— То-то в Киеве рынок рабов появился.

— При других князьях такого сроду не было, — подтвердил Иван.

— А где же его искать, Абрама этого лихого?

— Он там, рядом с матушкой Наины, Магдаленой, живет.

— Покажешь?

— Да мы как раз мимо идем, вон его дом.

— Справный дом, целый терем.

— Да уж… А вам он, мастер, зачем?

— Денег в долг взять.

— Все шутите.

— Не без этого. Отобедаем, зайду. Как денег хапну — враз развод даст!

Пока Ваня переваривал мою очередную незатейливую шуточку, я пробежался по Интернету, поглядел особенности развода у евреев.

— Одни хиханьки да хаханьки у тебя мастер на уме, а мне Наина весь мозг выклевала — мужик ты или не мужик, сходи реши вопрос.

— Ты меня поддерживал во всех передрягах?

— А как же иначе!

— В рискованный поход со мной пошел?

— Неужели я с тобой не пойду!

— Так вот — долг платежом красен! Сегодня я вместо тебя схожу, завтра ты меня в какой-нибудь переделке выручишь. А сейчас послушай о еврейском разводе.

Раввину нужно дать команду писцу написать гет на арамейском языке, при этом должны присутствовать два свидетеля. Дело мужа дать согласие. После этого раввин рвет гет пополам, а бывшим супругам дает свидетельства о разводе.

Мы пришли в дом будущей Ваниной тещи. Гости уже были в сборе. Дочку Наины, Эсфирь, проводили погулять, чтобы не мешалась. Народу было негусто: две усатых тетки с сильно насурьмленными бровями, их мужья, а самое главное, наличествовал дядя Соломон.

Ювелир был в возрасте, лет 65 как минимум, бороды и усов не носил. Почему-то характерных еврейских признаков у мужчин не было — никаких пейсов, здоровенных бород, особенных шляп. Все трое были коротко пострижены, никаких шляп не было вообще, у одного были изрядные усы, у другого коротко постриженные усы и борода. Одеты были чисто по-русски, в цветастую праздничную одежду.

Мужья теток оказались сапожниками. Полезнейшее дело! Не всем же рабами торговать, да деньги в рост давать. Между обувными умельцами, после употребления пары стаканчиков вишневого вина, похоже собственного изготовления (вишни стояли по всему двору), разгорелся непонятный для профанов профессиональный спор: как лучше сучить дратву и делать прочие прибамбасы для своего нелегкого ремесла.

Молодые беседовали с тучной Магдаленой, и у них споров не было. Матерые тетки доказывали друг другу какая еда точно кошерная, а какую должен изучить раввин.

Я был поглощен поеданием какой-то крупной фаршированной рыбы с мацой. Было вкусно, и вишневка шла в жилу. Дядя Соломон меланхолично хлебал какой-то бульон — у него, видимо, была диета.

Когда я наелся, дядя тоже оживился.

— У вас в ватаге, молодой человек, вроде бы имеется лишнее золото? — спросил он расслабленного меня.

— У нас много чего имеется, — ответил ему русский грубиян, — но говорить мы будем без лишних свидетелей.

— Да тут все свои!

— Все ваши. И у каждого длинный болтливый язык. Поэтому говорить будем только наедине, или никак.

— Не будем спорить из-за мелочи!

Соломон метнулся к хозяйке, и нам тут же выделили небольшую комнатку. Я отобрал у Ванечки благородный металл, завернутый в холщовую тряпку, и пошел на осмотр к ювелиру-фальшивомонетчику.

— Не очень чистый металл, — заявил Соломон после осмотра бруска, — примесей много. Если я его расценю, как хорошее золото, родня меня не поймет.

Эта старая шкура норовит ободрать сразу, промелькнуло у меня в голове. Потом вежливо ответил:

— Только все примеси за счет кусочков золота слишком чистого, чтобы это сделали человеческие руки. Антеки гораздо умелей нас. Может быть бросим морочить друг другу голову? Я только на вид молод, а так мне 57 лет, повидал виды, и отлично понимаю, что каждому из нас хочется нажиться на этой сделке. А времени очень мало. Будете с родней волынить, сделаю двадцать маленьких кусочков размером с гривну, часть продам здесь златокузнецам, остальное в Херсоне. Пересиживать здесь, в Киеве, ни за какую прибыль не буду — через два дня ухожу.

