Спросил Богуслава.

— Отец Владимира Мономаха, князь Всеволод, в жены взял девушку из императорской семьи — Анастасию Мономах. Владимиру она стала матерью, а Мстиславу, — бабушкой. Вот в ее приданном эти лошадки табуном и пришли. Как в Новгород взялись переезжать, отец нашему князю несколько потомков этих славных коников и выдал. И ему тут двадцать лет еще куковать! А ты весь мир идешь спасать — кому они нужнее? Тебе, и только тебе! А он и так тут пересидит. Ему я любимого жеребца оставил. Да и вообще, лошадями боярин-конюший заведует — вот с него пусть и взыскивают, чего хотят.

— Да неудобно как-то…

— Неудобно спать на потолке! Одеяло всю ночь падает! Ты о деле думай, а не о мелких и жадных князьках, только благодаря тебе выживших в страшной передряге с медведем! Он за тебя всю свою жизнь молиться должен! А он? И-эх, позорище княжеское… Я бы тебе советовал больше к нему вовсе не ходить — обойдется как-нибудь этот вшивый охотничек, поболеет немножко подольше, не издохнет и без лечения. Кони уже получены, больше из него ничего не выдоишь. Сиди лучше дома, да неведомого пеммикана в дорогу наваривай!

Я немножко обдумал здравые речи Богуслава, потом ответил. — Ты кругом прав и решение твое — решение умнейшего человека. К сожалению, не для меня. Сколько считаю нужным лечить — столько и буду возле нашего охотника плясать. Думаю, как он сам до столовой дойдет, тут я и закончу лечение.

Боярин меня аж обнял.

— Первый раз за всю свою долгую жизнь такого человека вижу! Одна погань вокруг! На Руси, наверное, такие люди, как ты, только через тысячу лет и появятся.

— Со мной еще трое таких же пойдут, из этого времени. Никто им за этот поход полцарства или боярскую шапку не даст, золотом не осыплет. А идут. И я в них верю!

— Ну дай вам бог удачи в этом деле! — смахнул непрошенную слезу боярин.

Надо его как-то отвлечь от этой сомнительной темы, — подумалось мне. А то этак на пару с ним тут оба и зарыдаем! Решил вернуться к теме животных.

— А сейчас эта порода коней от киргизов идет. Очень уж далеко от Новгорода этот народ живет. В мое время они объявили этих коней и собак-алабаев национальным достоянием, и из своей страны вывозить запретили.

— Во как, — удивился Богуслав. — Ахалтекинцев-то я знаю хорошо, а псов таких ни разу не видал! Нету их у нас в городе.

— Есть, — заверил я, — если захочешь, тут же и увидишь. Вон она, алабаиха, в будке спрятана, Марфой звать.

— Откуда же ты ее привез? Издалека?

— Не доедешь! Аж с рынка Софийской стороны!

Немножко посмеялись над моею очередной глуповатой шуточкой, и отправились глядеть на редкую породу собак.

Марфа с большим облегчением покинула свой домик. Тут такие события на дворе творятся, а она вынуждена в будке с блохами торчать. Никакой общественной жизни нет! Взял строгий, но горячо любимый хозяин и отсек от лошадиного коллектива.

Ну подушила бы она между делом парочку чужих людей, и что? Их, ненужных, за забором хоть пруд пруди! Душить не передушить! А тут такое лошадиное стадо хозяин на двор пригнал, пасти пора. А вместо дела и веселого голоса крови, нате вам будочную подстилку в лапы!

Собака зарычала на Богуслава, но я ее за ошейник держал крепко.

— Олег, поди сюда!

Конюх огорченно бросил беседовать со своими новыми друзьями, которым он в настоящее время таскал воду из колодца. На грозную караульщицу он внимания не обратил, своих, неотложных, лошадиных дел было выше крыши! Только рассказывай о них работодателю, не теряй времени. И полилось!

— Ячменя у животных мало. Надо срочно покупать лошадкам отдельные кадушки, неудобно всем табуном из одной бадьи пить. Лопату для чистки навоза уже погнул кто-то, надо править.

Хотелось грозно вопрошать: кто посмел погнуть инвентарь конюшни? Сейчас буду казнить без разбору! И выслушивать жалкие оправдания кирпичников: мастер, эту лопату никто, кроме тебя, в руки и не брал…

Псина увлеченно рычала уже на двоих чужаков. Скорей, скорей подавай главную команду всей моей жизни, хозяин — фас, фас! Главное, — не упустить их за забор! Враз ведь исчезнут!

