Ну сколько можно! Я давно одет! Мы опаздываем, поторопись!
— а спокойно занимался важнейшими мужскими делами: читал очень полезную книгу «Раскопки Хейаловавского кургана» — должен же я знать историю племени, вымершего в незапамятную эпоху, глядел по телевизору «Новости Поволжья» — выросло чего-нибудь на полях или как всегда, иногда дремал. Все это, конечно, в основном делалось лежа на уютном диванчике, чтобы качественнее разгорячиться перед рывком.
А когда влетала очередная суженая и принималась негодовать:
Я уже готова, а ты все голый лежишь!
— никогда не вступал с ней в ненужные прения, типа, прошло полтора часа, прикажешь мне их одетым сидеть? Или: чего это я голый? Я в уютных семейных трусах! — отнюдь нет.
Очень ласково произносил:
А что это волосы у тебя на левом височке как-то не так?
Эффект всегда был ошеломляющим! Женщину отбрасывало от меня к зеркалу и можно было спокойно собираться. Когда был полностью готов: одет, обут, местами расчесан, надо было подойти к торопливице, поцеловать, неважно куда — щечка, шейка, носик, ушко и сказать:
Да это там просто так свет падал! А сейчас вижу — все просто великолепно! Ничего больше не трогай, порушишь чего-нибудь!
Все! Можно выводить красавицу!
А тут идти, вроде, минут десять всего, одеться мне чуть дольше, чем просто подпоясаться, но я люблю появиться пораньше — торопиться, дергаться и опаздывать терпеть не могу! Еще здесь можно как-то подрасчитать, когда где будешь, а как свяжешься в 20–21 веках с общественным транспортом, опозданий не расхлебаешь!
Поэтому я всегда приходил или приезжал пораньше (в частых городских пробках и наличие своей машины не спасает от внеплановых задержек) и просто прохаживался (перезванивался по другим делам, искал что-нибудь в ноутбуке, ковырялся с машиной и т. д.) до нужного времени. Поэтому на все встречи приходил всегда минута в минуту.
Эту мою особенность все знали, и если меня не было целых пять минут (за последние тридцать лет такое случалось целых два раза!) оправдания с моей стороны не требовались — Владимира настиг какой-то катаклизм, и катастрофа разразилась очень внезапно!
Оделся по-боярски, только головной убор не осилил — нету навыка в жару в теплой шапке пыхтеть. Сразу видно — липовый я боярин! Настоящий на такие дела с непокрытой головой не пойдет.
А я считаю — каждому овощу свое время. Когда на улице + 25 градусов по Цельсию в тени, меня даже в легонькую панамку не нарядишь. Вот поздней осенью или зимой заору громче всех: куда мою любимую шапку подевали!
Зато подцепил к поясу богато украшенную саблю из дамасской стали в дорогих ножнах — знай наших!
Пока наряжался, Николай помалкивал, но видя, что уже все, решил подсказать неразумному боярину, как положено одеваться. Сам он на обычную свою сутану никаких праздничных риз не накинул, зато нахлобучил на голову фиолетовую камилавку.
— Сын мой, все бояре к епископу в горлатных шапках придут, один ты вроде белой вороны окажешься. Такая шапка признак знатности и благородства!
— А вот Христос, он благороден ли был духом, святой отец?
Протоиерей аж меня перекрестил.
— Что ты такое несешь, Владимир? Иисус наш светоч духа!
— А меховая шапка у него была? Где-нибудь наш Господь повелел своей пастве в жаркую погоду обязательно носить горлатку?
— Она же у тебя летняя!
— Все равно перепарюсь. Ты не крутись, как уж на сковороде, а ответствуй по Святому Писанию. Велел или не велел?
Священник открыл рот, затем закрыл. Минуты две подумал, а потом неуверенно произнес:
— Ты богохульствуешь…
— Отнюдь! Найди мне это место в Библии, где Христос повелел боярину прийти к епископу обязательно в головном уборе, и после этого накладывай на невежду любую епитимью! А я безропотно напялю на голову эту огненную печку и отправлюсь изнемогать к Ефрему.
— А вот насчет жен сказано…
— Ты меня хочешь оскорбить, поп? В чьих это женах ты меня мыслишь? В тех местах, откуда я пришел, за такие вещи бьют смертным боем! — ухватил я Колю за грудки.
Смирение во мне растаяло как снег по весне, ну просто куда-то испарилось! Всю жизнь я был неистовый мужлан и таким и подохну!
