— Твое имя — Оксана, это в православии Ксения, значит и крестить тебя должны были под этим именем.

— Кто знает, как маманька крестила, — равнодушно ответила худышка, продолжая что-то нажевывать, — а я малая была, не помню этих дел.

— А эта святая родилась давным-давно в знатной и богатой римской семье.

— Сразу повезло! — оценила деваха.

— А как подросла, дала обет безбрачия.

— Да может особо и желающих-то не было. Хотя на богачку всегда кто-нибудь польстится…

На саму Ксюшку в Киеве спрос, видимо, был невелик. Чужую историю всегда как-то на себя примериваешь. Судя по ее высказываниям, местная Оксана изначально была и не богата, и происхождением не блистала, да и заманивающей внешностью Господь не одарил — куда ни кинь, всюду клин.

— Чтобы не терпеть постороннего вмешательства в свою жизнь, покинула с двумя служанками родительский дом.

— А эти-то куда поперлись? — удивилась слушательница, — хотя если она им денег изрядно отсыпала, можно и побродить по свету…

Видя, что девица холодна к его растолкованию жития святой, протоиерей решил свернуть эту тему.

— Ну, как время будет, расскажу эту историю полностью.

Молодуха неожиданно воспротивилась:

— Хоть как-то, святой отец, закончи!

— Последние годы жизни, святая соблюдала очень строгий пост, и ничего, кроме кусочка хлеба, смоченного ее слезами, за день не ела.

— Ишь как отличилась! Может нормально поесть не на что было? Или она ночью на харчи налегала?

— Служанки часто предлагали хозяйке мясо, рыбу, овощи, зелень, она ото всего отказывалась и скоро умерла!

— Надо же, как себя заморила! — всплеснула руками Оксана. — И денежка-то была, видать в наличии, бабы эти даром возле нее крутиться бы не стали.

— Была канонизирована!

— А как без этого, — зевнула девушка, — это само собой.

Николай, обозлившись на дуру, и чтобы не взбеситься окончательно, сменил тему без всяких велеречивых объяснений.

— А ты знаешь, как твое имя с греческого языка переводится?

— Откуда мне знать, я вовсе неграмотная…

— Ксения, это значит гостеприимная!

— А вот это точно! Вот уважил, так уважил! Я всех на ночку принимаю, отказу никому нету! Полтинник — и гуляй в моем доме всю ночь, делай что хошь, только меня не бей. Маманьке по зубам отвесить, если назойливо бормотать чего будет, это всегда пожалуйста, взыску за это не будет; меня в постель за ночь сколько хочешь раз таскай, только не бей! Тебе, отче, за еду щедро купленную, большое спасибо. Если хочешь, давай пройдем в твой номер, обслужу, как умею, ни в чем отказу не будет.

Протоиерей аж перекрестился, и от услуг дешевой проститутки отказался.

— Может я за него сойду? — решил сорвать впервые в жизни кусочек счастья Емеля. — Я везде могу, и тута, и у тебя. А хочешь, в конюшню пойдем.

— Молоко еще у тебя на губах не обсохло, мальчишечка, чтобы с тобой просто так ходить. А ты сегодня копейки на меня не потратил, да и кошеля у тебя никакого нету. Плати полтину серебром, хоть на помойку с тобой пойду, и не такие виды видывала, куда меня только не водили! А нет денег, не взыщи. Подбери сопли, да иди зарабатывай.

— Я работаю!

— И много получаешь, толстогубый?

— Рубль в месяц! — гордо заявил богатырь, думая, что это солидный доход, видимо, при этом ориентируясь на деревенские заработки односельчан, и тамошний уровень жизни.

— Не густо, — оценила его вознаграждение столичная жрица любви, — еще за постой платить надо, и жрешь ты, лоб этакий здоровенный, поди немало.

— За все хозяин платит! Вон он сидит, боярин Владимир Мишинич, со своим другом, боярином Богуславом. А я чистый рубль получаю, куда хочу, туда и трачу!

— Получал уже деньгу-то? На две ночи сможешь у меня остановиться.

— Да нет еще!

— Чего тогда с тобой, зеленым толковать-то? Денег нет, в постели еще не ловок, какой с тебя прок может быть? Так, возня одна.

— Я сильный очень во всем!

