— Его надо убить! — восклицает мужик, меряя шагами поляну за спинами бывших соратников Старки. — Будь у меня мои садовые ножницы, я воткнул бы их ему прямо в сердце!

Но, очевидно, ни у одного из присутствующих не хватает ни духу, ни желания забрать у Старки жизнь. Эта их слабость — его спасение.

— Хватит убийств, — говорит Бэм. — Иди в машину, жди там. Мы придем через минуту.

— Что это еще за клоун? — осведомляется Старки.

— Этот «клоун» — главный садовник в лагере «Лошадиный Ручей», — отвечает Дживан. — Ты взорвал его квартиру вместе с его женой. Скажи спасибо, что он сходу не выбил тебе мозги.

Старки поворачивается к Бэм, сообразив, что они все еще в процессе переговоров, впрочем, принявших сейчас несколько иной характер.

— Бэм, давай поговорим. Твоя позиция понятна, так что давай поговорим.

— Говорить буду я, — чеканит она, — а ты будешь слушать.

Бэм спокойна. Чересчур спокойна, на взгляд Старки. Ему гораздо больше нравилось, когда она выходила из себя. Взбешенным человеком управлять легко — требуется лишь подтолкнуть его в нужную тебе сторону. Но холодное спокойствие — как тефлон. Любые слова Старки соскользнут с него, не оставив следа.

— Ты должен исчезнуть, Мейсон Старки, — продолжает Бэм. — Мне наплевать, куда ты уберешься, просто покажи нам фокус с полным исчезновением. Ты не убьешь десятин в лагере «Мышиный Обрыв». Ты никогда больше не нападешь ни на какой другой заготовительный лагерь. Никогда не будешь бороться за другое какое-нибудь «дело», а самое главное — держись подальше от Аистиного батальона, с этого момента и до конца времен. Или, по крайней мере, до конца твоей жалкой жизни.

Старки смотрит на нее волком.

— С чего ты взяла, что я тебе подчинюсь?

— А вот с чего. — Она поворачивается к Дживану, все еще теребящему в пальцах вещь, которую Старки принял за оружие. Это вовсе не оружие; это маленькое записывающее устройство. Дживан нажимает на кнопку, над приборчиком возникает голограмма — миниатюрная версия поляны, на которой они находятся, в высоком разрешении, чистая и четкая, как реальная. Старки видит и слышит себя самого:

«Если вы меня отпустите, я обязуюсь обеспечивать вас расплетами для продажи в Да-Зей. Они подкидыши, сбежавшие от расплетения, так что их никто не хватится».

Старки не в силах сдержать ярость. Он крутится, выворачивается, сломанные ребра отзываются дикой болью. Он почти вывихивает себе плечо, лишь бы освободиться от пут.

— Ах ты с-сука! Ты вынудила меня сказать это! Ты заставила меня заключить договор!

Но Бэм хранит «тефлоновое» спокойствие.

— Никто тебя ни к чему не принуждал, Мейсон. Мы всего лишь дали тебе веревку, а уж повесился на ней ты сам.

Дживан гогочет:

— Здорово! «Повесился сам»!

— И если ты опять вынырнешь на поверхность, — продолжает Бэм, — мы покажем аистятам эту запись. Не только нашим — всем аистятам в широком мире. И тогда вместо спасителя они увидят тебя таким, какой ты на самом деле: эгоист и маньяк, заботящийся только о себе.

— Как это о себе?! Я сделал все это ради них! Абсолютно всё!

Старки с удовольствием расправился бы сейчас с этой парочкой, если бы мог. Изменники! Он казнил бы их без малейших колебаний. Неужели они не понимают, что делают? Они же убивают МЕЧТУ, которая стоит всех их вместе взятых. Без любимого вождя у аистят не останется никакой надежды на лучшую жизнь!

Ему хочется выть — ожесточенно, без слов, но он понимает, что нужно сохранять то же ледяное спокойствие, что и у Бэм. Он подавляет свою ярость и говорит:

— Ограниченные умы — это они разрушают все в нашем мире. Раздвинь границы своего ума, Бэм. Ты же сообразительная. Ты способна на большее.

Бэм улыбается, и Старки думает, что, возможно, она наконец понимает мудрость его аргументов. Пока та не произносит:

— Какой ты скользкий, Мейсон. Ну змея и все. В любую дырку пролезешь, лишь бы заполучить, что хочется, а заодно и убедить всех вокруг, что они хотят того же. Это был твой лучший фокус — ты заставил всех поверить, что творишь добро из самых чистых побуждений, тогда как все делалось только ради славы и благополучия Мейсона Майкла Старки.