— Ох, извини, от жары ум за разум заходит…
— Вот я тебе сейчас эту камилавку для сугрева поглубже напялю, чтобы ослабевшие от перегрева мозги порасправились, — рычал я, обозленный впервые в жизни предъявленным мне обвинением в пассивном гомосексуализме, — и буду гнать твое святое протоиерейство до самого Епископского Дворца пинками, напоминая, что это женщина должна перед Богом и в церкви с покрытой головой стоять, а мужчина должен голову там же обнажать, показывая подчинение Христу.
— Мы не в церковь идем!
— Мы идем к одному из трех законных митрополитов Руси Великой. Могу я выказать ему уважение, как главе православной церкви в Переславле и кратчайшему пути для передачи моих речей Господу?
— Можешь, можешь, все можешь, только больше не буйствуй и меня отпусти! Пойду народ соберу.
Я отпустил священника, и он махом унесся, буркнув на прощание от порога, поправляя камилавку:
— На улицу выходи. Шапку в руки возьми, мало ли чего.
Чего-то я верно чересчур сегодня забуйствовал, отходя от неразумной злобы думал я, этак всех приличных людей можно от себя разогнать.
Останешься в итоге в уютной палате с древнерусскими психиатрами общаться. Интересно, а как их тут называют? Обычный врач тут лечец, а этот? Психец? А то и вовсе какой-нибудь похабно звучащий вариант?
В палату… ох в комнату! — зашел Богуслав, тоже где-то прошляпивший свою боярскую шапку. Неправильные мы с ним оба какие-то, из нас бояре, как с рвани со Змиева вала дружинники. Для полного эффекта на ноги еще опорки бы какие-нибудь нацепить или летние дырявые валенки.
— Ну что, пойдем?
— Пошли.
Пока брели, я попытался разузнать кое-что по интересующей меня теме.
— Слав, а чего у вас тут с буйными дураками делают?
— С обычными сумасшедшими, или у власти которые?
Я усмехнулся своеобразности подхода к классификации и ответил:
— Начни с обычных.
— Сажают на цепь и лупят вдвоем здоровенными палками, пока не уймется болезный и не поумнеет.
— И что, помогает? — удивился я.
— Еще как! Лекари аж сами удивляются. В полный ум сумасшедшие приходят, кое-кто даже умнее, чем до болезни делается!
Хм. А здесь психлечцы — молодцы! Гуманизма и толерантности может и маловато, но каков эффект! Дешево и сердито.
Наши уже все стояли у крыльца. Протоиерей Николай, Матвей в кольчуге и тоже опоясанный дамасской сталью, вострые умом Маша с Варей при двух дружинниках, — вроде все в наличии, никто нам для такого дела больше и не нужен.
— Святой отец, ты как будешь участвовать: представителем от Вельяминовых или сам по себе? — поинтересовался Богуслав.
— Я вроде как при епископе. А на освобожденное мною место привлеки еще кого-нибудь из вашего рода. И лучше не горлопанов, а мужей степенных и разумных.
— Добро. А ты, Володя, встанешь со мной там плечом к плечу?
— Решай сам. Считаешь, что тебе совет поумнее моего кто-то из Вельяминовых даст, возьми лучше из ваших бояр нужного человека. Никаких обид не будет — дело есть дело.
— Лучше тебя у меня советчика не было и нет, поэтому вместе на суд к митрополиту и зайдем.
Экипировкой ушкуйника Слава остался недоволен.
— Матвей, ну ты оделся, будто с девочкой погулять собрался! Шлема нет, латных перчаток нет, кольчужка коротенькая и тонюсенькая — от комаров только и защита! Знаю, щитов нельзя, так ты хоть оденься по-человечьи, защити свои телеса! Чую, втянут нас эти гниды Нездиничи в Божий Суд, просто так не отстанут. Да и бойца выставят не из последних, сыщут мастера!
Бывший атаман отвечал с толком и обстоятельно, чувствовалось, что вместо привычных собак не одного мастера из бойцов в своей жизни съел.
— В шлеме с подшлемником я упарюсь (на заднем плане захлопал в ладоши буйный псевдобоярин, поддержанный в своих неразумных выходках), тяжелую кольчугу или латы одевать резону нет — в этих краях с половцами бьются, а не с псами-рыцарями, здоровенными двуручниками размахивать некому. С кочевником главное — это быстрота и увертливость, сабля против сабли. А сабельный удар, нанесенный вскользь, моя кольчужка выдержит.
