартала четыре.

Прикинул: спеть раза три успею. Девчонка с первого раза может не понять.

— Ну, опасно…

— А чего опасного? Ты идешь молча, не нахальничаешь. Только дирижируешь.

— Это как?

— Вот так.

— Зачем?

— А затем, чтобы Елена не подумала, что я тоже за ней ухаживаю, и поняла — все это делается по твоей команде. И поем до самого ее дома. Все за это время будет ясно — хочет девушка за тебя замуж или нет. Ты не дерзишь, за рукав не хватаешь, молчишь.

— А как понять?

— Либо она молча, и не оборачиваясь, быстро уходит домой, либо останавливается и слушает.

— А зачем много раз петь?

— С первого раза вообще трудно понять что-то, кроме своего имени. А дальше — как пойдет.

— Но я же сразу понял!

— Ты на ушкуе давно плаваешь?

— Лет пять.

— А в бою побывал впервые?

— Так же.

— Кем ты там сейчас?

— Атаманом уже второй год.

— За смелость?

— Больше за верные и быстрые решения. А трусов на ушкуях нет.

— Чего же ты ждешь от девочки, ничего в жизни не видевшей, без опыта и, наверное, моложе тебя? Всю жизнь она за отцом и матерью.

— Ну, если любишь…

— Ты на ушкуй пришел, сразу атаманом стал?

— Да ты что!

— А Елена тут же должна? Новичку надо дать оглядеться, войти в понятие. Время потребно и для принятия решения. Ты быстрый и опытный барс, а она неопытная и молодая лань. Надо будет, неделю ходи и пой!

— Ну, мне подумать надо… Там еще бабка эта…

— Думай хоть до зимы, пока Елену кто-нибудь побойчее тебя, замуж не возьмет. Скажешь — эх, не повезло, и в кабак — глаза заливать. А я все сказал, пойду поем.

Парень задергался.

— Ты тут что хочешь ешь, пей, денег возьми…

Я улыбнулся, встал и пошел. Матвей кричал вслед о моем бессердечии и жестокости, ледяном сердце… Вот и наш столик. Сел, налил себе водки, выпил. Да, трудный сегодня денек. Начал заедать, осматриваться. Ушкуйники выглядели ошарашенными. Подождав, пока немного наемся, тихо спросили:

— А чем же ты Смелого-то так донял? Мы ни в одной переделке его таким не видели.

Не переставая жевать, объяснил, что изложил парню свои мысли по решению его проблемы. А он думает. Кстати, добавил я, с вас по рублю за мою работу и пение.

— Конечно, конечно.

Ссыпали рубли. Теперь за бабушкину еду расплатимся.

— Ну, мы пошли?

— Не советую. Придете — он начнет с вами советоваться, обсуждать. Ему сейчас решение надо принять, а не болтать. Думайте.

Они обмозговали все быстро — сразу видно, что матерые бойцы. А в бою межеваться, да раздумывать особого времени-то и нету, порубают враги в капусту.

— Посидим еще. А то Матвей чахнет все больше с каждым днем. Ты не против?

— Только приветствую. Всегда рад честной компании.

Я подозвал полового.

— Олег, нам бы еще водочки. Кстати: а где осетр?

Он убежал. Вскоре все было подано. Хлопнули еще по одной, и я впервые в жизни поел осетрины. Рыба как рыба, ничего особенного. Егорий рассказал, старушка была и ему, и харчам рада. О том, что мы с Фролом можем жить, сколько угодно. Нет денег, ну и ладно.

Потом Аграфена (её так зовут) пыталась его покормить. Егор сказал, что сильно занят, придет поздно и ждать его не нужно. Усадил ее кушать, проследил за ней, чтобы не берегла ему куски. Сообщил, что поест на работе и убежал.

Ушкуйники спросили, почему я без жилья. Объяснил, что в Новгороде второй день. И тут объявился Матвей. Он подошел железной поступью командора. Похоже мямля и рохля исчез. Оглядел всех орлиным взором.

— Оставьте нас.

Ушкуйники исчезли в момент. Мои парни глядели на меня, ожидая команды. Молодцы! Трусов не люблю.

— Ребята, погуляйте где-нибудь близко, — попросил свою команду я.

— На улицу можно?

— Подышите.

Перевел глаза на бойца-профессионала из спецназа Древней Руси.

— Слушаю.

— Подумал, решил: петь будешь ты, хочешь один, хочешь с командой.

— Они мне нужны, чтобы мешающую старушонку убрать подальше от девицы, один не справлюсь.

— Хочешь, моих еще тридцать человек возьми, в любой момент подгоню.

— Обойдемся, можем напугать девицу. Когда начнем?

— Завтра, устал я возле нее сопли жевать.

— Вот это речь не мальчика, а мужа!

— Сколько денег возьмешь?

— Сейчас мне пять рублей, завтра ребятам также.

Матвей высыпал деньги.

— Возьми сразу десять. Обязательно будь сам. Я новичок, а ты похоже, человек опытный. При ней не растеряешься. В случае чего, моего мнения не спрашивай, командуй, как своими парнями. Я тебе верю.

— Объясни музыкантам, куда пройти.

— А тебе нельзя?

— Не местный.

Он унесся, как молния. Действительно, быстр. Не успел дух перевести, как мои музыканты с Матвеем во главе уже усаживалась за столом.

— Объясняй.

Ушкуйник начал говорить. Длилось это недолго — двое из наших эту церковь прекрасно знали. Боец ушел к своим. Я начал объяснять музыкантам, что завтра будем делать. Быстро понял, что все надо показывать на местности, с прогоном текста и музыки. А то тут они отвлекутся, тут испугаются.

Ох, не зря военные устраивают учения. Когда я был студентом, нас пять лет из шести учили военному делу в теории. А потом вывезли в лагеря. Там мы жили в армейских палатках вместе с обычными воинскими подразделениями. Одели в шинели, кормили вместе с солдатами, гоняли бегом на марш-броски с полной выкладкой. Как-то на одном из этих бросков увидели гриб взрыва, знакомый каждому по фотографиям. Атомный, ахнули мы. И стояли, разинув рты, вместо осмысленных действий, которым были обучены. Наше оцепенение прервал преподаватель нашей военной кафедры, подполковник: чего встали? Залюбовались взрывом бочки с бензином? Шагом марш!

На врачебной стезе слушать преподавателя в тихой аудитории и возиться с больным при работе в «Скорой помощи», где я долгое время подрабатывал — две большие разницы. Человек, которого лечишь, может быть буйным, пьяным, вырывающимся, пытающимся тебя ударить (иногда ему это удается), а ты делаешь свое дело. Пациент теряет кровь, задыхается, времени лишнего нет. Решения часто должны быть мгновенными. Моих музыкантов тоже надо обкатать. Я взял с собой на завтрак сыра, колбаски, вареных яиц. Доплатил. Поговорил с Олегом насчет давешних приказчиков и ссоры с ними.