— Эх, мальчишечка, в этом деле не сила важна, а опыт и умение, этакая особенная ловкость. В глазах твоих бояр она видна — горит этаким огонечком, а у тебя нету, щенок ты еще. Тебя еще учить да учить, намаешься с таким неловким юношей. И это тоже денег стоит. А с боярами я бы охотно и даром пошла, лучше с двоими сразу, уважили бы девушку от души. Да знатные ко мне не ходят, посимпатичнее меня девушек ищут, обычно из своих же, крепостных. Там ему, крепостнику, любую девку оприходовать можно, бесплатно и сколько хочешь раз. А родители, братья, муж, если есть, при боярине не только что возразить, дышать-то боятся! Только чего-нибудь против боярина заикнешься, враз дружинники зверствовать начнут, всей деревне мало не покажется.

— А у нас дома никаких бояр и не было…

— Так ты еще и деревенщина! Тебя еще тяжелее, а значит и дороже учить придется. вы же кроме того, как своих девок кулаком между лопаток бить, да за толстые задницы их сквозь сарафаны щипать, ничего сроду и не умели! Ни ласки какой, ни поцелуя от вас и не дождешься! Ваше главное умение и доблесть, — девку на сеновал силком затащить, да там измять всю! А до главного доходить боитесь — родители и свои, и девушки, шкуру спустят — без женитьбы никак нельзя! Больше от вас девушки ничего не видят. Ни гребешка, ни бус, ни интересной беседы, ни ласкового слова от вас никогда не дождешься. И любовь в ваших женитьбах неважна, главное, это какое приданое за суженой дадут. Дадут коровенку аль лошадку, можно жениться. Козу какую-нибудь паршивую начнут всучивать, или вовсе парой подушек решат отделаться, иди-ка ты милая отсюда, не больно тебя и хотелось! А я тут шаловливые ручонки в одиночку, без всяких баб разомну, я парень сильный… Так?

— Да так…

— То-то! А у меня, по дешевке, чо хошь, то и получишь. И на всю ночь. За деньги отказу не будет. Решишь появиться, харчи с собой бери — мне вас всех кормить нечем. Да еще маманьке кусок надо кинуть — какая никакая, а все-таки мать, кормить надо. Найти меня легко, обратись вон к Таньке, она своего пацаненка с тобой пошлет, он мою избу покажет.

Она кивнула на товарку, в продолжение всего разговора глядевшую в пол.

— Слышь, Таньк, покажет Максик дорогу ко мне?

— Покажет, покажет, куда он денется, — мрачным голосом ответствовала мощная подруга.

— А ты чего унылая такая? Все за своего бывшего горюешь?

— Все харчевни поблизости вчера обегала, нету этого аспида нигде! Прячется от меня, паскуда кривоносая! Поймаю, излуплю, как гада! Я в него всю душу вложила, кормила и водкой пять дней потчевала, а он взял и шмыгнул! Зараза противная! Раз даже дорогого южного вина взяла, он, вишь, от водки, дармоед этакий, устал! Ничего эти мужики не ценят. Сегодня будет какой пьяный выламываться, я его башкой об все косяки обстучу, не буду больше с ними цацкаться!

— Наплюй, все они такие. Я за жизнь приличного мужика и не встречала.

Интересно, а чего эта жрица любви от жизни ожидала? Очереди из принцев на белых конях к ее избушке, где она передком торгует и мать тиранит?

— Не пойму я что-то, — решил вклиниться в разговор протоиерей, — зачем вам девушки с пьяными связываться? Пьет да пьет, кому он больно мешает-то?

— Я богатырша, святой отец, вышибалой тут служу. Сидит тихий, пусть даже и пьяный, никто его тревожить не будет. А вот если какой пьяненький наглец берется тут грубить, или столы с лавками крушить, — выкидываю из корчмы без всяких сожалений. Могу еще и оплеуху дать или леща отвесить.

— А если пьяные кучей накинутся, тебя в отместку бить? Человек пять?

— Я их пересчитывать не люблю. Сколько есть, всех отоварю, приласкаю, как родных. Зарекутся сюда лишний раз шляться, как без зубов останутся.

— А если они вооружены будут?

— У меня этого их хлама полный ящик, наотнималась вволю. Вон возле стены здоровенный такой сундук стоит. Чего там только нет! И мечи, и сабли, и шестоперы, и кистени, булавы и палицы. Всяких ножей да кинжалов просто без счета. Обычно приходят, выкупают, а тут чего-то и ходить за своим барахлом не хотят, не помнят, что ли?