— Неправда!

— Видишь, какая великолепная иллюзия? — усмехается Бэм. — Даже ты сам ей веришь.

Старки не собирается оспаривать ее обвинения. Он не имеет права сомневаться в себе самом, потому что сомнение — его враг. Поэтому пусть Бэм продолжает свою бессмысленную нотацию. Пусть думает что хочет. Она просто ревнует — ведь ей никогда не стать им, Старки, не сравняться с ним и не заполучить его. Он — Мейсон Майкл Старки, мститель за всех подкидышей. Пусть Бэм изгаляется в своем стремлении опорочить его — мир наградит его за все то добро, что он свершил. Он сделал это не ради славы, но он, безусловно, заслуживает ее.

— Я никогда не стану великим вождем, — говорит ему Бэм, — но одно осознание этого уже делает меня лучшим лидером, чем ты. Жаль, не поняла этого раньше.

Старки выбился из сил, борясь с веревками. Они ослабли. Ему удастся выпутаться. Не сейчас, но скоро — минут через десять-двадцать. Вопрос в другом: что делать потом? Наброситься на Бэм и Дживана или уступить их шантажу и отправиться в вечное изгнание?

— Ты слышал наши требования и знаешь, что произойдет, если ты их не выполнишь, — продолжает Бэм. — С другой стороны, если ты не будешь кочевряжиться, эта запись останется нашей тайной. Я знаю, как для тебя важен статус героя. Ты сохранишь его. Это больше, чем ты заслуживаешь. Мы расскажем аистятам, что тебя захватили в плен во время разведки на Мышином Обрыве, и ты сразу возвысишься до мученика. Что может быть лучше?

У Старки нет больше сил спорить. Его тошнит — насколько он понимает, не только от транка.

— Вы за это заплатите, — хрипит он.

— Может и заплатим, да только не тебе.

Бэм оборачивается к Дживану, который вытаскивает транк-пистолет — изящную вещицу, подарок хлопателей. Наверно, тот самый, из которого в Старки выстрелили в первый раз.

— Боимся, как бы ты не выпутался слишком скоро, — объясняет Бэм, — а рисковать нам нельзя. Да, и когда освободишься, не вздумай искать нас на станции. Мы все свалим оттуда задолго до того, как ты очухаешься.

Дживан подходит к Старки вплотную, прицеливается, но вместо того чтобы сразу выстрелить, вдруг плюет ему в лицо.

— Это за всех людей, что умерли по моей вине, — говорит Дживан. — Кто погиб из-за того, что ты заставлял меня делать!

Старки улыбается и повторяет ему то, что сказала Бэм несколькими минутами раньше:

— Я ни к чему тебя не принуждал, Дживан. Я всего лишь дал тебе веревку.

В ответ Дживан всаживает транк-пулю в промежуток между его сломанными ребрами.

Ожидание невыносимо, но Хэйден держит себя в руках, иначе можно вызвать подозрения. Он хотел пойти с Бэм и Дживаном — не потому, что не доверяет им, просто знает: Старки — стихия, совладать с которой непросто. Ему хватило ума и сил, чтобы достичь своего нынешнего положения, он сумел заворожить сотни ребят, увести их за грань — туда, где человек утрачивает представление о реальности. Кто знает — а вдруг этому доморощенному Гудини удастся выскользнуть из ловушки, которую они ему расставили?

Хэйден не перестает удивляться, как Старки удалось создать секту приверженцев собственного культа с помощью очень немногих средств, помимо искусно использованной в своих интересах общей озлобленности да пригоршни персонального магнетизма. Хотя, с другой стороны, в истории имеется немало прецедентов…

На заброшенной электростанции наступает утро. Впрочем, теперь, когда она дала приют почти семи сотням аистят, ее вряд ли можно называть заброшенной. Завтрак в разгаре. Ребята едят в три смены в подвале, пользуясь складными столами и стульями, которые, заодно с комфортабельными спальными мешками, уже ждали их, когда они прибыли сюда. Спасибо «опереточной клаке». Уж очень оно последовательное, это сообщество, исповедующее хаос и беспорядочное насилие. Хлопатели поклялись обеспечить аистятам безопасность; хотя Хэйден подозревает, что они в безопасности лишь до того момента, когда их «благодетели» решат, что пришла пора ими пожертвовать — как они жертвуют другими детьми, которых рекрутируют на службу анархии. Конечно, аистята не станут взрывать сами себя, но, в конце-то концов, упасть вслед за Старки с обрыва — судьба ничуть не лучше.