— Так важные дела не делаются!

— Значит не будем и делать, — заворачивая брусок опять в тряпку, подытожил я.

— Мы не успеем!

— Успеете с кем-нибудь другим, — встал я. — Пойдемте еще кошерного вина выпьем, да я побегу дальше.

— Ты не знаешь какая у нас замечательная монета!

— Жаль, что не узнаю.

— Какой ты торопыга! — силой усадил меня обратно ювелир, — мы не будем спать ночью, но сделаем к сроку. Это всем другим встает чуть-чуть дороже.

— Не дороже 15 %. Если даже чуть-чуть дороже, я с вами дела иметь не буду.

Дядя Соломон был неприятно удивлен.

— Откуда ты знаешь про проценты? Да еще какие-то числа называешь…

— Пониманию процентов меня выучили еще в ранней юности, а загадочные числа я высчитал сегодня на Подольском Торге после разговоров с менялами и златокузнецами. На это ушла первая половина дня. Часть золота возьмут там, что-то на остальных семи базарах. Пятнадцать — это общая для всех цена. Для вас скидки не будет.

— Но золото надо взвесить! Капнуть кое-чего, проверить чистоту! Все это можно сделать только в моей мастерской.

— Вот туда сейчас, не теряя драгоценного времени, и отправимся.

Так и сделали, простившись с родней. В мастерской, после всех проверок, Соломон признал качественность золота, удостоверил его вес, и пошел разговор по монетам.

— Из такого высококачественного металла надо делать императорские солиды. Они славятся большим содержанием золота и высоко ценятся уже давно.

— А какие они? — заинтересовался я.

Мне подали небольшую, но тяжеленькую монетку. На одной стороне был изображен Голгофский крест с какими-то надписями по бокам, а вот на другой были выбиты два мужских лица, и одно из них весьма меня впечатлило.

Мужчина в возрасте поражал невероятной длиной усов. Никаких изгибов не было, и абсолютно прямые усищи торчали строго горизонтально в разные стороны. Таких усов за свою долгую жизнь я не видал ни разу, — ни в жизни, ни на картинках. Можно было бы расценить это как преувеличение гравера, вдобавок бородища у императора тоже была в эдаком ассирийском стиле — очень большая, но юноша на заднем плане имел небольшие и очень приличные усики и бородку.

— А что это переднему такие усищи пририсовали? — поинтересовался я. — Врагов что ли стращать?

— Монета ходит в обращении уже больше четырех веков, и как в ту пору выглядел император Констант Второй, никто уже не помнит, — то ли были такие поразительные усы, то ли нет. Но у его сына — Константина Четвертого, который изображен за левым плечом императора, явно была выраженная лопоухость, которую прятать не стали. Значит стремились добиться сходства изображения и властителя. Так что враги от вида усов просто трепетали!

Сейчас эти солиды чеканит императорский монетный двор в Константинополе. Он же следит, что бы не было лишних примесей и за весом монеты. Всякие плохонькие, но очень похожие монетки, вроде ареуса, сразу же изымаются. Солиды не выпуклые, чеканятся легко.

— Давай-ка посчитаем, сколько у тебя должно получиться золотых монет, — опять взял быка за рога я.

— Да я потом все посчитаю!

— А я сейчас.

— Самолично? Ты же боярин, зачем тебе отягощать свой светлый ум цифирью?

— Боярин не боярин, а денежки счет любят!

Соломон начал мне рассказывать о трудностях производства монеты и неизбежных потерях металла во время этого процесса.

— Давай все-таки посчитаем, как будем делить наши солиды, — перебил я чеканщика фальшивой монеты.

Такая формулировка улучшила настроение дяди Соломона, каждый из нас взял по писалу и куску бересты, стали считать. Письменными принадлежностями мастерская была оборудована на славу.

Посидели, посчитали. Получилось около девятисот солидов.

— А теперь послушай меня, как будут делиться готовые золотые, — начал говорить дядя Соломон.

— Говори! — напрягся я.

Ох обует богоизбранный, разует и разденет…