— Грозный зверь, — аж попятился назад Богуслав, — и не лает совсем!

— Подросток еще, — пояснил я. — Фу, Марфа, фу! Это друзья. Их трогать нельзя!

Разочарованная собачка понюхала обоих. Нельзя, так нельзя…, хозяину виднее… После ознакомления была отпущена на волю. Тут же понеслась к конскому стаду — эх, попасу!

— Не тронет?

— Нет конечно. Сам учил. И уж не ее первую из алабаев обучаю. Порода умнейшая, у них срывов не бывает.

Тут забеспокоился Олег, но отнюдь не за себя.

— А эта зверина лошадей не перекусает?

Кто о чем, а голый о бане, подумалось мне.

— Она с лошадями играет целый день, — пояснил я, — а гулять идем, весь табун караулит от волков, ибо из породы волкодавов. У нас их еще зовут среднеазиатскими овчарками.

— Сама-то не убежит от страха? — скептически спросил конюх. — У них отбирают собак на племя очень тщательно. Струсил, убьют суровые пастухи тут же. И так уже несколько тысяч лет. Поэтому трусов среди алабаев и не водится.

— А осилит она волка-то? Этот зверь любит собак зимой прямо от двора утаскивать, а в такую пору, как сейчас, в лесу сожрать.

— Один на один среднеазиат волка враз удушит, а вот если стаей кинутся, насмерть будет биться. Пока он героическую смерть принимает, лошади уже ускакать успеют. Поэтому хорошо бы, чтобы возле табуна вооруженный хозяин или конюх был. Ну и незачем шляться по лесу лишнего.

Теперь по конюшне: ты, Олег, беги, составь список всего необходимого. Наина тебе писало и бересту выдаст. Сядешь там, где она с Забавой церковными делами занималась. А мы с боярином попозже подойдем, посмотрим. Для тебя это пока дело новое, а мы, может чего и подскажем.

— А вот кадушки…, — было начал Акимович.

— Беги, беги. Скоро все решим.

Мы еще полюбовались животными и зашли в сарай кирпичников. Объяснил боярину, как идет обжиг кирпичей. Прихватив с собой Ивана, вернулись в приятный холодок двора. Небо было ясное, значительно потеплело. Видимо, наступило бабье лето.

— Вань, а у нас телега есть?

— Да вон на задах избы стоит.

— Завтра вместе с новым конюхом Олегом съездите на рынок, купите там все, что он скажет. Запрягайте лучше Зорьку, ей телеги таскать привычнее.

— А конюх-то точно завтра будет?

— Ты не об том думаешь, — деловито просветил я паренька, — мыслить надо, как его на ночь из конюшни выставить! Подумалось: это будет нелегкое дело, вроде того, как тебя от Наины отогнать. Вдобавок сегодня тоже на ночь…

— Мы с Забавой пока у князя в тереме ночуем. Тоже всеми ночами лечим!

Озадаченный Иван пошел руководить кирпичниками дальше, а мы с Богуславом присели на лавочку под окнами и продолжили разговоры о животных.

— Это ты правильно решил, на телеги ахалтекинцев не ставить. Неприспособленные они к этому делу, да и непривычные. Всадника нести будут легко и привычно, случится что, и двоих вынесут, а вот с телегами — извините! Но они очень тяжело переносят смену хозяина. Это только к твоему конюху любая лошадка, как к родному льнет. На чужого ахалтекинец долго бычиться будет, умаешься с ним дело иметь.

— А чем поправить можно дело?

— Только терпением и лаской. Иначе хлебнешь с таким конем горя! Многие даже, если есть выбор, предпочитают послушных и покорных, таких привычных, наших лошадей.

Мне опять вспомнился конь Александра Македонского. Поделился этой историей с собеседником.

— Жил в древности (и в 11 веке эта история, вместе с Плутархом, ее пересказавшим, была уже седой древностью) греческий государь. Однажды ему предложили купить коня купцы из другого царства. Запросили, ни много, ни мало, двадцать пудов серебра.

— Ого-го! — поразился боярин-дворецкий. — А где ж сейчас эти греки, куда делись? Что-то я об них и не слыхал.

— Зато ты наверняка слышал о Царьграде, он же Константинополь, а этот город основали греки.